Буряты-проводники географических экспедиций как историко-культурный феномен
Автор: Михалев М.С.
Журнал: Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке @gisdv
Рубрика: Буряты на службе отечеству: биографии и историческая память
Статья в выпуске: 4 (70), 2024 года.
Бесплатный доступ
Имена бурятских переводчиков и проводников, сопровождавших географические экспедиции в Центральной Азии конца XIX - начала XX вв. и представленных к российским и зарубежным наградам за свои достижения, сегодня знакомы лишь узкому кругу специалистов. В данной статье предпринята попытка анализа истоков и предпосылок возникновения феномена бурят-проводников. Автор приходит к выводу о том, что его появление стало возможным в связи с развитием трансграничной торговли России и Китая в Кяхте, которая благодаря инвестициям в культуру и образование к середине XIX в. стала не только коммерческим, но и интеллектуальным центром Азиатской России. В свою очередь, это заложило основу для появления здесь целой плеяды талантливых бурятских проводников, соединивших в себе укорененность в народной культуре и знакомство с передовыми научными знаниями своего времени.
Буряты, проводники, географические экспедиции, кяхта, российско-китайская торговля
Короткий адрес: https://sciup.org/170208804
IDR: 170208804 | DOI: 10.24866/1997-2857/2024-4/29-38
Текст научной статьи Буряты-проводники географических экспедиций как историко-культурный феномен
Проводники и каюры в целом и проводники научных экспедиций в частности довольно часто оказываются героями повествований, выходящих из-под пера этнографов и представителей других наук, связанных с проведением полевых исследований. Им посвящают не только отдельные главы или статьи, но и целые монографии, а иногда даже художественные произведения. Возможно, одним из самых известных сочинений, посвященных этим неизменным помощникам ученых, является повесть «Дерсу Узала» Владимира Клавдиевича Арсеньева [3]. Выдающийся исследователь Дальнего Востока, сделал своего проводника главным героем книги и таким образом увековечил его имя. Схожая история произошла и с Улукитканом, эвенкийским следопытом, которого обессмертил Григорий Федосеев, геодезист, чьи увлекательные повести вошли в золотой фонд советской приключенческой литературы и способствовали популяризации и романтизации данной профессии [24].
Широкая популярность указанных выше сочинений привела к тому, что эти существовавшие в реальной жизни проводники приобрели черты былинных героев. Во многом это произошло потому, что по произведениям Федосеева и Арсеньева были сняты художественные фильмы, превратившие Дерсу и Улукиткана в имена нарицательные. Вместе с тем упоминания о проводниках и посвященные им истории можно встретить и на страницах других, менее известных сочинений за авторством полевых исследователей, где неизменно подчеркивается важнейшая роль, которую те играли в успехе/неуспехе их предприятий [6, с. 29; 22]. При этом до настоящего времени было предпринято не так много попыток осмыслить, в категориях науки о человеке, характерные особенности и социальную роль проводников вообще и проводников экспедиций в частности [8; 10; 12; 13]. Это тем более досадно, если вспомнить о том, что в последнее время эта профессия находится на грани исчезновения, а вклад проводников в историю науки и - в не меньшей степени - в историю взаимоотношений коренных народов и т.н. «представителей цивилизации» значителен и многогранен. Стоит отдельно подчеркнуть, что в большинстве случаев эта роль заключается в сопровождении исследователей в ходе их путешествий по хорошо знакомой самим проводникам территории, секретами которой они готовы возмездно или безвозмездно с ними поделиться. Проводники при этом редко покидают места своего проживания или кочевания. Отдельные исключения, такие как дальневосточный каюр Степан Иннокентьевич Расторгуев, сопровождавший энтомолога О. Герца и полярного исследователя И.Д. Черского, а затем объехавший почти всю страну, лишь подтвер- ждают общее правило [4]. В этом смысле особого внимания и отдельной научной рефлексии заслуживает феномен проводников из числа коренных жителей российского Забайкалья. Дело в том, что буряты, проживавшие здесь неподалеку от границы России с Монголией, до 1911 г. входившей в состав Китая, прославились не благодаря сопровождению экспедиций на своей малой родине, а в связи с участием в крупнейших исследовательских проектах конца XIX - начала XX вв., реализовывавшихся за тысячи километров от нее.
