Автономия и академические свободы в советских университетах (1920-50-е)

Постановка проблемы, ее разработанность и методы исследования

Университетская автономия и академические свободы – неотъемлемая составляющая университетского образования. В Великой Хартии Университетов говорится: «университет… является автономным учреждением, которое критическим образом создает и распространяет культуру через научные исследования и образование <…> он должен иметь моральную и интеллектуальную независимость»1. Университет и возник как самоуправляемая корпорация магистров и школяров, обладающая определенными привилегиями и свободами. Конечно, в современном мире все сложнее, но остаточные формы университетской автономии как право осуществления управленческой, экономической, научно-педагогической и иной деятельности все же наличествуют у университетов западного мира [1].

Также академические свободы – важный элемент гумбольдтовской модели, взятой за основу университетами современного мира. Несмотря на то, что связь между университетской автономией и академическими свободами не является закономерной и не подтверждается историческим опытом (до реформы Гумбольдта европейские университеты пользовались автономией, но имели минимум академических свобод, а после XIX века – наоборот [2]), она все же постоянно декларируется современными международными документами, касающимися университетского образования.

Темы академических свобод и университетской автономии являются краеугольными и для теоретических исследований в области университетского образования (их обзор можно найти в классической работе Б. Ридингса [3]).

Итак, исследование истории и современного состояния российских [4] и мировых [5] университетов невозможно без изучения вопроса университетской автономии и академических свобод. Однако исследования данного вопроса в аспекте советского периода крайне редки [6]. Существует стереотип, что в условиях идеократического авторитарного режима большевиков ни о каких автономиях и свободах в университетах говорить не приходится. Однако советская история неоднородна, в ней были свои эпохи «заморозок» и «оттепелей», и эти изменения касались и жизни высшей школы. По-разному развивались судьбы автономии университетов относительно элементов самоуправления, расстановки кадров, распоряжения финансами и академических свобод – элементов свободы преподавания, учебы и научных исследований.

Мы рассмотрим становление двух советских моделей университета – ранней (1920-е гг.) и сталинской (1930–50-е гг.). Но перед этим надо определиться с понятиями «модель», «модель университета» и принципами их конструирования.

Согласно «Новейшему философскому словарю», «модель (лат. modulus – мера, образец) – объект-заместитель, который в определенных условиях может заменять объект-оригинал, воспроизводя интересующие свойства и характеристики оригинала. Воспроизведение осуществляется как в предметной (макет, устройство, образец), так и в знаковой формах (график, схема, программа, теория)» [7]. Метод моделирования – способ выстраивания подобного объекта-заместителя, в нашем случае носящего идеальный характер и представляющего собой схему. Элементы схемы символизируют отдельные функции университета. Университет обычно выполняет следующие основные функции: педагогическую (подготовка специалистов, необходимых для общества), научную (ведение научных исследований) и просветительскую (распространение и популяризация научных идей, положительного образа науки, ценностей научного прогресса). В полной мере это относится и к советскому университету. В соответствующих разделах статьи мы приводим схемы, моделирующие иерархию функций советского университета периодов 1920-х и 1930–50-х гг., а также их связь с академическими свободами и университетской автономией.

Политика большевиков в области высшего образования и возникновение «демократически-просветительского университета»

С 1918 года наметились основные ориентации политики большевиков по отношению к высшей школе.

• 1)    Вузы открылись для низших социальных слоев, а также для женщин и инородцев, не имевших прав до революции. При этом пролетарии и беднейшие крестьяне получали преимущество при поступлении и играли ведущую роль во вну-триуниверситетской жизни. С начала 1920-х существовали специальные «наборы» от комсомола, профсоюзов и т. д. Чтобы «подтянуть» студентов из рабочих, были созданы «рабочие факультеты» (рабфаки). Наоборот, студенты-выходцы из бывшей элиты (госслужащих, коммерсантов, священнослужителей) по конституции 1918 года получали статус «лишенцев», их поступление в вузы было затруднено. С 1922 года студенты, живущие на «нетрудовые доходы», должны были платить за обучение от 50 тысяч рублей в год [8]. Они первыми отчислялись в ходе «чисток».

• 2)    Все преподаватели получали единое звание научного работника. Те, кто читал самостоятельный курс, именовались профессорами (вне связи с защитой диссертации). Занять место профессора можно было, лишь победив в общероссийском конкурсе, объявленном ученым советом при наркомате просвещения. Наркомат и местные власти могли снять с конкурса неблагонадежных кандидатов.

