Бескурганный могильник сарматского времени на малом сторожевом городище в Среднем Подонье

ПУБЛИКАЦИИ

DOI:

Цитирование. Разуваев Ю. Д., Меркулов А. Н., Нелюбов С. А., Неретина Ю. А., 2024. Бескурганный могильник сарматского времени на Малом Сторожевом городище в Среднем Подонье // Нижневолжский археологический вестник. Т. 23, № 3. С. 157–171. DOI:

Из двух городищ скифской эпохи, располагающихся на правом берегу Дона неподалеку от восточной окраины с. Сторожевое 1-е Острогожского р-на Воронежской обл., доминирует так называемое Большое. Оно имеет площадь около 70 000 кв. м и возвышается над рекой на 80 м. Севернее находится Малое городище, занимающее соседний мыс высотой

30 м (рис. 1, 1,2 ). Его овальную площадку (9600 кв. м) с береговым плато соединяет узкий перешеек, со стороны которого располагается оборонительная линия длиной около 20 м и шириной 12 м, состоящая из едва заметных рва и вала. Малое городище изучалось экспедицией Воронежского государственного педагогического университета в

2019–2021 гг. (раскопано 348 кв. м). Судя по находкам, оно функционировало довольно непродолжительное время в рамках второй половины VI – начала V в. до н.э. и было уничтожено пожаром [Разуваев и др., 2021].

В насыпи городищенского вала в площади раскопов 1–3 обнаружены пять погребений более позднего – сарматского – времени. Их открытие само по себе примечательно. Погребальные древности начала нашей эры в донской лесостепи были представлены почти исключительно курганами, грунтовые захоронения единичны [Медведев, 2008]. Могильник, раскопанный недавно в г. Липецке, лишь предположительно считается бескурганным [Бирюков и др., 2022]. Поэтому комплексное археолого-антропологическое исследование серии не отмеченных курганными насыпями погребений позволяет охарактеризовать новый аспект культуры и оценить условия жизни одной из групп населения сарматского времени.

Погребения располагались вдоль гребня вала, в современном состоянии имевшего ширину около 6 м, высоту порядка 0,3 м (рис. 1, 3,4 ). Насыпь, толщина которой от уровня материка превышала 0,7 м, была сложена преимущественно из темно-серого суглинка, включавшего комки красной глины и обожженной почвы.

Погребение 1 (рис. 2, 1 ) размещалось на глубине 0,36–0,40 м от поверхности вала в яме, очертания которой не зафиксированы. Содержало останки двух человек.

Индивид 1 представлен почти полным скелетом (левая ступня отсутствовала, многие кости были раздавлены и смещены). Это мужчина 25–30 лет, захороненный вытянуто на спине и ориентированный головой на юго-восток. Руки располагались вдоль туловища.

На первом правом нижнем моляре зафиксирован кариес, на левой бедренной кости имелись погрызы землеройных животных.

Под черепом с правой стороны лежала серьга кольцевидной формы, изготовленная из перевитой металлической проволоки белого цвета (возможно, серебряной), к которой припаяны городок из зерни и отдельная горошинка (рис. 2, а ).

Поверх костяка, слева, размещались разрозненные части скелета ребенка 5–10 лет: над грудной клеткой – фрагментированный череп, а над тазом – кости таза и конечностей, большинство – в обломках. Несколько ребер и позвонок индивида 2 лежали возле правой кисти мужчины, а часть трубчатой кости – в районе его ступней.

Все наблюдаемые черепные швы открыты, эпифизы не приросли, как и все кости таза. Травм и патологий не обнаружено.

Погребение 2 (рис. 2, 2 ) размещалось на уровне материка (немногим ниже 0,7 м от дневной поверхности), не углубляясь в него. Контуры могилы в плане не удалось проследить, но в профиле раскопа просматривались очертания узкой ямы, ширина которой составляла около 0,6 м. Заполнение составлял мешаный грунт, в целом аналогичный насыпи вала, но чуть более гумусированный.

Погребение содержало почти полный скелет мужчины возрастом старше 60 лет (реконструированная длина тела составляет 167–169 см), который лежал вытянуто на спине и был ориентирован головой на юго-восток. Руки располагались вдоль туловища, левая кисть находилась в паховой области. Ноги были скрещены в районе щиколоток. Относительно таза они оказались заметно смещены, очевидно, немного сползли по склону.

На костях зафиксированы возрастные изменения (повышенная пористость и краевые разрастания). Прослежены прижизненная утрата обоих третьих и левого первого моляра нижней челюсти, правого второго и третьего моляров верхней челюсти, кариес первого правого моляра нижней челюсти, а также второго и третьего левых моляров верхней челюсти. На лингвальной поверхности имелись незначительные отложения зубного камня.

У правого бедра погребенного лежал железный кинжал (рис. 2, 2г ). К сожалению, его форму определить не удалось, так как предмет сильно окислился и распался на множество фрагментов. Возле ступней стояла глиняная лепная миска, развалившаяся на несколько частей (рис. 2, в, 2 ,2в ). В миске размещались железный нож (рис. 2, б , 2, 2б ) и две обломанные кости животного (рис. 2, 2д ).