Географические экспедиции в Центральной Азии, которые проходили по территории таких районов Китая, как Внутренняя и Внешняя Монголия, Цинхай, Тибет и Синьцзян, прославили их лидеров и организаторов - Н.М. Пржевальского, В.И. Роборовского, М.В. Певцова, П.К. Козлова, Г.Н. и А.В. Потаниных и др. Однако многие их крупные открытия стали возможны лишь благодаря помощи местных проводников, многие из которых были бурятами. Помогали они и иностранным путешественникам. Хорошо знакомые с тибетским и монгольским наречием и превосходно понимавшие менталитет коренных обитателей внутренних районов Азии, они в конце концов превратились в таких же исследователей далеких от своей малой родины стран, как и те ученые, которых они сопровождали. С одной стороны, будучи нанятыми в качестве проводников, они должны были обеспечивать бесперебойное функционирование и безопасность караванов, включая переговоры с местным населением и властями, снабжение участников экспедиции всем необходимым и ориентирование на местности. С другой стороны, находясь почти в той же степени, что и русские путешественники, в иноязычном окружении и в непривычных для себя условиях, они одновременно были вынуждены становиться еще и исследователями неизвестных им самим пространств. В подобной роли сложно представить «классических» проводников, таких как Дерсу Узала, которые делились с учеными и путешественниками лишь сокровенным знанием «родной» местности.
Неслучайно, что многие из героической плеяды бурятских проводников рубежа XIX–XX вв. оказались в результате отмеченными официальными наградами и получили признание в академической среде как в России, так и за ее пределами. Их вклад в исследование обширных пространств Центральной Азии был, таким образом, приравнен к вкладу ученых-руководителей экспедиций. Несмотря на это, а также на наличие небольшого числа статей, в которых описаны их жизнь и достижения [2; 15], феномен бурят-исследователей в целом пока не стал предметом научной рефлексии. Данная статья призвана частично восполнить эту лакуну.
Биографии бурятских проводников
В 1858 и 1860 гг. Россией и Китаем были подписаны, соответственно, Тяньцзиньский и Пекинский трактаты, определившие линию пограничного разграничения, а также регламентировавшие торговые отношения между двумя странами. В результате у российских ученых и исследователей появилась возможность изучения внутренних районов континента, входивших на тот момент в состав империи Цин. Монголия, Цинхай, Тибет и Синьцзян были практически неизвестны европейской науке, не были картографированы должным образом и не изучались подробно с точки зрения географии, геологии, ботаники, этнографии и иных научных дисциплин. Эту задачу и взяли на себя российские исследователи, экспедиции которых во внутренние районы континента стало организовывать Императорское Русское Географическое Общество (ИРГО). В связи с тем, что в эпоху противоборства за влияние в Азии ряда европейских государств, в частности - России и Великобритании, Китай рассматривался как одна из арен противостояния, среди заказчиков и спонсоров этих экспедиций был и Генеральный штаб Российской империи. Многие крупные исследователи того времени состояли на воинской службе, хотя задача сбора военно-стратегической информации и не была для них приоритетной [1, с. 109].
Воротами в Азию и точкой старта для многих экспедиций того времени стали Кяхта и Троицко-савск, расположенные в Забайкалье непосредственно на границе с Китаем. Именно здесь формировались караваны исследователей, именно сюда они возвращаясь из странствий по Центральной Азии и делились с согражданами результатами своих научных изысканий. Не случайно, что в Троицкосавске было даже открыто отделение ИРГО, а городской музей стал настоящей сокровищницей Сибири, богатством своих коллекций соперничая со столицами. Важнейшей проблемой, стоявшей перед географическими экспедициями, отправлявшимися во внутренние районы континента, был поиск квалифицированных проводников и переводчиков. Обладавшим множеством талантов русским исследователям требовались не просто знатоки караванных троп и горных дорог или люди, способные обустроить бивак и организовать снабжение участников похода гужевым транспортом и продуктами питания. Не владевшие местными наречиями и не знакомые со стилем мышления и образом жизни коренного населения Азии, эти представители европейской культуры еще больше нуждались в опытных дипломатах и переводчиках. Предполагалось, что те смогут обеспечить беспроблемное продвижение экспедиции по территориям, находящимся под контролем практически независимых местных прави- телей, а также гарантировать ее безопасность, вступая в контакты с представителями местного населения в тех случаях, когда этого требовала обстановка. Настоящей находкой в этой ситуации стали буряты Троицкосавского уезда, и в особенности те из них, кто принадлежал к казачьему сословию. Именно они стали незаменимыми спутниками большинства русских путешественников. Несмотря на то что вплоть до самого последнего времени об этих людях было известно очень немногое, активная работа местных краеведов и внимание части российских историков к данному вопросу позволили вернуть из небытия имена некоторых, особо отличившихся бурятских проводников.
