Азбучные истины розыскной деятельности

В уголовном процессе, криминалистике, а также в теории оперативно-розыскной деятельности актуальнейшей проблемой, нуждающейся в серьезной научной проработке, остаётся розыскная деятельность полномочных на её осуществление субъектов. Иногда её еще называют – розыск. Среди ученых юристов до сих пор не наблюдается единства мнений относительно рассматриваемого правового института, что до некоторой степени объясняется несовершенством действующего уголовно-процессуального законодательства, определяющего розыскные меры в качестве средства установления подозреваемого (обвиняемого), а не его места нахождения (п. 38 ст. 5 УПК РФ).

Сомнительной выглядит и дефиниция термина «дознаватель», представленная в п. 7 ст. 5 УПК РФ. Согласно указанной норме, в качестве такового предлагается понимать должностное лицо органа дознания, тогда как органом дознания признаются не только организации, но и те же должностные лица (п. 24 ст. 5 УПК РФ).

Обращает на себя внимание статья 210 УПК РФ, регламентирующая правовой режим розыска исключительно подозреваемых (обвиняемых), хотя его объектами могут выступать потерпевшие и свидетели, а равно материальные носители доказательственной информации (вещественные доказательства, образцы, полученные для сравнительного исследования, и т.д.).

В криминалистике рассматриваемому феномену посвящается самостоятельная частная теория (учение), в рамках которой обсуждается розыск не столько подозреваемых и обвиняемых, как это должно было бы быть при надлежащем прочтении буквы закона, а преступников [7].

С юридико-семантической точки зрения подобный подход вызывает принципиальные возражения. Суть вопроса заключается в инвариантности понятия «преступник», которое с общеправовой точки зрения может толковаться весьма неоднозначно. На данное обстоятельство обращает внимание, в частности, Ю.Д. Блувштейн, исподволь увязывающий смысловую нагрузку названного термина с различными стадиями и этапами уголовного процесса, в рамках которых правовой статус лица, совершившего преступление, претерпевает соответствующие метаморфозы[8].

При этом не следует считать взаимозаменяемыми такие несовместимые словообразования как «привлечение в качестве обвиняемого» и «привлечение к уголовной ответственности», на чём настаивает, в частности, А.И. Трусов [13], с мнением которого, на взгляд авторов настоящей статьи, следует согласиться.

Разногласия у ученых проявляются также в вопросе, касающемся круга правомочных на осуществление розыска сотрудников (должностных лиц) оперативно-розыскных и следственных органов, к числу которых в юридической литературе одинаково часто относят следователей, органы дознания (органы внутренних дел) и органы, осуществляющие оперативнорозыскную деятельность, игнорируя, таким образом, субъектов административного розыска и розыска, осуществляемого в рамках гражданского или исполнительного судопроизводства.

Стало быть, отсутствие в науках уголовно-правового блока единого подхода к понятию розыскной деятельности, кругу её объектов и субъектов, к правовому режиму и принципам реализации порождает (в теории) самые разнообразные инсинуации схоластического толка.

В качестве примера можно привести статью Ю.Д. Лившица и М.Б. Джанкобаева, в которой авторы, рассуждая об основных направлениях совершенствования розыска обвиняемого, тут же заявляют о назревшей потребности в легализации в УПК РФ специальной нормы, обязывающей властных участников уголовного процесса лично или через полицию принимать непосредственные меры к установлению лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого [10].

Несколько иное, но равно неверное толкование означенного феномена предлагают и другие авторы, сводящие розыск подозреваемого и обвиняемого, то есть известных участников уголовного процесса, к установлению лица, совершившего уголовно наказуемое деяние [11].

Подобные разночтения нельзя не учитывать при формировании согласованного розыскного понятийного аппарата в пику множащимся попыткам отдельных авторов нивелировать категорию «розыскные меры», искусственно, якобы, привнесенную в теорию оперативно-розыскного и уголовно-процессуального права, и в равной мере – криминалистики.

Анализ ст. 1 Федерального закона от 12.08.1995 года № 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» [2] позволяет, на первый взгляд, к оперативнорозыскным мероприятиям гласного толка относить и розыскные меры, отсутствующие, как понятие, в названном законодательном акте. Однако подобный взгляд вряд ли оправдан, поскольку поименованные поведенческие акты заметно разнятся по целевому назначению, правовому режиму, кругу правомочных на их осуществление субъектов, и т.д.