• 3)    Были отменены дипломы, выпускные экзамены, связь образования с рангом госслужбы (как было до революции). По А. В. Луначарскому, большевистскому государству требовались не «люди 146

с дипломами», а «техники, педагоги, доктора и др. специалисты» [9]. В итоге победила «якобинская» стратегия подчинения образования нуждам хо-зяйства2 и упор на технические вузы (втузы), связанные с предприятиями. Первоначально под вопросом было само существование университетов (в Украинской ССР их упразднили), но затем было решено их сохранить, чтобы готовить кадры для школ и учреждений культуры и просвещать народные массы.

• 4)    Вузы были подчинены идеологическому контролю. Преподаватели общественно-гуманитарных дисциплин в случае нелояльности изгонялись, на их место приходили выпускники Институтов Красной Профессуры (ИКП). Преподавались эти дисциплины на специальных Факультетах Общественных Наук (ФОН), которые подчинялись напрямую наркомату просвещения. В 1921 году по предложению В. И. Ленина был введен «научный минимум» – набор идеологических дисциплин («Исторический материализм», «История пролетарской революции», «Политический строй РСФСР» и др.), читаемый на всех факультетах в обязательном порядке.

Образовательный проект новой власти «являлся зеркальным отражением дореволюционного варианта высшей школы и должен был устранить недостатки последнего» [10]. Российский классический имперский университет был элитным учебным заведением, раннесоветский университет был общедоступен и открыт для народа. Имперский университет готовил госслужащих и даровал гос-привилегии, раннесоветский не давал никаких привилегий. В имперском университете была сложная иерархия преподавателей (профессора, приват-доценты, магистры и т. д.), в раннесоветском все были научными работниками. Наконец, классический университет, следуя завету Гумбольдта, совмещал науку и преподавание, в раннесоветском университете профессором мог стать любой сотрудник, имеющий 3 года педстажа, а научная работа была отделена от педагогической и велась особой «научной ассоциацией», возвышающейся над факультетами в виде некоей «Академии». Д. А. Мартинович называет эту модель «свободным университетом», однако современники предпочитали именовать ее «демократический» или «народный университет» [10]. Мы тоже охарактеризуем этот университет как «Демократически-просвети-тельский». На первом плане в нем просветительская функция. Вторая по значимости – функция подготовки специалистов (педагогическая), и лишь на третьем месте – научная функция. Изобразим это графически:

На рисунке можно увидеть, что выдвижение на первый план просветительской функции приводит к сокращению до минимума университетской автономии, но и к определенному расширению академических свобод. Это естественно: такой университет готовил не просто специалистов, а личностей определенного плана. Это предполагает некоторую свободу критического обсуждения, проистекающую из «критического рационализма» (К. Поппер) научного исследования, но в то же время и контроль со стороны идеократического государства.

Автономия и академические свободы в раннесоветском университете

Придя к власти, большевики обещали полную автономию вузов, но обещания не выполнили. Столкнувшись со студенческой вольницей периода революции, новая власть пошла по пути ее подавления. В 1919–1921 гг. силами ВЧК были ликвидированы центральные студенческие организации, закрыты отделения всех политических партий в вузах, помимо большевистской, стали преследоваться такие формы студенческой самоорганизации, как кружки, комитеты взаимопомощи, землячества.

Вскоре университетская автономия «была официально отменена и объявлена “детищем феодально-помещичьего строя” и “пережитком”, а вузы поставлены под административный, финансовый и идеологический контроль государства. Эти изменения были закреплены в положениях СНК о высшей школе 1921 и 1922 гг. По ним вузы подчинялись наркомату образования, который назначал членов правления вуза (в том числе ректора) и имел право “производить изменения высшего учебного заведения, как в организации, так и в личном соста-ве...”》3. Правлениям отводилась вспомогательная функция: «Ближайшее заведывание и руководство как учебно-ученой, так и хозяйственно-административной деятельностью высшего учебного заведения <…> под общим наблюдением Народного комиссариата просвещения …》4. В состав правления входили «ректор, его помощник, проректор, секретарь совета, деканы, их заместители и секретари факультетов, члены правления по избранию, представители от студентов (25 % состава) и два представителя от Губоно» [8].

