Ценностные аспекты этноэкономической трансформации традиционного жизнеобеспечения коренных малочисленных народов Прибайкалья
Автор: Рагулина Милана Владимировна
Журнал: Теория и практика общественного развития @teoria-practica
Рубрика: Экономические науки
Статья в выпуске: 10, 2017 года.
Бесплатный доступ
В работе проводится анализ основных ценностных аспектов этноэкономического развития коренных малочисленных народов Прибайкалья - эвенков и тофов. Современные проблемы традиционной этноэкономики в таежном этнокультурном ландшафте представляют кумулятивный результат воздействия комплекса социальных, культурных и экономических факторов. Показана связь этноэкономических процессов и сохранения образа жизни коренных народов начиная с момента освоения Сибири, проходившего в две колонизационные волны. Прослеживаются меняющиеся особенности их землеустройства и аккультурации, которые нашли выражение в характере этноэкономической ситуации. Отмечается взаимосвязь исторически обусловленных и сонастроенных с природой типов хозяйства и меняющихся ценностных стандартов общества в досоветский и советский периоды. Ценность ландшафта, разделяемая членами этноколлектива, влияет на состояние социальной сферы общества, способы использования жизнеобеспечивающих ресурсов и эффективность хозяйственной адаптации.
Ценности, традиционное природопользование, этноэкономическая трансформация, коллективизация, эвенки, тофы, местное сообщество, этнокультурный ландшафт, прибайкалье
Короткий адрес: https://sciup.org/14938789
IDR: 14938789 | DOI: 10.24158/tipor.2017.10.6
Текст научной статьи Ценностные аспекты этноэкономической трансформации традиционного жизнеобеспечения коренных малочисленных народов Прибайкалья
Ценностные системы – фундаментальный компонент гуманитарной размерности ландшафта и деятельности по его освоению [1]. Система ценностей связана с деятельностью конкретного сообщества, она формируется под влиянием общественных отношений и реализуется в образе жизни определенной социальной группы. Этнокультурные ландшафты Прибайкалья представляют уникальное явление, где ресурсосберегающая этноэкономика обеспечивала стойкость традиционного образа жизни, особенности преемственности ценностных установок и связь со своей землей.
Коренные малочисленные народы Сибири (КМНС) и соседствующие с ними сибирские старожилы в ходе масштабных трансформаций значительно изменили стратегии природопользования, ритм освоения территории, отрасли хозяйства и в то же время сохранили ориентацию на прежний ресурсный комплекс, духовно-мировоззренческие основы связи с территорией, этику и систему запретов, регламентирующие поведение в ландшафте. Согласно Всероссийской переписи населения 2010 г. в Прибайкалье (административно соответствующем территории Иркутской области) живут 678 тофов и 1272 эвенка. Исторический тип природопользования эвенков – охотничье-промысловый и охотничье-оленеводческий с сезонным рыболовством, приуроченный к таежным и горно-таежным терри-ториям севера области. Тофы – исконные жители горной тайги и предгорий Восточного Саяна, занимались охотничьим промыслом, оленеводством и коневодством.
Взгляд на традицию как динамичный феномен, трансформирующийся вместе с обществом, позволяет сфокусироваться не на консервационных, а, скорее, на ее адаптивных аспектах, что подтверждает анализ этноэкономических паттернов жизнеобеспечения [2].
Территории, осваиваемые коренными этносами тайги – эвенками и тофами в Прибайкалье, заселялись неравномерно. Данные участки неоднородны по уровню и качеству жизни населения, экономической обеспеченности и доступности основных благ. Объединяющим фактором является возраст освоения: КМНС в большинстве случаев заняли и обживали их раньше иного населения, первыми превратив ландшафт с экстремальными природными условиями в культурный. Культурный ландшафт в нашем понимании – это прежде всего гармоничное единство природы, объектной среды, созданной человеком, деятельности по ее освоению на основе традиции, где подстроены и взаимно переплетены биологические, географические, экономические и культурные ритмы.
