Баланс прав и обязанностей российского народа и элиты как фактор стабильности государства

Стратегия государства, его позиционирование в мире обусловлены народным мироощущением, национальным набором ценностей и норм. Конкретная политика государства, как внутренняя, так и внешняя, в большинстве случаев определяется элитой – или консолидировано, или в конкурентной борьбе элитарных групп. Поэтому мировоззренческие установки народа и элиты, уровень их комплиментарности; то, как они понимают свои права и обязанности и баланс между ними, – являются важнейшими факторами существования государства.

Элита и государственная власть – не одно и то же. Элита может напрямую не участвовать в функционировании властных отношений, а в структуре власти могут встречаться представители неэлитарных социальных групп. Более того, власть и элита иногда вступают в конфликт, что в российской истории наглядно проявлялось во времена правления Ивана Грозного и Павла I. Объясняется это тем, что идея российского государства изначально несет в себе сильный эгалитарный заряд. Реализуется здесь и принцип холизма: интересы целого важнее интересов части. Государство в России по отношению к элите первично. В случаях, когда этот характер отношений нарушался, элита подминала под себя государство, последствия были крайне негативными для страны (т.н. «Семибоярщина» Смутного времени или «Семибанкирщина» конца XX века).

На Западе элита воспринимает государство как инструмент управления массами. Сейчас этот факт камуфлируется при помощи механизмов манипуляции сознанием, отчего американцам или европейцам кажется, что политики принимают решения по «запросу общества». Однако сам этот «запрос» зачастую формируется элитой искусственно с помощью активного внедрения в массовое сознание нужных ей установок.

Такое различие в восприятии государства, его взаимоотношений с народом и элитой можно объяснить причинами геополитического характера. Никогда в его истории перед Западом не стояла угроза тотального, цивилизационного уничтожения со стороны внешних сил (иной цивилизации). Потому и роль государства здесь пытались свести к минимуму («ночной сторож» по терминологии Джона Локка). Перед Россией такие угрозы вставали неоднократно, причем преимущественно со стороны Запада: Смутное время, Наполеоновское нашествие, Великая Отечественная война – самые серьезные из них. Без сильнейших мобилизационных усилий государства, без высокого, беспрецедентного для Запада уровня консолидации его с народными массами и элитой преодолеть их было невозможно.

До XVIII века взаимодействие народа и элиты в России было вполне гармоничным. У них было больше обязанностей, чем прав, что диктовалось сложным внешнеполитическим положением государства, но распределение этих обязанностей в целом было справедливым. Служба крестьянства, посадского люда и купечества заключалась в экономическом обеспечении страны, дворянство занималось военной службой, царь и боярская дума – управлением. После «Юрьева дня» и по Уложению 1649 года крестьянин был лишен права сходить с земли, но во всем остальном оставался совершенно свободным. Он имел право на собственность, право заниматься торговлей, широко было развито местное самоуправление. Главное – крестьянин был лично свободным (не рабом). Дворянство пользовалось большими привилегиями, что естественно – его служба характеризовалась большим риском для жизни. При этом дворянин не был собственником ни земли, ни крестьян. Он получал землю «в кормление» – т.е. только на время службы. Народ и элита в допетровской России находились в едином культурном поле: говорили на одном языке, одевались в платье схожего покроя, слушали одни и те же песни и т.п. – поэтому проблем с взаимопониманием не возникало.

Элита, по определению обладавшая большим знанием об окружающей действительности (в частности, о правах и привилегиях элиты Запада, гораздо более широких по сравнению с российскими условиями), была недовольна своим положением. Целью ее было получить власть и собственность, минимизировав при этом свое служение и ответственность. Как ни странно, элита получила поддержку от той силы, которая, казалось бы, в этом была вовсе не заинтересована – от монархии (поскольку это уменьшало власть монарха и ставило его в зависимость от элиты). Начиная с Петра I, монархия в XVIII веке расширяла область «владения» элиты и сужала область ее «служения». Указ о единонаследии 1714 года привел к тому, что «дворянство получило в свое распоряжение государственную землю и государственное крестьянство» [1, с. 564]. А после указа о престолонаследии 1722 года, который упразднил прежнюю традицию наследования трона старшим сыном монарха, элита (используя гвардию как инструмент) стала контролировать процесс получения престола, т.е. – верховную власть в стране. И подобного рода контроль был снят только после неудавшегося Декабрьского восстания 1825 года.