Первым в ряду этих незаменимых помощников можно поставить Дондока Гуржаповича Иринчи-нова (Ринчинова). Уроженец местности Цаган-Че-лутай, расположенной на монгольской границе, он, вместе с еще одним казаком, Панфилом Чабаевым, в 1870 г. присоединился в китайском Калгане к первой экспедиции Н.М. Пржевальского и с тех пор неизменно сопровождал великого путешественника в его странствиях по Центральной Азии. Иринчинов, который обладал даром находить выход из самых безвыходных ситуаций, стал в какой-то мере его талисманом, и Пржевальский, обычно скупой на похвалу, называл его Дидоном Мудрым и посвятил кяхтинскому казаку много благодарственных строк в своих отчетах. Дело при этом не ограничилось одним лишь словесным одобрением. Заслуги простого забайкальского бурята были по достоинству оценены и в ИРГО, которое в 1881 г. наградило его своей малой серебряной медалью [16, с. 26]. К сожалению, в четвертой экспедиции по Центральной Азии между Иринчиновым и Пржевальским, уличившим его в нарушении дисциплины, возникло временное недопонимание, и отношения между ними испортились. Отказ забайкальского казака принять участие в пятой экспедиции Пржевальского, оказавшейся для него последней, произвел на великого путешественника удручающее впечатление, ибо достойной замены своему бурятскому спутнику он так и не нашел. Дальнейшая судьба Дондока Гуржаповича изучена слабо. Известно лишь, что он был избран почетным судьей Шарагольской станицы. В Цаган-Челутае и в других районах Республики Бурятия продолжают жить его прямые потомки - Цыренжап Иванович Ринчинов, Цыден Иванович Ринчинов и Дарима Ивановна Тунглакова [19]. Местные краеведы тем временем не оставляют надежды увековечить его память должным образом. Не так давно их стараниями, к примеру, была воссоздана изба Иринчи-нова, которую в Кяхтинском районе вполне в духе времени планируют превратить в туристический объект.
Если Дондок Иринчинов «довольствовался» серебряной медалью ИРГО и благодарственными строками в произведениях Н.М. Пржевальского, то два других проводника-бурята, Гомбо Шаг-дуров и Элбек-Доржи Чердонов, приобрели, без преувеличения, всемирную славу. Знаменитый шведский путешественник Свен Гедин даже посвятил им свою книгу «Тарим – Лоб-Нор – Тибет: Путешествие по Азии 1899–1902 г.», написанную им по результатам экспедиции в Тибет [7]. Несмотря на то что он с благодарностью отзывался почти обо всех своих проводниках, только Шаг-дуров, который кроме всего прочего исполнял обязанности метеоролога, и Чердонов, которого сам Гедин называл «своей правой рукой», удостоились подобной чести от прославленного исследователя. Немаловажно и то, что их вклад отметили также шведский король Оскар, наградивший двух забайкальцев золотыми медалями, и император Николай II, вручивший им ордена Св. Анны [18]. К великому сожалению, имена двух бурятских казаков мало известны на их родине, и о том, как сложились их судьбы после окончания экспедиции Свена Гедина, нам практически ничего не известно.
На самом деле практика сопровождения иностранных научных экспедиций по Центральной Азии и Китаю российскими казаками была в те годы распространена довольно широко. При этом взаимодействие путешественников и проводников не всегда оказывалось настолько гладким и эффективным, как это было в случае с Шагдуро-вым и Чердоновым, которые в конце концов оказались героями специальной серии открыток, выпущенных в Европе по мотивам экспедиции. Довольно грустная история, к примеру, приключилась с оренбургскими казаками, направленными сопровождать немецких естествоиспытателей Футтерера и Гольдерера в их путешествии по Синьцзяну. Николай Петров, Хафиз Яшиев и Га-таулла Койбагаров не просто не удостоились славы и не получили награды за свои труды, но и претерпели серьезные лишения и с большим трудом смогли вернуться к себе домой. Немецкие путешественники, в свою очередь, также не могли скрыть своего разочарования и избавились от сопровождающих их оренбургских казаков при первой возможности [26, с. 919–942].
В противоположность этому, отзывы о проводниках-бурятах были, как правило, положительными, и все последующие российские экспедиции в Центральной Азии включали их в свой состав. К примеру, в Монголо-Сычуаньской экспедиции 1907–1909 гг., проходившей под руководством П.К. Козлова, приняли участие препаратор Арья Мадаев из улуса Гуджертуй, конвоиры Бу- янты Мадаев и Бабасан Содбоев из улуса Шарогол, а также переводчик с монгольского Гомбожап Бадмажапов из Цаган-Челутая. На страницах своего экспедиционного дневника Петр Кузьмич не жалеет добрых слов в адрес своих бурятских спутников, постоянно подчеркивая их вклад в успех экспедиции [9, с. 27].
