Аристид Квинтилиан "О музыке", II 1-5

Предварительные замечания

Аристид Квинтилиан (греч. Ἀριστείδης ὁ Κοιντιλιανός, лат. Aristides Quin-tilianus) – греческий музыковед, живший не ранее конца II и не позже начала IV в. н. э. А. Ян в предисловии к своему изданию единственного дошедшего до наших дней трактата Аристида заметил, что во второй книге он упоминает Цицерона (ум. в 43 до н. э.) как древнего автора. С другой стороны, существенный

ΣΧΟΛΗ Vol. 6. 1 (2012)

фрагмент первой книги его трактата использовал Марциан Капелла в своем сочинении «О бракосочетании Филологии и Меркурия», написанном между 410 и 439 гг. В своей работе Аристид имел возможность опираться на труды довольно широкого круга предшественников (или предполагаемых современников), среди которых могли быть Эратосфен, Дидим, Теон Смирнский, Гефестион Александрийский, Никомах, Птолемей и др.1 Кроме того, об относительно поздней датировке говорит возможное влияние на его воззрения трудов неоплатоников. Добавим, традиция того времени предполагала компилятивное использование источников предшествующего или современного периода, о чём пишут многочисленные исследователи ученого.2

Трактат Аристида Квинтилиана «О музыке»3 содержит три книги, в которых он последовательно рассматривает три важнейшие составляющие части античной музыкальной науки. В отличие от некоторых других музыкальных трактатов работа не мыслится автором ни как «руководство», ни как «введение» в науку музыки. Ученый включает в свое исследование широкий спектр материалов, относящихся к музыке, философии, медицине, литературе, грамматике, метрике и др. Это, скорее, обобщение достижений музыкальной науки того времени, тщательно структурированное и, очевидно, дополненное автором.

Первая книга, помимо общих проблем музыкальной науки (в частности, речь идёт о месте и значении музыки среди других искусств и наук), рассматривает и «техническую» сторону музыки, а именно, гармонику, ритмику и метрику. Всего в первой книге 29 разделов, каждый из которых посвящен тому или иному отдельному вопросу. В гармонике Аристид выделяет 7 частей (звуки, интервалы, системы, роды, тоны, модуляции, мелопея), придерживаясь разделения, заложенного еще Аристоксеном. Что же касается ритмики и метрики, то дошедшая до сегодняшнего дня его концепция представляется наиболее проработанной. Отталкиваясь от широкого круга идей, представленных еще у пифагорейцев, Аристотеля и Аристоксена, он их развивает, обогащая новыми категориями и понятиями, отчасти заимствованными из учения о гармонике, отчасти – разработанными по аналогии с ней. В его ритмике, естественно, подчеркивается руководящая роль мелоса (т. е. пения) и его законов, поскольку греческое речевое ударение устанавливало только тональные (в фонетическом смысле) различия между слогами и не участвовало в собственно ритмической организации стиха. Вот почему Аристид подходит к ритмике совершенно так же, как к гармонике, структурируя материал подобным образом.

Понятие «ритма» ученый трактует в широком смысле этого слова – как порядок физических явлений, пребывающих как в движении, так и в покое.

Этот порядок определяется зрением (применительно к танцу), слухом (применительно к мелосу) и осязанием (применительно, например, к биению пульса). Причем, в «чистом» виде ритм раскрывается только в танце или пантомиме (мысль, впервые высказанная еще Аристотелем в Поэтике).

В целом, по Аристиду, ритмика – это наука о двух ритмических «временах» – арсисе и тесисе (ἄρσις – «поднятие ноги», θέσις – «постановка ноги»). Она состоит из пяти частей: первая трактует о «главных временах», вторая – о родах стоп, третья – о ритмическом темпе, четвертая – о метаболах, пятая – о ритмопее.

Уже в начале своего рассуждения о ритмике, Аристид замечает, что ритмика и метрика могут как существовать отдельно, так и переплетаться. Автор говорит о своих предшественниках, не называя имен. Некоторые из них, «переплетая», по его словам, эти две науки воедино, сводили их к одной только «технике», другие же, напротив, обнаруживали между ритмикой и метрикой существенные отличия. Со своей стороны, метрика Аристида восходит, в первую очередь, к воззрениям Аристотеля и Аристоксена (которые понимали под метрикой исследование ритмических закономерностей в организации человеческого голоса и речи), а также, по-видимому, к трудам грамматиков – Ге-фестиона Александрийского, Дионисия Галикарнасского и Теренциана Мав-ра.4

По мнению Аристида, метрика главным образом изучает составные элементы слова, затем слоги, стопы, поэтический метр. Наконец учение о стихосложении он выводит как «доказательство основной задачи метрики».