В хронологическом разрезе трансформация ценностных доминант этноэкономического развития началась со времен колонизации Сибири. Образ жизни обитателей аборигенных таежных, горно-таежных и лесостепных ландшафтов подчинен общему принципу одухотворения Земли, которую сложно зонировать по критерию сакральности, поскольку вся она населена духами [3]. Этот период характеризуется относительной автаркией при слабости обменных отношений, тенденцией к экономической самодостаточности. Большое значение имели социальные связи, определяющие выживание этноколлективов. Пространственный рисунок построенной среды в большинстве кочевых культур скуп, почти неуловим, что давало основание пришлому населению рассматривать эти территории как незанятые [4], а единственным маркером культурного ландшафта считать остатки стоянок, которые со временем исчезают. Большая часть земельных конфликтов успешно разрешалась с помощью законодательства, которое имело выраженный протекционистский характер, защищая интересы коренных народов как основных плательщиков ясака. Острая потребность в мехах – валюте того времени, обусловила лояльное отношение к аборигенам: в большинстве случаев они продолжили проживать в пределах освоенных ареалов, правительство сформировало начала самоуправления, обложило данью, обеспечив взамен военную защиту от недружественных племен. Для периода характерна двойственность ответа – уход части аборигенов в тайгу и сотрудничество другой части с новопоселенцами.
Ситуация изменяется с наступлением земледельческой волны колонизации. В XVIII в. начинается оттеснение аборигенов с родовых земель, потенциально пригодных для расчистки под пашню. Эти процессы более выражены в тайге и лесостепи, менее – в горной тайге, где природные условия неблагоприятны для земледелия. Интенсивный культурный и экономический обмен происходит в зонах контакта. Ассимиляция и аккультурация взаимны – метисные сообщества «живут в двух мирах»: усвоив две культуры, они более эффективно общаются с властью, владея традиционными знаниями аборигенов. Отторжения чужого сакрального не происходит, православие «наслаивается» на анимизм и шаманизм, образуя мировоззренческие сплавы. Крещение не влекло за собой отказа от поклонения духам, религиозный синкретизм актуален и сейчас [5].
Стратегическая цель государства – обживая, «держать» огромные территории, отличающиеся суровостью природной среды, – выражена в Уставе об управлении инородцев 1822 г. Управленческая инфраструктура, созданная на его основе, эффективно регулировала отношения КМНС, власти и местных крестьянских общин [6]. В подтверждение находим множество исторических документов – сводок о числе добытого зверя и птицы, о числе душ инородцев и местах их кочевания, о работе хлебозапасных магазинов, страхующих «инородцев» на случай голодных периодов. Земельные конфликты между тунгусами и крестьянами чаще разрешались в пользу аборигенов. Ареальный рисунок хозяйственной деятельности изменился, появились контактные зоны – очаги земледельческо-промыслово-оленеводческого природопользования, которые со временем вливались в массивы крестьянских земель. Таким образом, трансформация исходных этноэкономических моделей происходила при сохранности мировоззренческого одушевления территории. К началу XX в. хозяйство аборигенных этносов Прибайкалья не было однотипным, вариации этноэкономических систем включали различные сочетания охотничьего промысла, оленеводства, рыболовства у эвенков и тофов, оленеводства, рыболовства, скотоводства и земледелия у эвенков.
После Октябрьской революции курс Комитета по развитию северных окраин (Комитета Севера) наследовал традицию учета обратной связи при проведении социально-экономических преобразований. Протекционистская политика включала в себя ключевой вопрос – землеустройство КМНС и защиту их территорий от посягательств пришлого населения. Было запланировано создание сети туземных («туземец» – официальный термин начала советского периода в отношении коренных народов Сибири) охотничьих хозяйств. Центр охотхозяйства – культурная база («культ-база»), где должны работать школа, медпункт, совет, точка снабжения продовольствием, боеприпасами и товарами первой необходимости. Культбазы также нужны были для подготовки населения к постепенному оседанию, демонстрации преимуществ полуоседлого хозяйства, включающего скотоводство и огородничество [7]. Данная рациональная стратегия не успела реализоваться.
Курс 1930-х гг. на ускоренную коллективизацию сформировал унифицированную экономическую модель. Ей свойственны минимальный учет природных условий и традиций природопользования, разделение хозяйственного комплекса на «отрасли», превращение родовых территорий в охотничьи участки. Перевод на оседлость кардинально изменил ритмы жизненного цикла, способствовал внедрению рационалистических ценностей отношения к ландшафтам. В общественное сознание внедрялись «пролетарские ценности», распространялся миф о борьбе туземного пролетариата против шаманов и кулаков и спасении сибирских народов от вымирания.