Максимальных уступок от власти элита достигла в царствование Екатерины II, когда дворянству было разрешено не служить вообще (Манифест о вольности дворянской 1762 г., Жалованная грамота дворянству 1785 г.); а крестьяне, по сути, были лишены всех прав (1765 г. – Указ, разрешавший помещикам ссылать крестьян на каторгу, 1767 г. – Указ о запрещении крестьянам подавать челобитные на помещиков и т.д.). Смысл этих законодательных актов – предоставить дворянству привилегию владеть землей и крестьянами с одновременным освобождением от обязательной государственной службы. Вообще, во время царствования Екатерины II помещикам было роздано 850 тыс. крестьян [2, с. 172], которые в правовом отношении фактически уже не отличались от рабов.

Начиная с Павла I, верховная власть осознала опасность такой политики. Она попыталась ограничить влияние элиты и хоть как-то улучшить положение крестьянства (Манифест 1797 г, ослабляющий барщину; реформы Александра II). Однако огромный дисбаланс в правах и обя- занностях элиты и народа сохранился, что и послужило одной из главных причин кризиса и революции 1917 года.

Особо стоит отметить роль интеллигенции в обосновании прав и обязанностей российского народа и элиты. Интеллигенция как значимая социальная группа появляется в общественной жизни России во второй половине XIX века. С самого начала одной из своих главных задач она считала посредничество в отношениях между народом и элитой, которые за 1,5 столетия, прошедших после реформ Петра I, стали испытывать трудности во взаимопонимании (не секрет, что одним из следствий преобразований стал выход российской элиты из культурного поля народа – она стала говорить на других языках, внешне выглядеть и даже мыслить по-другому).

Подобные трудности испытывала и интеллигенция, зачастую выдававшая желаемое за действительное, представлявшая российский народ не таким, какой он есть, а таким, каким он должен (по ее мнению) быть, артикулирующая собственные интересы и проблемы и выдававшая их за общенародные. Особенно ярко это проявилось в русской литературе, изобиловавшей крайностями в решении данного вопроса – от безудержного восхваления и героизации (что достаточно иронично выразил А.К. Толстой в стихотворении «Поток-богатырь») до уничижения (в образе Платона Каратаева, созданном Л.Н. Толстым, проявилось желание элиты видеть народ именно таким – смиренным, работящим и непритязательным). По-видимому, в чем-то прав И.Л. Солоневич: «когда страшные годы военных и революционных испытаний смыли с поверхности народной жизни накипь литературного словоблудия, то из под художественной бутафории Маниловых и Обломовых, Каратаевых и Безуховых, «лишних людей» и босяков – откуда-то возникли совершенно не предусмотренные литературой люди железной воли… Мимо настоящей русской жизни русская литература прошла совсем стороной» [1, с. 195].

Однако в целом в XIX веке представители интеллигенции искренне пытались понять и помочь народу в реализации его прав – доказательством тому такие явления, как движение «передвижников», народовольцы, земское образование и медицина и т.п.

Именно интеллигенция (или ее часть) в конце XIX – начале XX века попыталась теоретически сформулировать самосознание крестьянства и рабочего класса, защитить их права, что, например, отразилось в идеологических установках эсеров и большевиков. Ведь специальную работу по оформлению массового сознания осуществляют группы, профессионально задействованные в символическом производстве: «переход от эмпирического существования «де-факто» к символически признанному существованию осуществляется посредством работы сочувствующих, а еще лучше прямо ангажированных профессионалов интеллектуальной сферы, наделяющих тех или иных эмпирических субъектов самосознанием, идентичностью и признанием со стороны» [3, с. 17].

Результатом Октябрьской революции 1917 года стала полная смена элиты. Ответственность элиты, особенно в период правления И.В. Сталина, была колоссальной. Вхождение в элиту означало, помимо получения привилегий (впрочем, незначительных по сравнению с таковыми у прежней, дворянской, или современной ей западной элиты), наложение тяжелого груза обязанностей и ответственности. Любой представитель советской элиты, будь то партийный функционер, государственный чиновник или директор завода, жил с осознанием того, что в любой момент может быть лишен всего, вплоть до самой жизни. Зачастую это происходило и по надуманным поводам, но в случае неисполнения им своих обязанностей – наверняка. И высокое положение, принадлежность к элите здесь не играло ровно никакой роли.

