Берегите мужчин! Стратегии сбережения мужчин в российских семьях

Ролевой репертуар мужчин в семье можно считать стандартным и устоявшимся: муж, отец, сын, брат, дедушка, дядя. Однако его практическая реализация является куда более вариативной, зависящей от многих факторов. Трансформация брачно-семейных отношений в наибольшей степени отразилась на моделях и социальных практиках мужского супружества и родительства, их разнообразии, с одной стороны, и ослаблении межсиблинго-вых и межпоколенных отношений – с другой. Цель исследования заключается в выявлении наиболее актуальных вариантов преодоления стресса семьями и стратегий (само)сбереже-ния мужчин в условиях изменений социальноэкономической, социально-политической и социокультурной жизни страны. В качестве сопутствующей рассматривается задача по переосмыслению роли мужчин в семье.

Современные тенденции в сфере семейно-брачных отношений

В последние десятилетия сложился тренд на факультативность брака и родительства в целом, которая проявляется через распространение практик сожительств и малодет-ности семьи. Незарегистрированные партнерства фиксируются на уровне 9% от общего числа союзов2. По данным опроса студентов нижегородских вузов (n = 1113), проведенного исследовательским коллективом кафедры общей социологии и социальной работы ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 35% молодых людей рассматривают регистрацию брака лишь как желательный, но не безусловный, компонент семьи, а рождение детей для 40,3% вовсе не является обязательным, для того чтобы отношения считались семейными (Саралиева и др., 2022; Янак, 2022).

C 2016 года суммарный коэффициент рождаемости в России ежегодно уменьшается, в 2021 году он составил 1,505 ребенка на одну женщину3. По условным подсчетам демографа А. Ракши, сокращение рождаемости в самом обозримом будущем может составить около 12–15%4. Главной проблемой дестабилизации демографической обстановки представляются имеющиеся и потенциальные потери мужского населения.

Согласно данным Росстата, на 1 января 2022 года численность мужчин в стране составила 67,65 млн чел.5 При этом на 1000 мужчин приходится 1151 женщина. Превышение численности женщин над численностью мужчин в составе населения отмечается с возраста 36 лет и далее растет. Отмечается, что эта неблагоприятная ситуация связана с высоким уровнем преждевременной смертности мужчин. Численность фертильных мужчин, которыми считаются представители возрастной группы от 20 до 50 лет (Гамидов и др., 2016; Morris et al., 2021), обладающей высокой способностью к зачатию, составляет 29,98 млн чел. (44,3% мужского населения). В связи с текущими обстоятельствами: участие в боевых действиях, (возможная) травматизация и инвалидизация, рост бесплодия среди мужчин (Литвинова и др., 2021), отбывание ими наказания в местах лишения свободы, эмиграция в страны ближнего и дальнего зарубежья – демографический потенциал мужского населения может снизиться в пределах 5%6.

Вариативность отцовства (в т. ч. непродуктивного, нарушенного, немотивированного) может быть обусловлена разводом / распадом партнерских отношений в юридически не оформленном союзе с матерью ребенка, наличием сомнений в родстве ребенка/детей, практиками замещающего отцовства (отчимов), сверхзанятостью и сверхдоходностью мужчин, а также ситуациями абсолютной неготовности к родительству, его непринятия, отторжения (Безрукова, Самойлова, 2020; Иванова, 2017; Шевченко, 2021; Fagan, Palkovitz, 2007). Тем не менее, в связи с курсом на ответственное, осознанное родительство, в обществе сформировался запрос на вовлеченное отцовство. Это активно артикулируется «сверху» через конструирование и воспроизводство соответствующих «рекламных» образов в СМИ