Погребение 3 (рис. 3, 1 ) находилось в могиле, имевшей ширину и глубину в 0,4 м, определенные по профилю раскопа.

Оно содержало скелет мужчины (?) возрастом 25–35 лет, который лежал вытянуто на спине и был ориентирован головой на юго-восток. Руки захороненного лежали вдоль туловища, левая размещалась кистью на тазе. Кости сохранились не все и в большинстве своем оказались раздроблены вследствие вибраций грунта под вышерасположенной грунтовой дорогой.

Следов травм и болезней на сохранившихся костях не обнаружено. Первые моляры, резцы и клыки индивида были стерты до дентина.

Сопутствовавший инвентарь составляла костяная пронизь усечено-пирамидальной формы, найденная под правой тазовой костью (рис. 3, а, 3 ,1а ).

Погребение 4 (рис. 3, 2 ) размещалось встык с третьим на одном уровне. Принадлежало подростку неясного пола в возрасте от 14 до 19 лет, скелет которого сохранился не полностью. Практически все кости этого индивида были сдвинуты при совершении более позднего захоронения взрослого человека в погребении 3. Тем не менее, по костям определяется юго-восточная ориентировка подростка.

Следов травм и патологий на сохранившихся костях не обнаружено. Инвентарь отсутствовал.

Погребение 5 (рис. 3, 3 ) располагалось на глубине до 0,4 м от поверхности вала. Хорошо сохранившийся скелет мужчины 40– 44 лет (реконструированная длина тела составляет 170–174 см) лежал вытянуто на спине, головой направлен на юго-восток. Руки располагались вдоль туловища, левая кисть была помещена на низ живота.

Кости обладали развитым мышечным рельефом. У индивида отмечена прижизненная утрата левых нижних премоляров и моляров, кариес на первом правом нижнем моляре. На верхней части диафиза левого бедра имеется выемка, свидетельствующая о зажившей травме (возможно, боевого характера).

Сопровождающих предметов не найдено.

Публикуемые погребения, содержавшие останки четырех мужчин, подростка и ребенка, составляли, несомненно, единую группу. Они располагались в две линии, примерно равноудалены друг от друга (на 1–1,5 м) и, очевидно, сооружались по определенной схеме. Похоже, что двое мужчин были целенаправ- ленно похоронены в местах упокоения молодых сородичей, чьи скелетированные останки оказались перемещенными. Последнее обстоятельство, кстати сказать, показывает, что могильник функционировал достаточно продолжительное время. Надо полагать, других погребений на городище не было, поскольку вал раскопан практически полностью.

В целом обряд захоронений однороден. Четыре из пяти могил в современном состоянии имели глубину порядка 0,4 м, одна – около 0,7 м. Покойники укладывались на спину вытянуто, головой направлялись на юго-восток. У трех взрослых кисть левой руки размещалась в области паха. Самый пожилой мужчина был похоронен со скрещенными в голенях (связанными?) ногами. Именно его могила выделялась наибольшей глубиной, а еще наличием полноценного сопровождающего инвентаря: кинжала, миски с ножом и мясной пищей. При двух других индивидах находились лишь предметы личного убора: серьга и пронизь.

Для рассматриваемой группы из шести индивидов удалось выполнить биоархеологи-ческую реконструкцию системы питания, основанную на результатах анализа соотношения стабильных изотопов азота и углерода δ15N и δ13C в образцах зубов и костной ткани.

Выделение коллагена из костной ткани проводилось в Лаборатории контекстуальной антропологии ИА РАН в несколько этапов. Изначально фрагменты костной ткани промывались дистиллятом, затем высушивались. Далее образцы выдерживались в 1М растворе соляной кислоты (HCL) при температуре +3 С° до полной деминерализации, после промывались дистиллированной водой до нейтральных значений pH. Затем на протяжении 24 часов органический остаток переводился в растворимую форму при рН 2,5 (0,1М HCL) и температуре +65 C°. На следующем этапе полученный раствор отделялся от загрязнений путем центрифугирования. Очищенный коллаген был помещен в лиофильную сушку.

Аналитическая работа была выполнена на базе Центра коллективного пользования «Масс-спектрометрические исследования» Института проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН. Для определения показателей δ13C и δ15N был использован масс-спектрометр Thermo-Finnigan Delta V Plus IRMS.

Результаты исследования представлены в таблице 1. Атомное соотношение углерода и азота (atom C/N) находится выше трех, что свидетельствует о хорошей сохранности коллагена. Значения δ15N находятся в диапазоне от 9,51 до 12,09 ‰; значения δ13C варьируют от –11,44 до –14,75 ‰ (рис. 4).