Роль интеллигенции как защитника интересов народа и посредника в его отношениях с элитой была практически утрачена – отчасти потому, что в советский период подобная функция была не востребована ни народом, ни властью (ее представители, особенно вначале, были в основном выходцами из низов и понимали народные нужды лучше интеллигенции). С другой стороны, это объясняется прогрессирующим эгоизмом самой интеллигенции.

В советский период массы добились беспрецедентного расширения своих социальных прав. Причем этот процесс шел не только в СССР – западная элита была вынуждена пойти на значительное расширение прав трудящихся, поскольку в ином случае, учитывая притягательное влияние советского проекта на общественное сознание всего мира, рисковала разделить судьбу российской дореволюционной элиты. Кстати, после распада СССР западная элита постепенно

забирает эти права обратно – даже в самых развитых странах наблюдается повышение уровня безработицы, пенсионного возраста, снижение социальных расходов и т.п. Причина тому очевидна – в уступках массам теперь нет необходимости, поскольку нет привлекательной незападной альтернативы. А как только появляются хотя бы ростки таковой, Запад немедленно пытается их уничтожить. Так, Ливия при М. Каддафи демонстрировала эффективность незападного пути развития, будучи страной с самым высоким в Африке уровнем жизни. Участь М. Каддафи и Ливии всем известна: при активном участии Запада лидер Ливии был зверски убит, а страна фактически перестала существовать.

В СССР массы получили многочисленные, как правило, зафиксированные на законодательном уровне социальные права: на труд и на отдых, жилье, бесплатное образование и здравоохранение и т.д. Политических прав и свобод было значительно меньше: многопартийной системы в СССР не было, свобода слова носила очень избирательный характер. Однако большинство советских людей подобная ситуация не тяготила. Между абстрактной многопартийностью и достойными условиями труда для себя и своих близких любой среднестатистический человек выберет второе. Сейчас, когда в России есть многопартийная политическая система, это стало очевидно по электоральному поведению граждан. Многие в процессе голосования вообще не участвуют, подавляющее большинство партийные программы не читают и партийной жизнью не интересуются.

В конце XX века массы потеряли значительную часть своих социальных прав. Право на труд не гарантируется, де-факто образование, здравоохранение, а тем более жилье уже давно не бесплатны. Приобретения масс по большей части носят характер удовлетворения искусственных потребностей и по сути эфемерны: компьютерные игры, многочисленные телешоу, свобода сексуального поведения и т.п. Приобретения же элиты были вполне реальны.

Действия советской элиты в 1960-80 гг. можно охарактеризовать как очередную попытку «освобождения», которая к началу 90-х гг. XX века увенчалась полным успехом. Для этого элита обратилась к либеральной идеологии, в которой уровень социальной ответственности и солидарности весьма низок. Причины этого явления кроются в западном мировоззрении, частью которого и является либерализм. Для западного человека не существует прошлого и настоящего, он живет «здесь и сейчас». Если реально только настоящее, то ответственности перед прошлым и будущим, перед предками и потомками быть не может, они не должны оказывать никакого влияния на настоящее. В политической практике, например, это отражается в том, что политика интересуют максимум четыре (или семь – в зависимости от законодательства данной страны) ближайших года (срок до новых выборов). В этом его отличие от традиционного государственного деятеля, чувствующего свою ответственность перед предками и потомками и постоянно соотносящим свои мысли и поступки с их мнениями.

Казалось бы, сохраняется ответственность перед живущими «здесь и сейчас» людьми – избирателями. Но, во-первых, она характерна только для политической элиты, и то не для всей. Экономическая элита процессом всеобщих выборов не формируется. Во-вторых, уровень такой ответственности невысок. Чем реально рискует политик в либеральном государстве, получивший мандат избирателей и не реализовавший их чаяний? Его (максимум) не выберут на следующий срок. В-третьих, если господствующей ценностью является индивидуализм, то и социальная ответственность перед другими не вытекает из внутренних побуждений, а может быть лишь навязана извне – посредством законодательных актов. При контроле элитой процесса законотворчества и СМИ проблема вообще снимается, а «реальный выбор сводится к минимуму вследствие гомогенности политической культуры» [4, с. 93].