Особняком в этом ряду бурятских переводчиков и проводников, сыгравших существенную роль в исследованиях Центральной Азии, стоит фигура Цокто Гармаевича Бадмажапова (1879– 1937). Уроженец казачьей станицы Шарагол Тро-ицкосавкого уезда, он окончил приходскую школу и грамотно изъяснялся на русском языке, при этом мог также неплохо говорить по-монгольски в связи с тем, что еще с детства помогал местным скотопромышленникам перегонять скот в Монголию. Сплав двух культур, помноженный на природную сметливость и интерес к окружающему миру, был дополнен случайностью, благодаря которой молодой Цокто оказался в составе Монголо-Камской экспедиции П.К. Козлова 1899–1901 гг., в ходе которой смог проявить свои лучшие качества и заслужить доверие путешественника. Именно по его ходатайству Бадмажа-пов после окончания исследований стал доверенным лицом крупного кяхтинского торгового дома «Собенников и братья Молчановы» и переехал на новое место жительства в Алашанское княжество, расположенное в северо-западной части Китая, на южной окраине пустыни Гоби.
Несмотря на то что данная работа предоставляла ему возможность безбедного существования, природная любознательность и амбиции настоящего исследователя не позволяли Цокто Гармае-вичу ограничить себя ролью успешного коммивояжера, и он просит своего научного покровителя посодействовать своему превращению в «какого-нибудь неофициального агента» [2]. Наблюдательность, скрупулезность и свободное владение иностранными языками способствовали тому, что его донесения заинтересовали и Генеральный штаб, и российского посланника в Пекине Д.Д. Покотилова, остро нуждавшихся в надежной, проверенной информации. Молодой бурятский переводчик и торговый агент, который оказался к тому же неплохим дипломатом и завел множество полезных связей во Внутренней Монголии, Маньчжурии и даже Пекине, стал в дальнейшем неоценимым помощником и для самого П.К. Козлова. Маститый ученый благодаря его грамотно составленным запискам и метким наблюдениям мог поддерживать свой образ эксперта в том, что касается событий в Центральной Азии [2].
В конечном итоге Цокто Бадмажапов и вовсе привел Козлова к всемирной славе. Страстно меч- тая о собственном научном открытии, он, благодаря своим связям, узнал о точном местоположении затерянного в песках города Хара-Хото, столицы исчезнувшего тангутского государства Си Ся, о существовании которого упоминали до этого другие российские путешественники - в 1886 г. Г.Н. Потанин и в 1901 г. В.А. Обручев. В отличие от их докладов, в которых содержалась лишь самая краткая информация о бытовавших среди монголов Алашани легендах о «запретном городе» в пустыне и его сокровищах, Ц.Г. Бадмажапов смог лично осмотреть развалины и сделать несколько фотографий, составив подробное и систематичное описание увиденного. На основании всех полученных материалов он подготовил сообщение для ИРГО, в текст которого включил местные предания о Хара-Хото, воссоздав его краткую историю.
По сути, Бадмажапов совершил важнейшее научное открытие и при этом не только представил всю необходимую информацию своему «покровителю» Козлову, но и отправил доклад напрямую вице-председателю ИРГО П.П. Семенову-Тян-Шанскому, а также в Главный штаб. Однако в Санкт-Петербурге было решено делу хода не давать, а вместо этого отправить в пески Алашани экспедицию во главе с П.К. Козловым, который и стал в итоге известен как первооткрыватель бывшей столицы Си Ся. Справедливость была восстановлена лишь на рубеже XX-XXI вв. благодаря бурятским ученым Ш.Б. Чимитжоржиеву, Г.Н. За-ятуеву и Н.В. Ким [25], а также А.И. Андрееву, петербургскому историку, директору Музея-квартиры П.К. Козлова. На основе архивных документов и сохранившихся дневниковых записей, а также переписки Козлова с Бадмажаповым они смогли реконструировать подлинную историю обнаружения Хара-Хото и убедительно доказать, что бурятский проводник и переводчик стал автором важнейшего географического открытия. Самому Козлову, который, воспользовавшись докладом своего товарища, в 1908 г. исследовал и подробно описал Хара-Хото, были оказаны почести на самом высоком уровне, он получил аудиенцию у императора Николая II, а его вклад в исследование Центральной Азии был по достоинству оценен и в России, и за ее пределами. Цокто же Бад-мажапову, который и до, и после экспедиции Козлова тщетно пытался добиться признания своих заслуг, было в этом категорически отказано. ИРГО ограничилось награждением его серебряной медалью; кроме того, первооткрыватель Хара-Хото был награжден орденом Св. Анны.
