Буддийские мотивы в творчестве Кобаяси Иссы (1763-1827)

Если говорить о влиянии буддизма на японскую литературу и культуру в целом, то подавляющая часть исследований в этой области посвящена дзэн-буддизму. Между тем существует еще одно направление, которое, являясь самым распространенным в Японии, сыграло едва ли не большую роль в религиозной жизни страны, и чье влияние, как и влияние буддизма в целом на японскую культуру (в том числе и литературу), трудно переоценить. Об этом, в частности, пишет шведский исследователь Эсбен Андреасен, который пытается опровергнуть устоявшуюся среди западных востоковедов точку зрения о том, что главной школой японского буддизма, оказавшей решающее влияние на японскую культуру, является Дзэн [1].

Основные идеи этого, другого направления, «Буддизма Чистой Земли», зародившегося в Китае, были взяты из индийских, почти одноименных сутр, которые были составлены примерно через триста лет после смерти Будды и назывались «Сутрами Чистой Земли». Учение Будды в истолковании школы Чистой Земли постепенно распространилось и в другие китайские школы, а позже, будучи переработанным монахом Хонэном (1133–1212), попало в Японию.

Школа Чистой Земли признавала возможность достичь просветления со значительно меньшими усилиями, нежели предлагали другие школы. Тот же Хонэн (посмертное имя — Гэнку) считал, что изучать наставления, познавать себя и медитировать одновременно — довольно-таки сложное занятие, поэтому тексты школы Чистой Земли, объясняющие пользу чтения мантр, его очень обрадовали. Последователи учения Чистой Земли верили, что просветление Будды пребывает вне времени и пространства, вне границ его земной жизни, что оно персонифицировано во множестве будд и бодхи-сатв: они зачастую возлагали свои надежды на силу Амитабхи. У некоторых последователей вера в «другую силу» (tariki) преобладала над верой в «собственную силу» (jiriki) и заменяла усилия, которые требовалось приложить для достижения просветления.

Один из учеников Хонэна — Синран (1173–1262) — основал собственную школу, известную как дзёдо-синсю, или син-буддизм. А один из учеников Синрана развил учение Чистой Земли, превратив его в еще более сильную и самодостаточную практику, гарантировавшую достижение просветления, даже если ее выполнить всего один раз, но только от всего сердца. Путь Чистой Земли — это легкий путь достижения мира и просветления, открытый каждому; никому не будет отказано, несмотря ни на какие прошлые ошибки, слабости и недостатки, если он с искренней верой практикует обращение к Амитабхе.

Влияние амидаизма прослеживается в литературе эпохи Хэйан (например, в известном романе Мурасаки Сикибу «Гэндзи моногатари», поэзии Оно-но Комати, дневниках), но настоящую популярность и вместе с тем влияние на литературу это течение обретает в эпоху Камакура (поэзия Сайгё, дзуйхицу Камо-но Тёмэя и Кэнко-хоси).

Представителем амидаистской ветви буддизма в более поздний период стал крупнейший мастер хайку Кобаяси Исса. Он не был монахом в полном смысле этого слова, не принимал сан и не проходил обучение, однако был приверженцем школы дзёдо-синсю, Истинной школы Чистой Земли. Исса очень быстро проникся духом учения Амиды Будды, в частности, его главными направлениями — реинкарнацией, быстротечностью, состраданием и празднованием обыденного. Подобные воззрения оказались близки поэту, чье творчество пронизывают самые разнообразные буддийские мотивы.

Прежде всего можно выделить одну явную особенность стихов Иссы — животные, насекомые, растения играют в них такую же роль, как и сам поэт. Он относится к ним как к равным себе, наглядно воплощая буддийский принцип равенства всего живого.

Исса признает извечное право на жизнь вообще за любым существом, видя частицу Будды даже в тех созданиях, которые вызывают чувство гадливости даже простых людей, не говоря уже о поэтах хайку:

我宿は蠅もとしとる浦辺哉    古犬や蚯蚓の唄にかんじ顔

Вот в доме моем                   Старый пес застыл,

И мухи годом старше…            Словно песнь услышал вдруг

Берег залива.                      Дождевых червей.

(пер. А. Карнапольцевой)

Кроме того, в стихах Иссы про животных встречается мысль о том, что одни и те же ценности подходят как для людей, так и для животных. В своих хайку он неоднократно это подчеркивает:

鶯の親子仕へる梅の花

Слива зацвела

Для соловьиной семьи —

Пусть любуются!

(пер. А. Карнапольцевой)

Поэт верит, что красота природы едина для всех живых существ, и все могут наслаждаться ею. Ту же мысль поэт высказывает в своих дневниковых записях:

«Все существа едины по своей природе — так учит нас Будда. Стало быть, если это верно, то взаимная любовь между детьми и родителями также едина для людей и животных, и в этом между ними не может быть никаких различий » [2, ч. 13] .

Поэтому гуманизм — еще одно отличительное качество его хайку, где животные, особенно маленькие и слабые, описаны с исключительной теплотой и добродушием. Один из излюбленных образов в поэзии Иссы — образ воробья.

雀らもおや子連にて善光寺 К храму Дзэнкодзи И воробьи привели Птенчиков своих.