Что касается розыскной деятельности следователей, то единственной их функцией правильнее было бы считать расследование преступлений, хотя и она подлежала бы кардинальному переосмыслению, поскольку следственным путем, как известно, раскрывается лишь малая доля регистрируемых уголовнонаказуемых деяний (1,5-2,0%). Какая же это функция?

Сегодня функция расследования трансформировалась в скороспелый суррогат – функцию уголов- ного преследования, которая, будучи взятой в чистом виде, остроты комментируемой проблемы не умаляет. Её обновленное название («уголовное преследование») само по себе неудачно хотя бы уже потому, что заимствовано из мрачной глубины веков. Являясь махровым анахронизмом, названный термин широко употребляется в различных нормативных правовых актах вкупе со своим «аналогом» («предварительное расследование»), нередко в одной и той же норме.

Высказанные соображения приобретают особое звучание в свете ст. 29 Федерального закона от 17.01.1992 года № 2202-1 «О прокуратуре Российской Федерации» [1], декларирующей предмет прокурорского надзора за исполнением законов органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность, дознание и предварительное следствие.

Отрадно, что, выделяя оперативно-розыскную и уголовно-процессуальную компоненту в работе поднадзорных прокуратуре правоохранительных органов, законодатель здесь упустил из виду деятельность розыскную,проигнорировав чрезвычайно значимое направление прокурорской надзорной практики.

В то же время, понятия оперативно-розыскных органов и органов дознания в ней разграничиваются, что заслуживает всяческого одобрения и поддержки в целях обеспечения полноценного уяснения субъектами применения норм права не только предмета, но и пределов полномочий надзирающих прокуроров.

В разные годы проблемами розыска занимались маститые советско-российские учёные, перечислять имена и регалии которых в данном контексте не имеет особого смысла. Несколько позднее к этой же теме обращались и другие авторы. Так, в 2007 году в Омской академии МВД Российской Федерации вышла в свет монография Е.В. Бурякова, в которой автор предпринял попытку проанализировать розыскную деятельность оперативно-розыскных органов с позиций отраслевого законодательства и соответствующей теории [9].

В 2008 году публикуется препринт монографии профессора А.Ю. Шумилова на эту тему [14], в 2016 году – монография «Методологические основы розыска», подготовленная одним из авторов настоящей статьи [4], а в 2017 году – его же монография «Учение о розыске» [6].

Однако, единого подхода к понятию розыска в уголовно-правовой науке всё равно не сложилось, что и предопределяет наблюдаемый ныне разнобой по организации розыска в правоприменительной практике [5].

В условиях новейшего времени всерьез обострилась проблема розыска подозреваемых (обвиняемых), скрывшихся от органов предварительного расследования, как оказывается впоследствии, задолго до приобретения ими соответствующего правового статуса. В отдельных регионах Российской Федерации этот показатель по-прежнему выражается внушительными цифрами (от 33,2% до 44,0%), а по ранним оценкам компетентных исследователей – от 33,7 до 79,6% [12].

Такое положение свидетельствуют о серьезном снижении правовой защищенности лиц, пострадавших от преступлений, провозглашенной в ч. 1 ст. 46 Конституции Российской Федерации.

Ситуация усугубляется расширенным перечнем правовых предпосылок к приостановлению предварительного следствия, которое стало допускаться сегодня в том числе в случаях не установления места нахождения подозреваемого и обвиняемого «по иным причинам» (п. 2 ч. 1 ст. 208 УПК РФ).

Видимо поэтому количество нераскрытых преступлений, уголовные дела о которых приостановлены за неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, постоянно растёт, а чрезвычайно перегруженные сотрудники оперативно-розыскных и следственных органов свои усилия по-прежнему направляют на те из них, которые вновь поступают в их производство. Работа же по нераскрытым преступлениям прошлых лет отодвигается на второй план. В большинстве регионов страны их раскрываемость колеблется в пределах 2,0% от общего числа зарегистрированных (нераскрытых) уголовно наказуемых деяний.

Немаловажным обстоятельством является и то, что несвоевременное установление места нахождения скрывшихся (основных) объектов розыска (подозреваемых и обвиняемых) препятствует эффективному возмещению пострадавшим от преступлений материального ущерба, что вынуждает следователей и оперативных сотрудников органов внутренних дел (полиции) проводить трудоемкие следственные действия и оперативно-розыскные мероприятия для достижения «назначения уголовного судопроизводства» (ст. 6 УПК РФ).

Сказанное, собственно, и предопределило интерес авторов настоящей статьи к теме, вынесенной в её заголовок.