Произошедшее выглядит особенно несправедливым с учетом того, что Бадмажапов не просто снабдил Козлова всей необходимой информацией о затерянном городе и подробными инструкциями по его поиску, но и во многом обеспечил успех его поездки в Хара-Хото. О важной роли Цокто Гар-маевича, а также его младшего брата Гомбожапа, который также принимал участие в той экспедиции, можно найти множество упоминаний в дневниках самого Петра Кузьмича Козлова [9, с. 105, 108, 109, 116, 139]. В ходе их прочтении создается ощущение, что именно своему бурятскому коллеге он обязан тем, что российской экспедиции удалось заручиться поддержкой местных властей и в конце концов не только отыскать развалины Хара-Хото, но и доставить бесценные находки, которые были там сделаны, в Санкт-Петербург. Врожденная дипломатичность, наличие обширных связей в Монголии и Китае, а также способность решать самые щекотливые вопросы в том, что касается взаимоотношения с местным населением, позволяют считать Ц.Г. Бадмажапова полноправным соавтором успеха Монголо-Сычуаньской экспедиции Козлова.
Впрочем, если в том, что касается научной славы, амбиции Бадмажапова при жизни так и не реализовались, то в вопросах карьерного продвижения и материального благополучия Цокто Гар-маевич преуспел, при этом во многом благодаря сотрудничеству и многолетней дружбе с П.К. Козловым. По протекции великого русского путешественника он стал работать в Чите при канцелярии Военного губернатора Восточной Сибири, а затем перешел на службу в отделение торгового дома Нобеля. После Октябрьской революции, как и многие его соотечественники, стоявшие у истоков монгольской государственности, Бадмажапов переехал в Улан-Батор, где сделал блестящую карьеру чиновника и управленца. В 1925–1931 гг. он работал в правлении Центрального потребительского кооператива Монголии, был советником министра юстиции, а в конце концов дослужился до должности руководителя Монголстроя. Интересно, что и в Улан-Баторе Бадмажапов оказался полезен Козлову, который в 1923–1926 гг. застрял здесь в ожидании разрешения на путешествие в Тибет и в конце концов вынужден был ограничиться исследованием курганов Ноин-Ула в окрестностях столицы Монголии. Все это время он пользовался гостеприимством Цокто Гармаевича, уланбаторский дом которого являлся важным центром культурной и общественной жизни страны. Не случайно позднее в его стенах размещалось посольство Тувинской Народной Республики в Монголии, а в 1950-х гг. был открыт Музей истории Улан-Батора, который действует там вплоть до настоящего времени.
Последние годы жизни этого, возможно, самого яркого представителя когорты бурят-проводников географических экспедиций оказались трагическими. Вскоре после возвращения в СССР в 1931 г. он был осужден на пять лет лагерей и отбывал свой срок в Туруханске и Сыктывкаре. Освободившись, но практически лишившись к этому моменту зрения, Цокто Гармаевич обрел временный приют у бурятской общины в Ленинграде, где, как говорят, ему вплоть до собственной смерти, наступившей в 1935 г., помогал все тот же Петр Кузьмич Козлов [2]. В 1937 г. Бадмажапов был снова арестован, обвинен в причастности к «контрреволюционной шпионской диверсионноиностранной организации» и 3 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания - расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 15 декабря 1937 г. в Новосибирске. Реабилитирован он был посмертно, в 1957 г., «за отсутствием состава преступления».
Судьбы детей Цокто Бадмажапова сложились по-разному, однако никто из них не продолжил дело его жизни. С одной стороны, это было связано с тем, что все члены его семьи считались родственниками «врага народа» и потому старались лишний раз об отце не упоминать. С другой же, в новой исторической реальности уже не осталось места для таких личностей, каким был при жизни Цокто Гармаевич. Его второй женой в Монголии стала Ида Павловна Йекель, немка по национальности. Старшие дочери от этого брака были также арестованы, сын, Гава Бадмажапов, воевал на фронтах Великой Отечественной войны, был награжден несколькими медалями, однако в гражданстве СССР ему было в конце концов все же отказано. Младшая дочь Осор-Джама до сих пор проживает в Улан-Баторе, но об отце практически ничего не знает [22]. Сын Ц.Г. Бадмажапова от первого брака, Николай Цоктоевич, получил образование в церковно-приходской школе, служил в рядах Советской армии, после чего большую часть своей жизни проработал бухгалтером в родном для отца Шараголе. Про своего знаменитого предка, к тому времени реабилитированного, старался никому не рассказывать, потому его внук, Сергей Николаевич Бадмажапов, ныне пенсионер, узнал о деде из краеведческой литературы (Полевые материалы автор, далее - ПМА. 2022 г.). Некоторые из его детей и внуков, как и он сам в свое время, работают в силовых структурах, однако наследниками славы своего именитого предшественника себя не считают. Возможно, причиной этому является то, что память о Ц.Г. Бадмажапове никак не увековечена на его родине, в Бурятии. Лишь его бывший дом в с. Кудара-сомон, который ныне служит сельской библиотекой, напоминает редким посетителям о том, что в свое время здесь, в приграничных степях Забайкалья, выросла целая плеяда выдающихся исследователей из числа местных жителей. Они прославили родную землю не только тем, что сопровождали русских путешественников в их экспедициях по Центральной Азии, но и тем, что сами стали соавторами многих географических открытий.