Вопросы, формулируемые и со всей тщательностью обсуждаемые во второй книге, стоят в неразрывной связи с проблемами, поставленными в первой, развивая и продолжая те же самые идеи.

Вторая книга, фрагмент из которой представлен ниже, трактует вопросы музыкального воспитания, этики, необходимого инструментария. Она состоит из 19 глав, которые объединяются в несколько больших разделов. В начале книги автор вводит читателя в проблематику предстоящего исследования, намечает его основные темы. В первую очередь Аристид рассматривает вопрос о душе и ее составе, вслед за этим – говорит о ее воспитании. Подробно анали- зируются все составляющие музыкального воспитания в их связи с особенностями характера тех, кто обучается музыке. Завершают книгу детальное рассмотрение земной природы души и характеристики музыкальных инструментов. Свой разговор о музыкальном воспитании автор начинает с постановки пяти важнейших вопросов: (1) Можем ли мы воспитывать через музыку? (2) Полезно ли это? (3) Можно ли воспитать всех или же только некоторых? (4) Воспитание возможно с помощью только одной мелопеи или с помощью нескольких? (5) Совершенно ли нет никакой пользы от тех мелопей, которые обычно отвергаются при воспитании?

Определяющим для взглядов Аристида на музыкальное воспитание является постоянно используемое автором, вместо привычного нам выражения «обучать музыке», сочетание «воспитывать через музыку» (παιδεύειν διὰ τῆς μουσικῆς, II, 1). Действительно, в то время как в настоящее время акцент обычно делается на самом предмете обучения (музыке), у Аристида музыка – это средство для «воспитания» вообще, в более глобальном и универсальном смысле этого слова.

Со времен Платона воспитание имеет одну задачу – оно призвано установить порядок в душе обучающегося. Поэтому в контексте трактата Аристида нельзя говорить о «музыкальном воспитании» в его современном понимании, то есть как о процессе постепенного постижения учеником законов музыкального языка в ходе практических занятий музыкой. Речь идет именно о воспитании «через музыку» как о внутренней работе по воспитанию души посредством искусства. Следовательно, занятие музыкой (как и любым искусством) понимается как воплощение в жизнь законов космоса, установленных демиургом, где причина и главная цель воспитания совпадают.

После постановки пяти главных вопросов музыкального воспитания Аристид обращается к исследованию души, сразу расставляя важнейшие акценты. Как и в первой книге трактата, Аристид обосновывает важность задачи ссылками на «древних» и «божественных мужей»,5 чей неоспоримый авторитет для читателя несомненен. Здесь он опирается, в первую очередь, на учение о душе Платона, согласно которому душа приходит на землю, сохраняя в себе знание о мире идеальном.

Вещи «здесь» (в земном мире) неупорядочены и подвержены неумеренности. Пребывая среди них, душа главенствует над ними ради сохранения гармонии и порядка, будучи при этом скована узами тела, препятствующими ее вознесению к своей божественной сущности. По этой причине душа с необходимостью обладает «двойной» природой или двойным разумением (φρόνησις), которое, по словам Аристида, не препятствуя восхождению души к божественной истине, в то же время сродни телесности ее пребывания в мире. Первая (разумная, λογική) часть души – это та ее часть, которая происходит от «божественного». Со второй (неразумной, ἄλογος) связано стремление души к

«земным» вещам. В соответствии с разделением души на разумную и неразумную части Аристид выводит два способа ее воспитания, характерные для каждой части. Воспитание музыкой, которое больше всего подходит для юных, предназначено для «неразумной» части души.

Но с этой близостью к божественной истине в музыке соседствует также близость к природе и естественной гармонии: она эффективна не только в деле воспитания, но и способствует здоровому образу жизни. По мнению автора, музыка необходима при совершении физически трудных работ (в ремесле, в мореплавании и т. д.). Кроме того, музыка важна не только в делах общественных, – будь то религиозные обряды или празднества, – но и в делах государства – походах и войнах.