К концу XX века большая часть российской интеллигенции отказалась от своей исторической миссии посредника и стала выразителем идеологии элиты и защитником ее прав. Интересы и ценности элиты: капитализм, рынок, частная собственность, свободный выезд за рубеж, вывоз капитала и т.п. были ею представлены как всеобщие. Очень многие представители интеллигенции (не говоря уже об элите) чувствуют по отношению к низшим слоям населения уже не сострадание и желание помочь, а равнодушие или даже брезгливость (здесь уместно вспомнить многочисленные высказывания на эту тему так называемых «представителей творческой интеллигенции» – К. Собчак, А. Макаревича и др.).

В современных условиях в наиболее привилегированном состоянии находится финансовая элита, связанная с глобальными играми краткосрочного спекулятивного капитала. Именно эти игры стали одной из главных причин всемирного финансово-экономического кризиса, начавшегося в 2008 г., но финансовая элита не только не понесла никакой ответственности, а напротив – по ряду позиций улучшила свое положение. Да, отдельные банки разорились, но это не меняет ситуации в целом. К тому же, в большинстве случаев это ударило по рядовым сотрудникам и мелким вкладчикам, но не по топ-менеджерам, которые накануне банкротства выплачивали самим себе многомиллионные бонусы. Финансовая элита испытывает нужду в обосновании и оправдании подобной практики, и этот социальный заказ адресуется интеллектуалам постмодерна. Деньги необходимо интерпретировать как ав- 24

тономно циркулирующие знаки, не привязанные к реальной экономике, и теория постмодерна, в русле которой разрабатываются положения о принципиальной немотивированности знака («обозначающее» фактически автономно от «обозначаемого»), подходит для этого как нельзя лучше.

Тем не менее, в последние годы наметился позитивный тренд. Часть российской элиты осознала как тот факт, что прав без обязанностей не бывает, так и тот, что без сильного государства им самим не обойтись, пусть даже это государство кое в чем ущемляет их права. Доказательством тому служит, например, фонд В. Потанина, поддерживающий российскую науку. Парадоксальным способом (кажется, до сих пор сам этого не осознав) развитию данного тренда помог сам Запад.

Запад обычно весьма рационален по отношению к «проводникам» его линии – прозападным политикам, представителям элиты и интеллигенции в других странах. Как только они становятся бесполезны – о них в лучшем случае забывают (как о бывшем президенте Киргизии А. Акаеве), в худшем – они подвергаются преследованиям вплоть до уголовного. Так, премьер-министр Украины в 1996–1997 гг. П. Лазаренко проводил явно прозападную политику. Как только он оказался не у дел и перестал приносить пользу, был арестован властями США, осужден на 9 лет лишения свободы за финансовые злоупотребления и лишен большей части своего состояния. Исключением, пожалуй, является судьба первого и последнего президента СССР М.С.Горбачева. Несмотря на явную и давнюю бесполезность для Запада ввиду стойкого неприятия экс-президента большинством россиян, его Международный Фонд социальноэкономических и политологических исследований (Горбачев-Фонд) исправно функционирует, а к самому Михаилу Сергеевичу Запад испытывает нечто сродни благодарности, что вообще-то для него не свойственно. Причина тому, на наш взгляд, мировоззренческого характера. Именно деятельность М.С. Горбачева ассоциируется с тем, что мир для западного человека вновь стал удобен, понятен и прост (пусть и ненадолго): «Запад лидер мирового развития, образец для подражания, а остальной мир пытается идти по его пути и с готовностью (даже с благодарностью) принимает свою подчиненную роль».

Наиболее дальновидные представители российской элиты и интеллигенции осознали – без России, сами по себе, никакого интереса для Запада они не представляют. Действительно, Андрея Макаревича вряд ли будут слушать австралийцы или норвежцы, а российские «олигархи» без защиты сильной государственной власти в России вряд ли сохранят свои состояния, – даже если они без конца будут восхвалять западный образ жизни и проклинать «тоталитарное» прошлое своей бывшей Родины.

Показательным во взаимоотношениях народа и элиты стало воссоединение Крыма с Россией. Если в 90-е гг. XX века отношение к этой проблеме было диаметрально противоположным, то сейчас значительная часть российской элиты этот процесс приветствовала, откровенно против выступили лишь единичные представители некоторых элитарных групп. По-видимому, процесс «национализации элит», инициированный Президентом В.В.Путиным, начинает давать свои плоды. Налицо тенденция сближения интересов народа и части элиты (пусть пока хотя бы и не во всем). Однако дисбаланс их прав и обязанностей все еще очень велик, что сохраняет риски для государства.