Предпосылки феномена
Для того чтобы понять, как и почему из среды забайкальских бурят вышло значительное количество высококлассных проводников, часть из которых даже оставили свой след в науке, следует вспомнить о том, что представляла собой Кяхта-Троицкосавск во второй половине XIX в. К тому времени уже на протяжении более чем ста лет здесь находился крупнейший торговый центр Азиатской России. Первые международные торги в Кяхте, основанной в 1727 г. графом С.Л. Влади-славичем-Рагузинским, прошли уже в августе 1728 г., спустя год после подписания Кяхтинского договора, определившего на этом участке границу между Россией и Китаем, а также порядок осуществления торговых сношений между двумя странами. Близнец Кяхты китайский город Май-мачен появился по ту сторону границы спустя пять лет. Еще через десять лет Кяхта получила статус торговой слободы [14, с. 15], а в 1772 г. она становится единственным пунктом, через который могла осуществляться торговля между Россией и Китаем. Как итог, китайский чай, спрос на который оставался стабильно высоким и в самой России, и в Европе, поставлялся почти исключительно через Кяхту. Не удивительно, что уже «в 1775 г. ее удельный вес составил 8,3% в общем внешнеторговом товарообороте России» [21, с. 187]. В дальнейшем доходы кяхтинских купцов лишь росли, и если на заре чайной торговли ежегодный объем импорта этого товара равнялся 10– 11 тыс. пудов, то к середине XIX в. этот показатель превышал отметку в 400 тыс. пудов в год [14, с. 59]. Не удивительно, что и сама торговая слобода, расположенная непосредственно на границе с Китаем, и находившийся поблизости от нее Тро-ицкосавск росли впечатляющими темпами.
Основную выгоду в результате чайной торговли, а также, чуть в меньшей мере, торговли ревенем и пушниной получали, кончено же, сами кяхтинские купцы. Однако и для местных жителей, включая кочевавших в этом районе селенгин-ских бурят, трансграничная торговля принесла важные положительные изменения и обозначила новые горизонты. К примеру, традиционное скотоводство стало приобретать товарные черты. «Кочевники постепенно втягивались в торговые отношения, экономика бурятских хозяйств понемногу стала ориентироваться на рынок» [5, с. 63]. Обнаружив, что продукты животноводства можно использовать не только для собственного потреб- ления, но и для приобретения других товаров, которые раньше были им недоступны, буряты принялись с энтузиазмом разводить скот на продажу. В свою очередь, вовлечение кочевников в современные товарно-денежные отношения и появившиеся, в связи с этим новые возможности привели к тому, что кругозор коренного населения Забайкалья стремительно расширялся, внутренний мир кочевников усложнялся, а потребности в знаниях об окружающем мире постоянно возрастали.
Многие путешественники отмечали, что забайкальские буряты обладают пытливым умом и стремятся к знаниям, при этом отличаются еще и природной сметливостью [17]. Все эти похвальные качества, однако, не могли бы найти себе достойного применения в том случае, если бы буряты проживали вдалеке от крупных центров международной торговли. Близость же Кяхты-Троицкосавска, а также образ жизни и склад характера местного купечества, которое вкладывало существенную часть прибыли в строительство школ, музеев и театров, привели к тому, что стремление коренных жителей к современному, европейскому образованию подкреплялось реальной возможностью его получения. «По количеству образовательных учреждений Кяхта в середине XIX в. занимала одно из первых мест не только в Сибири, но и в европейской России» [14, с. 114]. При этом преподавание здесь велось на очень высоком уровне, и китайский язык, к примеру, преподавал всемирно известный синолог отец Иакинф Бичурин. Получение образования для коренного населения Забайкалья стало еще более доступным после того, как в 1833 г. здесь была открыта войсковая русско-монгольская школа. Она содержалась на средства бурятских казачьих полков и в ее стенах могли обучаться дети бурятских казаков и ясачных бурят.
События второй половины XIX - начала XX вв., включая Опиумные войны, строительство Суэцкого канала, а также запуск движения по Транссибу и КВЖД, подорвали экономическое могущество Кяхты, однако благодаря созданной здесь до этого образовательной базе она довольно безболезненно превратилась из по преимуществу торгового и коммерческого центра в важный военный и научный центр. Связано это было с тем, что в то время определенные круги в руководстве России стали всерьез присматриваться к окраинным территориям Китая и вынашивать планы включения их в сферу российского влияния, а, возможно, и в состав России [23]. В авангарде этого «движения на Восток» оказались ученые, которые имели возможность, используя свой научный статус, собирать ценные военные и политические сведения о тех регионах Цинской империи, где власть Пекина была недостаточно крепкой, и о которых у европейцев не было в то время надежной информации. В этой ситуации именно Кяхта ожидаемо превра-тилась в средоточие научно-исследовательской деятельности.