(«Фрутоняня» в помощь маме… и папе», «Папа может», «папа – Дед Мороз»), политизацию роли отца: расширение присутствия отцов в приватной сфере (в т. ч. за счет введения и популяризации отцовского отпуска), наделения их большими родительскими полномочиями (распространение дополнительных мер поддержки для семей с детьми на мужчин-родителей, например, в рамках права распоряжения семейным капиталом), поощрение отцовского активизма (легитимация и содействие в распространении отцовских гражданских объединений, включая Всероссийский Союз отцов, учреждение Дня отца). «Снизу» запрос на отцовское участие подкрепляется стремлением, а где-то постепенным переходом российских семей к солидарному формату организации родительских обязанностей. Он подразумевает симметричный, взаимодополняемый, нередко компромиссный вклад обоих семейных партнеров в уход за детьми и их воспитание в условиях доминирования модели «двухкарьерной семьи» (Майофис, Кукулин, 2010; Рождественская, 2020; Чернова, 2018; Шевченко, 2021; Шпаковская, 2013). Соответственно, ожидается активизация отцов в различных сферах взаимодействия с детьми, в т. ч. обучении, эмоциональной и мотивационной поддержке, разрешении трудных ситуаций, а значит, наращивании педагогической компетентности7 (Егорова и др., 2020). Отмечается, что данные образы находят отклик в основном у представителей молодого образованного поколения, проживающих в (крупных) городах.

В условиях нынешних колоссальных социальных, экономических, политических и культурных вызовов российскую семью ждут серьезные испытания на фоне глубоких количественных и качественных трансформаций. В рамках проведения специальной военной операции (далее – СВО)

значительно повышается роль мужчины в качестве защитника Родины. В современном российском социологическом дискурсе появляются и будут развиваться такие категории, как «семьи мобилизованных», «семьи ветеранов боевых действий СВО», «семьи беженцев», «семьи вынужденных переселенцев», «сироты Донбасса», «вдовы Донбасса», «отцы-герои». СВО пространственно делит присутствие мужчин, задействованных и не задействованных в выполнении боевых задач, проходящих учения и боевое слаживание в пунктах для мобилизованных, на «здесь» (физическая доступность») и «там» (удаленность от дома и семьи), или реальное и номинальное. Вновь актуальной становится модель вынужденно отсутствующего отца, которую, однако, невозможно трактовать ни как родительскую безалаберность, безотцовщину, ни как нерезидентное («маятниковое» пребывание дома ввиду вахтового метода работы или получения образования на другой территории; постразводное продолжение отцовской роли; осуществление отцовства в конкубинатных отношениях) отцовство в классическом понимании.

При дальнейшем формальном сохранении государственной риторики, направленной на милитаризацию мужчин, низовые тренды будут специфицироваться режимом сбережения мужчин-отцов и мужчин-сыновей. Как это может проявиться?

Семейные стрессыи стратегии их преодоления

В контексте теории семейного стресса, разработанной Р. Хиллом (ABC-X) и дополненной моделью семейной адаптации и адаптационного ответа, или устойчивости (жизнестойкости) семьи (FAAR) (Patterson, Garwick, 1994; Rosino, 2016; Гурко, 2022), пандемию COVID-19, а затем СВО, беспрецедентное санкционное и информационное давление на Россию можно квалифицировать как внешние ненормативные, непредвиденные, затяжные, кумулятивные (хронические) стрессоры и колоссальные факторы кризиса российской семьи. Согласно концептуальным положениям теории семей- ного стресса, такого рода «раздражителем» может стать любое изменение в социальном контексте и континууме, внешних или внутренних нормах семьи. Любая новая ситуация или событие, требующее существенных корректировок семейного поведения и взаимодействия, квалифицируется в качестве потенциальной причины стресса для отдельных членов семьи, внутрисемейного климата или семейной системы в целом (Rosino, 2016).

Экологический, или системный, подход представлен в качестве интегрирующей основы для изучения семей, находящихся в состоянии стресса. Эта перспектива способствует пониманию семей как динамичных систем, всегда находящихся в процессе роста и адаптации, поскольку они со временем должны справиться с изменениями и стрессом (Price et al., 2010). Определение семьей дисбаланса (идентификация события как стрессового) обусловливает эффект его воздействия. Если семья позитивно оценивает дисбаланс, она испытывает эустресс; если она воспринимает ситуацию как неблагоприятную – дистресс. Стресс может никогда не стать кризисом, если семья активизирует и использует все возможные ресурсы для сопротивления внешним факторам и стремится к сохранению системы. При первом столкновении со стрессорами используются стратегии преодоления (копинг-стратегии), чтобы противостоять им. Однако ограниченность или отсутствие соответствующих ресурсов, неспособность определить стрессора, сбалансировать вызовы и свои возможности справиться со сложившейся ситуацией без изменения семейной структуры и моделей внутреннего взаимодействия чреваты кризисом и дезорганизацией (Daneshpour, 2017; Rosino, 2016). Кризис наблюдается в семьях, в которых определенные события или изменения повлекли за собой нарушение таких функций, как социализация, репродукция, совместное использование ресурсов и эмоциональная поддержка (Burr, 1982).