Однако музыке место не везде. Так, например, вовсе не все люди стремятся выражать свои эмоции (будь то радость или скорбь) пением. При всей несомненной пользе такового для ребенка, «мудрецу» оно уже будет не столь же-ланно.6 Точно так же и в музыкальном воспитании не все чувства следует «переводить» в пение. Только некоторые из них, будучи «чистыми» или «разумными», менее связаны с темной стороной души, и потому благоприятствуют разумному устроению последней.

Подводя итог вышесказанному, Аристид обосновывает свой тезис о том, что воспитание музыкой подходит именно для детей, наиболее подвластных чувствам. В этом – ответ Аристида на первые три поставленных им вопроса. На первые два – о возможности самого воспитания и о его полезности – он просто отвечает утвердительно. На третий (о качествах воспитуемого) – не только утвердительно, но подчеркивая особую роль музыки именно в юном возрасте. При этом Аристид конечно же уверен, что музыка важна и для взрослых граждан.

Следующий раздел книги посвящен древним традициям музыкального воспитания. Вновь возвращаясь к поставленным выше вопросам, Аристид заключает, что музыка – это сильнодействующее средство и в деле воспитания юношей. Ведь если игнорировать музыку, двойственная природа человека, пребывая в дисгармонии, излишне отягощается земными и телесными страстями. В результате, говорит Аристид (II, 6), неудачное музыкальное воспитание приводит либо к безвкусию (ἀμουσία), либо к дурновкусию (κακομουσία).

В соответствии с обрисованным им устройством души Аристид дает весьма недвусмысленную характеристику нравам некоторых народов. Так, по его мнению, вовсе не искушенные в музыке люди часто потворствуют диким сторонам «неразумной» части своей души. Так, например, италийских осков – жителей Опиции и Левкании 7 Аристид называет «бесчувственными скотами»

ввиду их склонности к «вожделению» (II, 6 etc.). Жителей же Гарамантиды и Иберии 8 отличает приверженность к «ярости», за что они заслуживают прозвище «свирепых зверей». Люди, которым присуще дурновкусие, потворствуют самым различным темным сторонам своей души. Так, финикийцы и ливийцы 9 чрезмерно изнеженны и излишествуют в украшении тел (что указывает на их приверженность к вожделеющей части темной стороны). Фракийцы и все кельты обуреваемы яростью.

Народы же, которые особенно преуспели в музыке (в основном, греки, но и некоторые другие, культурно близкие им), безусловно превосходят остальные в науках, доблести и человеколюбии.

Таким образом, как заключает Аристид, если в государстве царит гармония и человеколюбие, то роль музыки в этом несомненна. Но что необходимо для поддержания правильного порядка в государстве и в душе каждого человека? Отвечая на этот вопрос, автор сравнивает музыку с терапией. К последней мы обращаемся в том случае, когда бываем больны; но и когда мы здоровы, не следует пренебрегать ее советами. Всего разумнее, полагает наш автор, быть благодарным медицине за настоящее телесное здоровье и назначить ее навечно «надзирателем» своей жизни, чтобы избежать недугов, к которым ведут безделье и излишества. То же касается и музыки.

Далее Аристид рассматривает известные древнегреческие мелосы и ритмы в связи с производимыми ими душевными состояниями и впечатлением (главным образом, их мужественностью либо, наоборот, женственностью). Подробно разобрав мужскую и женскую природы, Аристид выходит на проблемы этического воспитания, проводя в последнем качественное внутреннее разделение. Вслед за этим автор обращается к гармонии и ритмике и их этическим характеристикам, приводя обильные примеры из поэм Гомера.

В последнем разделе второй книги (наиболее поэтичном) Аристид повествует о земном рождении души, развивая античные представления о первоначальном устройстве последней. Он проводит параллели между душой и музыкальным инструментом как олицетворением гармонии.

Кратко упомянем, что третья книга включает пифагорейскую музыкальную арифметику, которую Аристид «прочитывает» в контексте неоплатонической космологии.

Ниже публикуется перевод фрагмента из второй книги трактата Аристида Квинтилиана «О музыке» (главы I–V), обладающего, на наш взгляд, определённой целостностью.

Автор благодарит Л. В. Александрову за помощь и многочисленные консультации.