Без труда

Без труда

Лев ЛЮБИМОВ, профессор, заместитель

научного руководителя ГУ–ВШЭ

Если мы хотим избавить экономику от нефтяной иглы, нам требуется поменьше столов для «офисного планктона» и намного больше хорошо оборудованных рабочих мест на заводах и фабриках.

Непрерывное образование

Профессионализм — это серьезное и непрерывное об- разование, приводящее к получению соответствующих знаний и умений, плюс постоянно приращиваемый рабочий опыт. С профессионализмом у нас дела обстоят действительно неважно. И для этого есть много причин. Начнем со старых и, следовательно, унаследованных. В СССР огромной была доля заочного и вечернего образования, которое давало формально равнозначный с дневным диплом, но неравнозначные знания. Едва ли не важнейшей миссией образования было обеспечение социального лифта «неэксплуататорским» классам — выходцам из рабочих и крестьян (классовая, а не профессиональная миссия!). Во-вторых, в советские времена в образовательной системе отсутствовало гуманитарное образование — основа развития интуиции, воображения, ассоциативных связей, а в конечном счете — способностей к синтетическому мышлению и инсайтам — озарениям, открытиям, проникновению в суть, пониманию (эта особенность гуманитарного образования была вскрыта еще И. Кантом). В гуманитарной науке царствовала идеологическая тьма, а ис- его качество, иначе оно не растаяло бы в течение всего 10 лет после падения СССР.

Но все познается в сравнении. Если учитывать цели и задачи советской системы, ее образовательный компонент был организован неплохо и служил ей успешно. Но именно этой системе. А ее искажения в сравнении со «среднемировой» были огромными. Структура ВВП по расходам включала 40% на оборонку (в США — 5%). Сфера услуг была убогой, инфраструктура бытия населения — допотопной, отрасли второго подразделения (производство потребительских товаров) — просто курьезными. Вот такое наследие!

Институциональные проблемы

Еще один крайне важный аспект — преобладание локалистской культуры в нашей стране. Карл Ясперс в своей систематике исторического развития применил следующую периодику: сначала была локалистская (архаичная, вечевая) культура, триба (согласно римской традиции, древнейшее население Рима делилось на три трибы, которые и составили римский народ) и догосу-дарственная культура. Та культура, которая не понимает того, что не видно, не ощутимо, то есть не понимает отвлеченного, абстрактного. Для нее непонятно, что такое государство. Наш крестьянин тоже не понимал, что такое государство.

По Ясперсу, дальше идет первое осевое время. Это становление государства, естественно силой. Потом начинают возникать первые субъекты. Уже в Древней Греции были субъекты — полисы (особая форма социальноэкономической и политической организации общества, типичная для Древней Греции и Древней Италии; близким к нему понятием является «город-государство»). Да, был тиран, но были и полисы, была и агора — собрание граждан. Далее в Европе пошло развитие городов, и на Руси тоже происходил аналогичный процесс — в Европе Киевскую Русь называли страной городов! Но затем города были сметены — степь есть степь. Их просто выжгли — и Русь ушла на северо-восток. При этом в Евро-

Мы пытаемся институты из второго осевого времени посадить в локалист-скую культуру.

пе все пошло по другому пути. Там были феодалы (в России их не было), то есть субъекты. И с ними королям нужно было договариваться. Там появилось осознание того, что город — это тоже субъект и с ним нужно договариваться. В городах возникли сословия и гильдии ремесленников как субъекты, и с ними тоже нужно было договариваться.

В России всегда был один субъект — царь, им- тинной науки были капли. В-третьих, в СССР формально была создана большая система послевузовского образования (повышение квалификации), но она была изолирована от вузов и мало что могла дать слушателю. В-четвертых, образованный класс СССР в отличие от имперского периода был немым, не владел иностранными языками и не испытывал профессионального и образовательного влияния мирового знания.

Наконец, распространенность начального и среднего профобразования была реальностью, но мифом было ператор, генеральный секретарь. А Европа достаточно рано стала «субъектной», и чем дальше, тем больше субъектов развивалось. Тем больше было dealing — переговоров, сделок, соглашений. Прошли сотни лет, и пришло второе осевое время. С его демократией, гражданским обществом, правовым государством и т.д. А мы остались в первой половине первого осевого времени, но при массовой локалистской, доосевой культуре. И мало того что остались, мы берем институты из второго осевого времени и сажаем их в локалистскую культуру. Например, институт демократии.