П. Босс оперирует понятием «управление стрессом» (стресс-менеджмент), в котором ресурсы определяются как защитные факторы, источники минимизации и/или преодоления стресса и, соответственно, ведущие компоненты структуры стратегий выживания семьи (Porterfield, 2007, p. 9). Для снижения уязвимости семьи к стрессовому событию или их совокупности, ответа на них (успешной адаптации или разрешения кризисной ситуации) могут использоваться материальные ресурсы; семейные скрепы и коммуникативный ресурс, которые включают взаимную поддержку, сплоченность между членами семьи, семейную (межпоколенную) интеграцию; социальный капитал и поддержку более широкого сообщества, например групп взаимопомощи, состоящих из тех, кто находится в аналогичных обстоятельствах; физические и психологические, духовные и креативные ресурсы, основанные на способности «амортизации» потрясений и установления внутреннего баланса, системе ценностей, убеждений, ориентаций, интеллектуальном и культурном уровнях членов семьи, религиозности и способности помочь, адекватно интерпретировать или переопределить ситуацию, найти наиболее подходящие, нестандартные способы ее преодоления (Саралиева, 2002; Rosino, 2016).

Ресурсы семей, а также уровень владения и распоряжения ими, институциональные условия, причины, характер и сила стресса сильно варьируются в разных семьях, обществах и культурах, поэтому стратегии совладания с трудностями, их снижения и преодоления в семьях могут быть разнообразными. Сложно говорить о наличии универсальных моделей или типологий семейных стратегий. С. Фолкман и Р. Лазарус выделили восемь копинг-механизмов, используемых индивидами: конфронтация (агрессивные действия по изменению ситуации, включая рискованные, не всегда целенаправленные, порой с элементами враждебности); дистанцирование (усилия по абстрагированию от ситуации с целью ее оценки «со стороны», нивелированию эмоциональной вовлеченности в нее и, соответственно, снижения негативных переживаний); самоконтроль (саморегуляция, сдерживание эмоций и поступков с целью минимизации их влияния на оценку ситуации);

поиск социальной поддержки (привлечение внешних, дополнительных ресурсов, в том числе информационных, эмоциональных); принятие ответственности (осознание своей роли в возникновении проблемы, сопутствующее попыткам ее решения); избегание (уклонение от преодоления ситуации путем ее отрицания, принятия желаемого за действительное, использования деструктивных ответных реакций на стресс, например через его «заедание», злоупотребление алкоголем, курением и психотропными веществами); плановое решение проблем (преднамеренные, активные и конструктивные шаги по преодолению трудностей, основанные на аналитическом подходе к этому процессу); положительная переоценка (попытки положительного переосмысления проблемы в контексте стимула для личностного роста) (Folkman et al., 1986, p. 995). П. Босс выделяет также стратегию фатализма, заключающуюся в принятии внешних условий, не зависящих от индивида/семьи, как данности, борьба с которой приведет лишь к усилению стресса, но никак не к его исчезновению (Boss, 1986).

В рамках статьи сфокусируемся на наблюдаемых в настоящее время способах преодоления стресса российскими семьями. Представленная ниже типология семейных стратегий основана на критерии доступности ресурсов семьи, умении и стремлении ими распоряжаться в напряженных условиях. Следует говорить о смешанном характере используемых копинг-стратегий.