Следует отметить, что, хотя «разброс» около трех промилле является довольно значительным, полученные показатели все же следует считать однородными. Так, значения углерода более –18 ‰ свидетельствуют о преобладании в рационе исследуемой группы индивидов растений С-4 пути фотосинтеза (цикл Хэтча-Слэка) [Tykot, 2004]. В данном случае предполагается, что основным растительным компонентом диеты изучаемых людей было просо. Эта зерновая культура, будучи непритязательной к условиям выращивания, в древности получила широкое распространение [Пашкевич, 2000]. Значения более 10 ‰ принято связывать с высокобелковой диетой. Следовательно, мясомолочная пища также занимала важное место в рационе.

Благодаря хорошей сохранности костей черепа одному из авторов совместно с А.В. Рассказовой (Институт этнологии и антропологии РАН) удалось реконструировать внешность мужчины из погребения 2 (рис. 5).

Этнокультурная атрибуция публикуемого небольшого могильника пока может быть предположительной. Обрядовые характеристики погребений, прежде всего второго из них, типичны для сарматских курганов лесостепного Подонья. Это и вытянутое положение, и юго-восточная ориентировка, и скрещенные (связанные?) в голенях ноги покойников [Медведев, 2008, с. 54–55]. По вещевым находкам, хотя и скудным, комплексы уверенно датируются тем же, что и курганы, временем: I – началом II в. н.э.

Серьга и миска имеют близкие аналогии в I Чертовицком могильнике этого времени, расположенном в низовьях р. Воронеж [Медведев, 2008, рис. 37, 1 , 48, 6 ]. Похожая серьга происходит из крымского позднескифского могильника у с. Заветное [Дашевская, 1991, табл. 67, 16 ]. Пронизь относится к I в. н.э. [Алексеева, 1982, c. 31, табл. 46, 16 ].

Еще раз отметим, что в донской лесостепи известны только сарматские погребальные памятники начала н.э. В регионе, прежде всего в северной его части, распространены городища и селища этого времени [Медведев, 2008, с. 64–81]. Однако заведомо относящихся к ним захоронений до сих пор не найдено.

Местоположение неподалеку от края высокого речного берега характерно для сарматских могильников донской лесостепи. В случае с публикуемыми погребениями выглядит не вполне обычным использование насыпи древнего вала. Впрочем, и ранее части человеческого скелета были найдены в оборонительной насыпи начала н.э. на III Чер-товицком городище [Медведев, 1998, c. 49]. На Подгоренском городище II–III вв. в одном из валов обнаружена сгоревшая деревянная конструкция с несколькими кальцинированными костями [Медведев, 1996, c. 118]. Наконец, на городище у с. Верхнее Казачье в насыпи вала скифской эпохи, наряду с более древними останками, было открыто захоронение, датированное по радиоуглероду второй половиной II в. до н.э. – первой половиной I в. н.э. [Разуваев, Решетова, 2019, c. 56, 59].

Надо полагать, что выделяющееся на местности всхолмление отчасти заменяло надмогильную насыпь. Тем не менее, налицо отклонение от стандартной обрядности. Переход кочевников к бескурганному способу погребения связывают с процессом седента-ризации [Федоров-Давыдов, 1966, c. 200]. В нашем случае есть основания видеть в похороненных людях обитателей расположенного рядом Большого Сторожевого городища. Дело в том, что культурные напластования этого хорошо укрепленного поселения, в основном относящиеся к скифоидной культуре и датирующиеся V–III вв. до н.э., также содержат керамику и отдельные вещи сарматского времени [Белая, Недиков, 2023, c. 17, 20; Медведев, 1990, c. 168–169]. Помимо того, на городищенской площадке открыты слабоуглубленные округлые постройки с характерной для начала н.э. сероглиняной посудой [Погорелов, 1988].

Следы пребывания сарматов отмечены и на ряде других городищ донской лесостепи [Медведев, 2000]. По меньшей мере, они могут отмечать места зимников – сезонных сто- янок, которые являются неотъемлемым элементом любого кочевого хозяйства [Иванов, 2021, c. 285–286]. Здесь уместно отметить, что, исходя из доминирования юго-восточной ориентировки погребенных, именно к зимнему времени А.П. Медведев отнес появление большинства курганов I Чертовицкого могильника [Медведев, 2008, c. 55].

Исходя из сказанного, логично предположить, что во всхолмлении на возвышенном берегу Дона нашли упокоение представители сарматского этноса, видимо, какое-то время обитавшие либо на Большом Сторожевом городище, либо по соседству с ним. Нельзя исключать их проживания в оседло-земледельческой среде. Как сказано, рацион питания индивидов из могильника был основан на растительном компоненте, то есть включал продукты земледе- лия, надо полагать, практиковавшегося на городище. Известно, что появление этой отрасли у кочевников приводит к существенному видоизменению скотоводческого хозяйства, ограничивая его подвижность [Симаков, 1978]. Трансформация жизненного уклада, несомненно, воздействовала и на мировоззренческие установки. Возможно, этому процессу и обязаны своим появлением публикуемые погребения.