Одна сторона медали

В 1991 году России показалось, что она вошла в то, о чем мечтала. А мечтала она о том, что наблюдала на Западе: полные витрины магазинов, высокие зарплаты, качественное жилье, прекрасные авто, любое меню услуг и т.д. То есть наблюдения и мечты ограничивались лишь потребительской частью. Что за этим стоят столетия нелегкого труда, массовый трудоголизм, самоотверженное карабканье по карьерным скалам — этого в витринах не показывали. Поэтому случившееся в 1991 году стало шоком. Оборонка, клепавшая стреляющего железа примерно столько же, жизни, решила, что это изобилие им сейчас просто так свалится на голову. А о другой стороне — упорном, предельно дисциплинированном труде — большинство не задумывалось. И сегодня мы имеем ожидания западного стандарта потребления (частично уже сбывшегося в китайском варианте ширпотреба на нефтяные деньги) и наивный стереотип поведения, которое не рассчитывает на то, что за несколько лучшую жизнь нужно платить несколько лучшим трудом. При этом если хочется избавиться от «нефтяной иглы», то за это нужно заплатить уже не несколько лучшим, а просто наилучшим трудом. Но для приложения этого массового наилучшего труда нам нужно поменьше столов для «офисного планктона» и намного больше

После 1991 года огромная часть наших сограждан решила, что изобилие просто так свалится им на голову.

хорошо оборудованных рабочих мест на заводах и фабриках, производящих конкурентную продукцию второго подразделения.

Тогда, может быть, построим постепенно экономику — нормальную и многоотраслевую, как «там» и в Китае, не перепрыгивая от советского автопрома сразу в массовые супервысокие техно- сколько весь мир вместе взятый, рухнула. Вскрылась нищета основных фондов торговли и услуг — торговых помещений, складов, проталкивающих сетей, офисных и неофисных помещений и т.д. Мечтали о том, чего у нас попросту не было. Но сразу же потребовалось и «к утру» должно было возникнуть. И возникло. Вместе со спросом на тех, кто это должен был создавать и обслуживать.

А если появился спрос, должно было возникнуть и предложение. И оно тоже возникло. Спрос развивался бурно — на экономистов, менеджеров, юристов, психологов, социологов, политологов, пиарщиков и т.д. Между тем кадров для их обучения практически не было. Советская экономическая «наука» имела мало общего с мировой; юридическая тоже была далека от мирового мейнстрима; социологии и политологии в вузах не было вообще (как направлений), в РСФСР существовало всего три факультета психологии

(сейчас почти 300). И вот те, кого в предшествующие 70 лет считали работниками идеологического

PHOTOXPRESS

(а не научного и профессионального) фронта, ринулись учить не идеологии, а профессии тех, кто покинул оборонные заводы, ушел с предприятий, рухнувших при первом же столкновении с импортом, были уволены из партийных и госучреждений. Они же взялись учить и нараставшие по нескольку сотен тысяч в год когорты молодежи, рванувшие в гуманитарии. Можно ли было считать подобное образование основой профессионализма у выпускников?

После 1991 года огромная часть наших сограждан, привыкшая видеть в капитализме лишь одну сторону медали — изобилие всего, что нужно человеку в повседневной логии. Вот только как быть с отсутствием привычки к упорному и качественному труду, без которой конкурентоспособной куртки или авто не сделаешь?

В целом же после 1991 года миллионы ринулись переучиваться у тех, кто не мог дать им новое для них образование на уровне западных университетов, а другие миллионы (выпускников школ) стали получать образование на уровне начальных основ (то, что на Западе дают в первые семестры). При этом все, кто преподавал (и преподает), остались при ученых степенях и званиях, так что формально (статусно) они считались и считаются такими же academics, как и кандидаты, доктора наук, доценты и профессора математики, физики или логики. Кстати, абсолютно аналогичная ситуация сложилась и в науке, где во много раз увеличилось число аспирантских мест и число диссертационных советов, а заодно и кандидатов, докторов и профессоров. ВАК не смог сдержать лавину откровенных «поделок» в виде диссертаций. И сегодня это «половодье» околонаучного мусора продолжается.

После 1991 года в России случился второй Вавилон, но только кадровый. То, что знали, оказалось ненужным едва ли не у большинства. Бросились переучиваться у тех, кто знал еще меньше. Отсюда новые «профессионалы». Утечка мозгов убила науку в высшем техническом и естественно-научном образовании, зашаталось даже математическое образование.

Никто не видит еще одного опаснейшего синдрома: в вузе на экономическом факультете с 3000 студентов (не буду его называть), где нет ни одного профессора, а пара имеющихся доцентов — самоучки в области экономики, уже на III курсе все студенты работают. Вот такой у нас рынок труда, где так зазываемый нами с Запада носитель ученой степени Ph.D (доктор философии; в России этой степени соответствует доктор наук) никому не нужен, зато нужны вот эти тысячи недоучек. Непрофессионалы нанимают непрофессионалов! И правильно делают, в соответствии с нормальным инстинктом самосохранения. Кто же поверит, что из всего этого возникнет профессионализм?