Еще до того, как это произошло, многочисленным торговым караванам, останавливавшимся здесь по дороге в Монголию и Китай, требовались опытные проводники и надежная охрана. Превосходное знание местности и владение восточными языками, которые давали местным бурятам преимущество перед русскими казаками, были в этой ситуации широко востребованы. С немалой пользой для себя они обеспечивали бесперебойность международной торговли на этом важнейшем участке государственной границы, а на их услуги отмечался стабильно высокий спрос. В условиях трансформации Кяхты-Троицкосавска из коммерческого центра в центр научный выносливые, привычные к кочевой жизни в условиях степей и полупустынь, при этом уже хорошо знакомые и с европейской культурой, буряты стали настоящей находкой и неоценимыми помощниками для исследователей. Их знание караванных троп и способность находить решение в самых безвыходных ситуациях не раз спасали жизни членов экспедиций, о чем в своих сочинениях писали Пржевальский и Козлов. Владение же монгольским, а иногда еще и тибетским языком, близкое знакомство с особенностями жизненного уклада и понимание менталитета народов Центральной Азии, которое было всегда присуще бурятам, помогали руководителям экспедиций налаживать взаимодействие с местными жителями и избегать конфликтов. В то же время опыт казачьей службы, знакомство с передовыми достижениями науки и техники, а также понимание европейских порядков и обычаев гарантировали полное взаимопонимание между проводниками и исследователями [11, с. 225].
В конечном итоге уникальный сплав степной культуры, современного образования и коммерческих возможностей, который стал возможным благодаря развитию трансграничной торговли в Кяхте, и создал предпосылки для появления здесь первоклассных переводчиков и проводников. В то же время спрос на них рос по мере увеличения числа, масштаба и сложности географических экспедиций, избравших этот приграничный город точкой старта и финиша на путях по Центральной Азии. Это удачное сочетание спроса и предложения и явилось основой появления такого уникального историкокультурного феномена, как кяхтинские проводники.
Эпилог
Как было отмечено, важнейшими факторами, обусловившими появление в приграничных районах Забайкалья профессиональных проводников географических экспедиций из числа бурят, стали экономический бум в регионе, базой для которого являлась торговля с Китаем, а также практика инвестирования существенной части прибыли в культуру и образование. В свою очередь, это гарантировало появление прослойки людей, совмещавших традиционные и современные знания. К сожалению, потенциал приграничной торговли, которая в прошлом позволяла трансформировать приграничные районы Южной Сибири в территорию экономического процветания, обеспечивая одновременно и ее хозяйственное развитие, и сохранение народной культуры, и внешнеполитический ресурс для расширения российской сферы влияния, в настоящее время практически не используется. Свидетельством тому – плачевное положение, в котором находится некогда процветавшая Кяхта. Приходит в негодность ее величественный Гостиный двор, давно превратились в руины внушительные купеческие особняки, а также театры и соборы этой «песчаной Венеции». В отличие от ситуации XVIII–XIX вв. город не может считаться важным центром образования и культуры. По этой причине он не способен привлечь к себе молодых, амбициозных и активных представителей молодежи, которые все чаще предпочитают уезжать в соседние регионы и именно там строить свою карьеру (ПМА. 2023 г.).
С другой стороны, канули в лету и масштабные географические экспедиции. Китай в последние годы является нашим стратегическим партнером, при этом сами китайские ученые достигли впечатляющих результатов в деле познания и преобразования собственной страны и не нуждаются больше в советах заезжих путешественников. Другими словами, в Забайкалье нет больше ни спроса на грамотных проводников, способных достать в пустыне воду, договориться с племенными вождями или обнаружить развалины заброшенного города, ни предложения таких услуг со стороны местных жителей. И в этом смысле феномен кяхтинских проводников давно принадлежит истории.
Вместе с тем ситуация, когда наши современники – за исключением узкого круга специалистов и краеведов – не осведомлены о героическом прошлом бурят-проводников, а имена Дон-дока Иринчинова, Гомбо Шагдурова или Цокто Гомбожапова мало кому известны ныне даже в Бурятии, вызывает сожаление (ПМА. 2023 г.). Еще меньше об этом известно за рубежом, притом что имена Пржевальского и Козлова популярны и на Западе, и в Китае, а бурятских проводников в свое время лично награждали европейские монархи. Представляется, что в эпоху, когда вопросы укрепления культурных и гуманитарных связей со странами Востока выходят на передний план, актуализация исторической памяти об этом феномене является насущной необходимостью.