• 1.    Стратегия бегства. Не вдаваясь в гражданский и морально-этический аспекты вопроса, миграционный отток граждан-мужчин, потенциально подходящих под условия призыва по частичной мобилизации, можно рассматривать как стратегию самосохранитель-ного поведения и сбережения мужчин. Пока статистика не обладает точными сведениями о реальном количестве уехавших, впрочем, как и о качественных характеристиках их отъезда – это безвозвратная эмиграция или временная релокация, подготовленный или импульсивный (спонтанный), политический, профессиональный или экзистенциальный

  (имеющий целью сохранение жизни), одиночный или семейный переезд? В связи с этим оценка конструктивности и эффективности (если проводить аналогию со стратегиями «дистанцирование», «избегание» или, например, «положительная переоценка») данной стратегии сегодня будет преждевременной. Так или иначе, по разным косвенным оценкам миграционная убыль (преимущественно мужского) населения с января по сентябрь 2022 года составила от 36,2 (согласно Росстату) до 500 тыс. чел.⁸ С точки зрения сохранения семейной ячейки совместная эмиграция, безусловно, является более предпочтительной и конструктивной, чем трансграничное разделение семьи и маргинализирующее переформатирование роли мужчины в «нерезидентного», «отсутствующего» мужа и отца. Если это семейная релокация по приглашению работодателя мужчины, вероятно, в разы возрастает его роль единственного кормильца, «центра» принятия решений, авторитета в семье. Однако стоит учесть, что миграция в обоих случаях станет источником новых рисков и стрессов для семьи в целом и для каждого из ее членов (Гурко, 2022, с. 173–176).

• 2.    Стратегия сбережения. Угроза физического разделения семьи или потери мужа/ отца/сына, падение реальных доходов и, соответственно, потребительской активности⁹, снижение уровня жизни населения, социальная неопределенность значительно сужают горизонт планирования (хотя именно этот подход к детности был наиболее востребован в последние десятилетия молодыми образованными людьми, вступающими в семейные отношения), заставляют семьи пересмотреть свою повседневность, жизненные сценарии и практики. Очевидно, часть потенциальных родителей отложат рождение первенцев до нормализации социальноэкономической обстановки, некоторые из

• 3.    Стратегия активизации. Для некоторых мужчин, остающихся «на местах», семья и дети приобретают сакральное значение. Главный посыл заключается в том, что мужчины нужны семьям, а им – нужна семья как неисчерпаемый ресурс социальной востребованности и заботы. Осознание этой истины находит отражение во всплеске брачности на фоне СВО. По данным Росстата, в период с января по сентябрь 2022 года в России было зарегистрировано 741,4 тыс. браков, в то время как за весь

  2021 год – 717 тыс.¹⁰ Отмечается, что после объявления частичной мобилизации многие пары регистрировали отношения по ускоренной процедуре¹¹. Если отбросить материально-имущественные мотивы (получение, передача и сохранение денежного содержания, выплачиваемого за участие в военных действиях, компенсации в случае гибели), можно говорить об осознании потребности оставить что-то после себя и обеспечить свою семью, которая по каким-то причинам ранее не была оформлена юридически. Среди других направлений активизации можно выделить увеличение состава семьи за счет «спешного» зачатия и рождения третьего/ четвертого детей или приема в семью ребенка с инвалидностью; кардинальную смену профессиональной деятельности и/или переход на критически важные производства или должности для получения отсрочки от частичной мобилизации. Данная стратегия предполагает аккумулирование ресурсов, прежде всего креативного, интеллектуального, социального, человеческого, наделение создавшейся ситуации утилитарным смыслом и свойствами, прагматический подход к жизненному планированию и решению проблем.

• 4.    Стратегия смирения. Ее может характеризовать сочетание режимов сбережения и (морального) бегства, или фатализма. Поддержка данной стратегии имеет определенные преимущества: если сохраняется семейная система, ее status quo в плане состава и границ, по сути, нет необходимости предпринимать какие-либо усилия, растрачивать ресурсный и ролевой потенциал; в случае вынужденного разделения с мужем / отцом детей особое значение приобретают межпоколенное и межсиблинговое взаимодействие, включение во внутрисемейные процессы дедушек, братьев (дяди), которые способны компенсировать отсутствие главы семейства, интенсифицируется материальная, социальная и психологическая нагрузка на женщин. Главным основанием для критики стратегии является инертное ожидание изменения ситуации, а значит, ограничение перспектив для развития семьи и личностей внутри нее, демографическая депривация, поскольку характерный для современной семьи процесс нуклеаризации разрушает горизонтальные и вертикальные кровнородственные связи, определяя ролевую несостоятельность мужчины в межсиблинговых и межпоколенных отношениях.