Элементы самоуправления сохранялись в виде Совета вуза, президиумов факультетов и предметных комиссий, но эти институции могли пользоваться самостоятельностью лишь в той мере, в которой это помогало выполнять приказы наркомата.

Как же обстояло дело с академическими свободами? Как уже отмечалось, университетская автономия не просто сущностно не связана с академическими свободами, более того – расширение университетской автономии зачастую ведет к ограничению академических свобод, и наоборот . История российского высшего образования подтверждает эту закономерность.

Советская власть начала с провозглашения полных академических свобод. Большевистский руководитель образования М. А. Рейснер говорил в 1918 году: «Мы предоставляем факультетам полную свободу предъявлять требования своим слушателям <…> автономию какому угодно факультету читать какие угодно предметы и т. д. <…> Программы циклов науки должны быть так составлены, чтобы студенты имели возможность выбирать по своему желанию изучение любого предмета» [10]. Нельзя не признать, что здесь

3 Законы о вузах. 1918–1922 гг. URL: node/13755 (дата обращения: 21.09.2023).

⁴ Там же.

Рис. 1. Модель демократически-просветительского университета

Fig. 1. Model of democratic educational university

Советская власть в некоторой мере выполнила свое обещание. На фоне сворачивания университетской автономии определенная свобода учебы и преподавания (в рамках компании по идеологизации вузов) в советских вузах сохранилась: «В 1920-е гг. в большинстве высших учебных заведений РСФСР существовали свободное посещение лекций и реальное право студента на выбор лектора и преподавателя, что имело как свои плюсы, так и минусы» [11]. Замена кафедр на предметные комиссии, куда входили и студенты, тоже способствовала утверждению некоторых академических свобод. Хотя учебные программы разрабатывал Наркомпрос, комиссии имели возможность их конкретизировать, вводить те или иные предметы по желанию студентов. Такие нововведения, как бригадный метод (подготовка к семинарам и сдача экзамена «группами-бригадами»), популярные в 1920-е гг., помогали развивать самостоятельность у студентов [12]. Современные исследователи сравнивают бригадно-лабораторный метод вузов 1920-х с востребованным сейчас на Западе методом problem-based learning и замечают, что при этом студенты «самостоятельно искали информацию и формировали необходимые исследовательские / профессиональные навыки для решения задач…» [13]. Популярным в университетах 1920-х был и «Дальтон-план», который предполагал «самодеятельность учащихся», свободу в выборе занятий и распределения учебного времени, ликвидацию академических групп [14]. Среди студентов 1920-х были распространены научные кружки, общества, публичные дискуссии [12].

Исследователи указывают на крайнюю иде-ологизированность обучения в ИКП. Однако в 1920-е гг. советский марксизм еще не стал догматическим, допускались дискуссии на различные темы. Ректор Московского ИКП М. Покровский – сам историк-марксист – поощрял научно-исследовательский подход к обучению, считая, что каждый доклад участников его семинаров должен быть небольшим научным исследованием. Он требовал от своих «семинаристов» для написания докладов работать в архивах. Приветствовалось создание научных статей. В 1929 г. «в ИКП только на историческом отделении было подготовлено 800 исторических работ (вместе со статьями и рецензиями), около 300 более крупных трудов и 50 книг. С 1929–1930 годов академическая работа стала считаться “основной партийной обязанностью слушателей”» [15].

Итак, в 1920-х годах сбылась мечта критиков дореволюционной университетской системы: вузы перестали быть учреждениями, куда поступают ради диплома и карьеры. Д. И. Писарев обличал эту черту дореволюционного университета: «если история Ломоносова повторяется <…> а между тем Ломоносовых не является, то остается предположить, что повторяется только внешняя сторона этой истории. <…> действительного стремления к образованию молодой человек не чувствует… Для бедного и незнатного человека университет составляет кратчайшую дорогу к чинам, к почестям, к большому жалованью» [16]. Именно в 1920-е годы – со всеми их сомнительными педагогическими экспериментами, гонениями на профессоров-не-марксистов, низким уровнем подготовки студентов, а то и преподавателей новой формации – чуть ли не впервые в истории российского образования мы видим приход в университеты массы людей, которых привлекали именно знания, а не карьера, чины и зарплаты (никаких привилегий университет больше не даровал).