Список литературы Буряты-проводники географических экспедиций как историко-культурный феномен
- Андреев А.И. Российские экспедиции в Центральной Азии (1870–1920 гг.): научные и военно-политические аспекты // Научно-технические ведомости Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. Гуманитарные и общественные науки. 2012. № 4. С. 103–109.
- Андреев А.И. Мертвый город Хара-Хото был открыт дважды. Документальное расследование // Наука из первых рук. 2020. № 2. С. 72–95.
- Арсеньев В.К. Дерсу Узала: из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 г. Владивосток: Свободная Россия, 1923.
- Афанасьева Н. Дело всей жизни // Охотско-эвенская правда. 2001. 18 декабря.
- Бабаков В.В. Влияние кяхтинской чайной торговли на товарность скотоводческого хозяйства селенгинских бурят в XVIII в. // Кяхта – национальное достояние России: материалы международной научно-практической конференции, посвященной 95-летию Кяхтинского района и 290-летию г. Кяхта (г. Кяхта, 10–12 июня 2018 г.). Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета, 2018. С. 61–64.
- Вайнштейн С.И. Загадочная Тува. Абакан, 2009.
- Гедин С.А. Тарим – Лоб-Нор – Тибет: Путешествие по Азии, 1899–1902 г. СПб.: А.Ф. Девриен, 1904.
- Давыдов В.Н. Власть проводника: каюры-эвенки и использование оленного транспорта на Северном Байкале // Ранние формы потестарных систем. СПб.: Кунсткамера, 2013. С. 267–280.
- Козлов П.К. Дневники Монголо-Сычуаньской экспедиции. 1907–1909. СПб.: Нестор-История, 2015.
- Михалев М.С. «Каюры XXI века» и индигенные стратегии деколонизации пространства // Этнографическое обозрение. 2023. № 5. С. 125–142.
- Михалев М.С. Засечная черта Внутренней Азии: Южная Сибирь и евразийская интеграция. М.: ИКСА РАН, 2023.
- Москаленко Н.П. Метаморфозы «тувинского поля» // Вестник антропологии. 2023. № 1. C. 31–41.
- Мукаева Л.Н. Горно-алтайские проводники в изыскательных экспедициях досоветского времени (к постановке проблемы) // История и культура народов Юго-Западной Сибири и сопредельных регионов (Казахстан, Монголия, Китай): материалы международной научно-практической конференции. Горно-Алтайск: РИО ГАГУ, 2014. С. 340¬–348.
- Необычайная Кяхта. Улан-Удэ: Нова-Принт, 2018.
- Очиров Ц.Р. Сыновья из улуса Цаган-Челутай // Кяхтинские вести. 2020. № 40. URL: https://khtvesti.com/articles/media/2020/10/2/syinovya-iz-ulusa-tsagan-chelutaj/?ysclid=lvy0k5ng83556180049
- Перечень награжденных знаками отличия Русского географического общества (1845–2012). М.: РГО, 2012.
- Потанина А.В. Из путешествий по Восточной Сибири, Монголии, Тибету и Китаю. М., 1895.
- Раднаев Б. Забайкальцы в экспедиции Свена Гедина // Буряад Yнэн. 2020. 20 октября. URL: https://burunen.ru/news/culture/72839-zabaykaltsy-v-ekspeditsii-svena-gedina/
- Ринчинов Дондок Гуржапович // Летопись Кяхтинского района. URL: https://letopis-kyahta.ru/2023/07/10/rinchinov-dondok-gurzhapovich/
- Сарычев Г.А. Путешествие флота капитана Сарычева по Северо-Восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану. М.: Эксмо, 2017.
- Силин Е.П. Кяхта в XVIII веке: из истории русско-китайской торговли. Иркутск: Иркутское областное изд-во, 1947.
- Сундуева Д. Из семейного альбома Осор- Джама гуай // Толон. 2020. 9 апреля. URL: http://gazeta-tolon.ru/index.php/rubrika/kh-nejkhubi/1092-iz-semejnogo-alboma-osor-dzhama-guaj
- Ухтомский Э.Э. Из области ламаизма: к походу англичан в Тибет. Конец XIX века. М.: URSS, 2011.
- Федосеев Г.А. В тисках Джугдыра. М.: Вече, 2017.
- Чимитдоржиев Ш.Б. Цокто Бадмажапов – первооткрыватель «мертвого» города Хара-Хото. Улан-Удэ, 2006.
- Юдин М.Л. Невольные путешественники (приключения трех оренбургских казаков в Китае) // Исторический вестник. 1901. № 9. С. 919–942.