(пер. А. Карнапольцевой)

Воробьи привели своих птенцов вслед за паломниками в Дзэнкодзи — главный буддийский храм школы Чистой Земли провинции Синано, откуда родом сам Исса. Там находится изображение Будды Амиды, которое славится тем, что способно обеспечить тебе перерождение в известной Чистой Земле — подлинном рае Будды. И Исса, увидев птиц, прилетевших в Дзэнкодзи, полагает, что даже воробьи желают своим детям высшего счастья — перерождения там, где любое существо обретет блаженство, потому и привели их в это благодатное место. Приведенное выше хайку иллюстрирует: поэт искренне уверен, что животные тоже способны обрести спасение в том смысле, в каком его понимает буддизм.

Исса считает, что каждое проявление Жизни достойно любви, и эту самую любовь и нежность ко всему живому он щедро выражает в своих стихах. «Не убей живого», — предписывал Будда, и Исса с радостью поддерживает данный принцип. Хотя в целом его вряд ли можно назвать фанатично верующим человеком, поскольку среди хайку Иссы встречаются и такие, где он откровенно подшучивает над монахами или религиозными атрибутами. Юмор, не злободневно-сатирический, а добродушный и ироничный — еще одна особенность поэзии Иссы.

人ならば仏性なるなまこ哉

Были бы людьми — Точь-в-точь как Будда стали б Эти трепанги!

大仏の鼻で鳴也雀の子

В огромном носу Статуи Будды пищат Птенцы воробья.

(пер. А. Карнапольцевой)

Более того, Исса порой не прочь и откровенно шокировать читателя, привыкшего к классической «поэзии ветра и луны». Он словно подчеркивает, что можно сколько угодно воcпевать, без сомнения, прекрасные традиционные, излюбленные виды и картины, но есть обыденные нужды, которые и у бедняков, и у изящных аристократов абсолютно одинаковы.

僧正が野糞遊ばす日傘哉      亭坊が空上戸でも梅の花

В поле епископ                     Будь настоятель

Изволит нужду справлять,            Хоть в стельку пьян — держится!

Скрывшись за зонтом.               Бутоны сливы.

(пер. А. Карнапольцевой)

Важное место в поэзии Иссы занимают дети. Отчасти это связано с трагедией, которую пережил сам поэт. Его поздние и горячо любимые дети ушли из жизни очень рано. Стихотворение, приведенное ниже, было написано через два года после смерти первенца Иссы, Сэнтаро, на Новый год. Хайку выступает как своеобразная молитва-пожелание — его жена Кику вновь беременна, и Исса просит у богов двух детей.

神々やことしも拝む子二人

Боги, прошу вас

И в этом году — мне двух

Детей даровать!

(пер. А. Карнапольцевой)

Его молитва была удовлетворена наполовину — родилась девочка, получившая имя Сато. Счастливый отец делает очень трогательные записи в своем дневнике: «Это дитя оберегает сам Будда. В тот вечер, когда принято вспоминать умерших, я зажигаю фонари на семейном алтаре, ударяю в церемониальный колокол, и она тут же приползает откуда-то, складывает свои крохотные, как росточки папоротника, ладошки в молитвенном жесте и произносит свои прошения тоненьким голоском — насколько это очаровательно и похвально! Я же… я уже стар настолько, что седина серебрится в моих волосах, и каждый прожитый год добавляет морщин на мой лоб, но, несмотря на это, стоит мне отойти от алтаря, как тут же падают на землю семена моих будущих мучений. Благодать Будды, о которой молю, неведома мне, и я проживаю день за днем абсолютно бесцельно — поистине стыдно, что мое дитя куда ближе к истине, чем я… Я сверлю ненавидящим взглядом мух, роящихся у моих колен, ругаю последними словами комаров, что тучами кружат возле обеденного стола, и сверх того — я пью вино, которое Будда запрещает употреблять» [2, ч. 12].

Дочь Иссы прожила всего 2,5 года, скончавшись от оспы. На ее смерть Исса пишет:

露の世は得心ながらさりながら

Жизнь — лишь росинка.

Капля росы — вот наш мир,

Истинно так, но…

(пер. А. Карнапольцевой)

Это стихотворение Иссы можно считать иллюстрацией буддийской сутры «Цую-но ё», сравнивающей человеческую жизнь с росинкой, готовой упасть в любую минуту. Однако Исса, от которого один за другим уходят дорогие люди, явно не может согласиться с буддийским постулатом. «Но…» в конце его знаменитого хайку он говорит о том, поэт не может смириться со смертью своих детей и не находит утешения в этой мысли.

В минуты отчаяния Исса винит себя за те невзгоды, которые ему пришлось пережить и интерпретирует их с точки зрения буддиста: «Согласно учению Будды, для всего, что происходит в мире, существует своя причина. Если это правда, то мои страдания не могут быть незаслуженными, и я должен хорошенько помнить об этом…» [2, ч. 8].

Таким образом, амидаизм, который являлся моральным прибежищем Иссы в личной жизни, обусловил и лучшие черты его поэзии — особый пронзительный гуманизм, любовь и сострадание ко всему живому, добродушный юмор, умение найти красоту в обыденном.