С демократически-просветительским университетом было покончено в годы сталинской вузовской реформы.

Сталинский «элитарный научно-педагогический университет» (1938–1961)

В конце 1920-х НЭП был свернут, Советский Союз стал создавать индустрию. И. В. Сталин признал: «Абсолютно необходима <…> новая смена из молодых специалистов. <…> Наркомпрос не справился с этой важной задачей <…> необходимо разделить труд ускоренного образования новой технической интеллигенции между тремя наркоматами – между Наркомпросом, ВСНХ и НКПС» [17]. В 1930 году эту линию закрепило постановление ЦИК и СНК ССР. В ведении Наркомпроса остались лишь педагогические, художественные вузы и университеты.

В 1931 году в университетах ликвидировали гуманитарные и общественные факультеты и на их базе создали институты. Так возник знаменитый МИФЛИ им. Чернышевского: «В cоставе МГУ остались лишь биологический, химический, физико-математический и рабочий факультеты. Все основные кадры гуманитариев из Московского университета оказались в МИФЛИ, где была сохранена университетская система гуманитарного образования» [18].

На реорганизованные университеты решено было возложить две задачи:

• «а) подготовку кадров для научно-исследовательских учреждений, обеспечив при этом педагогическую подготовку этих кадров для работы в ВУЗах и ВТУЗах;

• б)    подготовку высококвалифицированных научно-исследовательских работников для самостоятельной научно-исследовательской и преподавательской работы»⁵.

Таким образом, советский университет был превращен в специализированную высшую школу для подготовки ученых и преподавателей высшей и среднетехнической школы6. Историки образования называют этот период в истории российских университетов «ликвидаторским» [21].

В 1933–1938 году был принят еще ряд постановлений, которые окончательно ликвидировали «демократический просветительский» университет 1920-х, вернули большинство университетских практик дореволюционной России.

15 сентября 1933 года Постановление ЦИК и СНК СССР «Об улучшении использования молодых специалистов» ввело госраспределение выпускников вузов. Соответствующая практика была и в дореволюционных университетах, но там министерское распределение касалось лишь казеннокоштных (бюджетных) студентов. В СССР гос-распределению на 5 лет подлежали все выпускники, даже когда в 1940 году была введена плата за обучение в вузах7.

В 1934 г. в вузы были возвращены ученые степени и звания. В 1936 г. вернули приемные экзамены, приему подлежали только лица, имеющие аттестаты о среднем образовании. Были возрождены лекции и семинары, единое учебное расписание, курсовая система, семестровые экзамены и зачеты, зачетные книжки (которые в постановлении назывались еще на дореволюционный манер матрикулами), госэкзамены, дипломы о высшем образовании, введены защита дипломов и производственная практика. Гуманитарные факультеты вернулись в состав университетов. Вузы непосредственно подчинили наркомам отраслевых наркоматов, внутри вуза единовластным правителем стал директор (потом ему вернули имя ректора). На основе идей постановления 1936 г. в 1938 г. был выпущен Типовой устав советских вузов. Очевидно, авторы постановления и устава вдохновлялись содержанием устава 1884 года («Устава Александра Третьего») – одного из самых консервативных уставов в истории российских университетов.

Университет стал приобретать черты учреждения для элит. В 1930-е был создан «имидж власти как наиболее образованной части общества, а потому действительно умеющей управлять» [26]. Высшее образование, как и до революции, становится признаком элиты общества. Стал расти уровень образования партчиновников. В 1927 г. лишь 1 % членов партии имел высшее образование. В 1939 году среди первых секретарей райкомов и горкомов ВКП(б) уже 14, 8 % с высшим образованием. Идеи высшего образования для народных масс, популярные в 1920-е годы, к 1940–50-м отошли на второй план.

Свою роль сыграло и введение платы за образование в старших классах школы и вузах в 1940-м г. Плата не была чрезмерной, но тоже являлась инструментом для направления выходцев из «низов» в техникумы и училища и на производство рабочими (вузы для этой категории населения не были закрыты, можно было совмещать работу и учебу, но на это решались только самые активные и инициативные).

Б. Тромли пришел к выводу, что университеты при зрелом сталинизме снова становятся элитарными заведениями, в том числе по самоощущению студентов и препсостава. По его утверждению, в послевоенное время советские университеты «превратились в замкнутую статусную группу, обладающую автономией и сознанием элиты, возвышающуюся над остальными трудящимися и претендующую на доминирующее положение в стране. Университеты <…> перестали быть лифтом социальной мобильности для активных рабочих-партийцев и превратились в инструмент воспроизводства интеллектуальной элиты» [23].