Освоение природных ресурсов Прибайкалья, индустриализация и рост городов в 1950–1970-е гг. не просто сдвинули ареалы аборигенов (теперь уже в рамках совхозов и колхозов), а способствовали замене территориальных смыслов. Укрупнение сельских поселений середины 1960-х гг. стерло с карты множество населенных пунктов, к которым еще были привязаны трансформированные полукочевые культуры. В это время происходит окончательное вовлечение недавних кочевников в единую политико-экономическую систему СССР. Реакцией становится девиантное поведение как отклик на ломку образа жизни. Размывание обычаев, духовной составляющей традиционного природопользования приводит к формированию новых территориальных ценностей. Они значительно редуцированы, мощный пласт знаний коренных народов утрачен, восполнение его происходит с опорой на специалистов-этнологов по сценарию «культурной инсценировки».
С наступлением перестройки распространяются идеи национального возрождения, декларируются ценности этничности, диагностируются болевые точки развития КМНС. Экономический кризис 1990-х гг. обострил проблему выживания сельских сообществ, независимо от их национальной принадлежности, поэтому связь с территорией акцентировала прежде всего жизнеобеспечивающие функции. В последнее время внедрение новых стандартов потребления, приход в тайгу добывающей промышленности, интернета и современных информационно-коммуникационных технологий углубили социальные и культурные контрасты. Неустойчивость этноэкономи-ческих систем связана с отказом от стратегий государственного протекционизма, размыванием ценностей ландшафта, акцентом на их утилитарных сторонах. Следует отметить тенденции возрождения архаичных практик – натурального обмена, бытовавшего сотни лет между КМНС и крестьянским населением. У современных тофов и эвенков отмечаются признаки экономической, экологической и психологической фрустрации [8]. Стремление подчеркнуть этническую самоидентификацию как представителей народов Севера не рассматривается населением только в контексте льгот, которые сейчас невелики. Скорее, оно нацелено на сохранение этнохозяйствен-ных связей, включая ценностную грань взаимоотношений человека и ландшафта.
Ссылки:
-
1. Buchecker M., Kianicka S., Junker B. Value Systems: Drivers of Human-Landscape Interactions // A Changing World. 2007. P. 7–26.
-
2. Ingold T. The Temporality of the Landscape // Contemporary Archaeology in Theory: The New Pragmatism / ed. by R.W. Preucel, S.A. Mrozovski. N. Y., 2010. P. 59–76.
-
3. Sirina A.A. People Who Feel the Land: The Ecological Ethic of the Evenki and Eveny // Anthropology & Archeology of Eurasia. 2008. Vol. 47, no. 3. P. 9–37.
-
4. Denevan W.M. The “Pristine Myth” Revisited // Geographical Review. 2011. Vol. 101, no. 4. P. 576–591.
-
5. Харитонова В.И. «А у нас все шаманы – православные…»: современный (нео)шаманизм и проблема культурной
идентичности // Сибирские исторические исследования. 2016. № 1. С. 105–133.
-
6. Статус малочисленных народов России. Правовые акты. Кн. 2 / сост. В.А. Кряжков. М., 1999. 488 с.
-
7. Петри Б.Э. Проект культбазы для малых народов Сибири. Томск, 1928.
-
8. Север и северяне. Современное положение коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока
России / отв. ред. Н.И. Новикова, Д.А. Функ. М., 2012. 204 с.
Список литературы Ценностные аспекты этноэкономической трансформации традиционного жизнеобеспечения коренных малочисленных народов Прибайкалья
- Buchecker M., Kianicka S., Junker B. Value Systems: Drivers of Human-Landscape Interactions//A Changing World. 2007. P. 7-26.
- Ingold T. The Temporality of the Landscape//Contemporary Archaeology in Theory: The New Pragmatism/ed. by R.W. Preucel, S.A. Mrozovski. N. Y., 2010. P. 59-76.
- Sirina A.A. People Who Feel the Land: The Ecological Ethic of the Evenki and Eveny//Anthropology & Archeology of Eurasia. 2008. Vol. 47, no. 3. P. 9-37.
- Denevan W.M. The "Pristine Myth" Revisited//Geographical Review. 2011. Vol. 101, no. 4. P. 576-591. https://doi.org/10.1111/j.1931-0846.2011.00118.x.
- Харитонова В.И. «А у нас все шаманы -православные…»: современный (нео)шаманизм и проблема культурной идентичности//Сибирские исторические исследования. 2016. № 1. С. 105-133. https://doi.org/10.17223/2312461X/11/8.
- Статус малочисленных народов России. Правовые акты. Кн. 2/сост. В.А. Кряжков. М., 1999. 488 с.
- Петри Б.Э. Проект культбазы для малых народов Сибири. Томск, 1928.
- Север и северяне. Современное положение коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока России/отв. ред. Н.И. Новикова, Д.А. Функ. М., 2012. 204 с.