представителей среднего и старшего фертильного возрастов временно или вовсе откажутся от планов завести второго и/или последующих детей. Тем не менее экономия ресурсов, откладывание важных решений, энергосбережение, впрочем, как и стратегия самоконтроля классификации С. Фолкман и Р. Лазаруса, могут дать неоднозначные результаты. В супружеском взаимодействии ориентацию на вовлечение мужчин в заботу о детях и выполнение домашних обязанностей (мягкого поощрения или навязывания определенных функций) женщины могут заменить на тактику «не напрягать» (просьбами, требованиями), продолжая взваливать на себя все большую ответственность за внутрисемейные процессы, снижая возможности самореализации во внесемейном пространстве и повышая риск эмоционального выгорания. Думая о сыновьях, матери вспомнят слова М. Цветаевой: «Мальчиков нужно баловать – им, может быть, на войну придется». Такой подход почти неизбежно приведет к супружеским и межпоколенным ролевым конфликтам, укреплению ролевой пассивности, а то и семейной деградации мужчин. В условиях сохранения или нарастания тревоги от давления внешних факторов не исключено использование и неконструктивных механизмов подмены реальности (злоупотребление алкоголем, курением).

Если речь идет о мужчинах, выполняющих боевые задачи, стратегия активизации детерминирует общественную и семейную героизацию мужчин, их всестороннюю поддержку, тыловую гражданскую мобилизацию женщин, в том числе в качестве волонтеров, выполняющих гуманитарную миссию (пошив и отправка одежды и снаряжения для военнослужащих по контракту, добровольцев и мобилизованных, сбор продовольствия, социально-психологическое и социально-правовое сопровождение семей служащих, раненых и погибших бойцов, социально-медицинская работа в военных госпиталях).

Стоит признать, что милитаристская проблематика может послужить возврату и укреплению паттерна гегемонной маску- линности (Barrett, 1996), а значит, развороту от постепенно развивающейся модели вовлеченного, эгалитарного отцовства, основанной, скорее, на гибкой и заботливой маскулинности, к традиционализации, архаизации роли мужчины в семье.

Заключение

С любой точки зрения желательно, чтобы российская семья (с ребенком/детьми) воспринимала внешние риски и раздражители в качестве точек роста: как малая социальная группа, она, вероятно, будет вырабатывать стратегии выживания и адаптации к создавшимся условиям, стремиться к консервации или, напротив, расширению границ, а как социальная система – воспроизводить механизмы упругости и гибкости.

Копинг-стратегии будут связаны с ресурсосбережением или, напротив, интенсификацией ресурсности, а механизмы упругости – с защитой границ системы. То есть, если рассматривать позитивный сценарий, нынешние обстоятельства должны послужить поводом для сплочения семей и осознания важности оставаться вместе, сохранять семью, наращивать и транслировать семейную субъектность. При этом важны достижение баланса в ролевых ожиданиях мужчин и женщин, правильная оценка обстоятельств с точки зрения имеющихся у семьи ресурсов, необходимость изменения ролевого наполнения и взаимная бережливость партнеров (мужа и жены / отца и матери).

Однозначно можно говорить о довольно противоречивой диверсификации мужских ролей в семье в свете последних событий и их далеко идущих последствиях в континууме от мужа/отца/сына-героя до «сбежавшего» мужа и отца. Однако особенность сегодняшнего периода заключается скорее не в открытии новых ролевых возможностей, а в актуализации «хорошо забытых старых».

Полученные выводы и предложенные прогнозы могут быть полезными для разработчиков и акторов демографической, семейной и социальной политики, специалистов социальных служб в контексте совершенствования мер поддержки семьи, родительства и детства.