Итак, в результате сталинской реформы вузов 1930-х гг. ушел в прошлое демократический просветительский университет. Ему на смену пришел «сталинский» элитарный университет, напоминавший дореволюционный, готовивший научно-педагогические кадры (преподавателей высшей и средне-специальной школы). Для выполнения столь узкой задачи академические свободы не требуются, зато важна некоторая степень самостоятельности в организации университетской жизни.

Изобразим эту модель «научно-педагогического» советского университета графически (рис. 2).

Автономия и свободы в «научнопедагогическом» «сталинском» университете

На приведенной схеме видно, что «научно-педагогический» университет, в отличие от своего предшественника – «демократически-просвети-тельского», – отличался тем, что академические

Рис. 2. Модель «научно-педагогического» «сталинского» университета

Fig. 2. Model of “scirntific-pedagogical” Stalinist university

свободы в нем были сведены к минимуму. В сталинские годы преподаватели обязаны были даже предоставлять тексты лекций начальникам кафедр.

Вместе с тем ситуация с автономией обстояла сложнее. Конечно, этот университет находился под жестким контролем государства. Б. Тромли пишет: «Университетская автономия, с таким трудом завоеванная при царе, была ликвидирована большевиками практически сразу после революции, а в сталинские годы сформировалась специфически советская модель высшего образования, которая поставила университеты в еще бо́ льшую зависимость от государства по сравнению с любыми попытками, когда-либо предпринимавшимися в России или где бы то ни было» [23]. Но, как бы в подтверждение закона обратной зависимости уровня университетской автономии и академических свобод, он отмечает: «Тем не менее университеты, в отличие от других типов высших учебных заведений, пользовались несколько большей свободой в том, что касалось выработки образовательных программ и учебных планов – отчасти из-за того, что фундаментальная наука по природе своей вообще довольно плохо поддается идеологическому регулированию, отчасти же – из-за того, что уже упоминавшийся дефицит квалифицированных кадров вынуждал партийное руководство считаться с научным сообществом» [24].

Соответствующие тенденции отмечает и отечественный историк науки и образования Е. Г. Водичев. Он указывает, что в период «позднего сталинизма», в 1946 году, по инициативе Капицы, Семенова, Ландау и Христиановича в составе МГУ был создан физико-технический факультет, который задумывался как носитель духа «исследовательского университета». Он обладал «внутри университета большой самостоятельностью» [25]. Позднее из него вырос легендарный МФТИ.

Выводы

Исследования университетской автономии и академических свобод важны как для оценки современной ситуации в университетском образовании [26], так и для прояснения футурологических перспектив в истории университетов [27]. Особенно много «белых пятен» в отношении этого исследовательского ракурса в истории советских университетов. При изучении этой малоисследованной проблемы мы пришли к выводу, что в 1917–1922 гг. большевиками на базе системы высшей школы Российской империи был создан новый тип университета – демократически-просве-тительский университет. Он, в отличие от своего предшественника – дореволюционного имперского университета, - не был встроен в систему госслуж-бы и был ориентирован не на не на научную работу, а на подготовку кадров для хозяйственной и социальной сфер, а также на просвещение масс. Его подконтрольность Наркомпросу сочеталась с послаблениями в области академических свобод. Для этого университета были характерны педагогические эксперименты, применение новейших для того времени технологий обучения, установка на самостоятельную и творческую работу студентов.

После сворачивания НЭПа и коллективизации страна начала индустриализацию и культурную революцию. Понадобились специалисты в области народного хозяйства, учителя, медики. В связи с этим была начата сталинская реформа высшей школы. Она была ориентирована на прагматизацию высшего образования и сильно ударила по университетам. В конце концов, университеты встроились в высшую школу на правах вузов, готовящих кадры для науки и системы образования. Были возрождены практики дореволюционных университетов, в том числе – их нацеленность на воспроизводство элиты. На смену демократически-просветительско-му пришел научно-педагогический университет.

Новый устав еще больше сузил автономию вузов, но именно в советских университетах сохранились остатки элементов академических свобод, необходимых для подготовки научно-педагогических кадров.