Частное предпринимательство в период НЭПа (на материалах Поволжья)

DOI:

Цитирование. Виноградов С. В., Ещенко Ю. Г., Кулакова Н. И. Частное предпринимательство в период нэпа (на материалах Поволжья) // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2017. – Т. 22, № 4. – С. 139–150. – DOI: 10.15688/jvolsu4.2017.4.13

При значительном исследовательском интересе к новой экономической политике многие стороны этого яркого периода освещены недостаточно. Это особенно актуально для региональной истории нэпа. А именно в ней таится ценный опыт решения хозяйственных проблем, который мог бы быть интересным в настоящее время. Не все же наступать на старые грабли... В данной статье хотелось бы познакомить читателя с некоторыми ре- зультатами изучения истории 1920-х гг. в крупном регионе страны – в Поволжье. Работа построена в основном на материалах областных архивов городов Поволжья и материалах местной печати.

Решение о замене экономической модели и введении новой экономической политики было принято на Х съезде РКП(б), в марте 1921 года. Это был пик сложного политического и экономического кризиса, разразив- шегося осенью 1920 г. и ставшего неожиданностью для руководства РКП(б) [17, c. 68– 86]. Казалось бы, своей победой в гражданской войне над бывшими правящими классами большевики доказали необходимость отстаиваемых ими идей о скором переходе к коммунистическому обществу. В том числе под этим подразумевался слом вековых устоев экономической жизни, таких как много-укладность, товаро-денежные отношения, рынок и т. д. Частично подобные идеи воплощались в жизнь в процессе реализации в 1918–1920 гг. политики военного коммунизма. Именно продолжение этой политики после окончания гражданской войны стало причиной резкого недовольства крестьянства и части городского населения, в том числе и рабочего класса [18].

Новая экономическая политика стала ответом высшего руководства РКП(б) во главе с В.И. Лениным на угрозу нового витка гражданской войны и потерю власти. Оно позволило снизить накал крестьянских возмущений и в конечном итоге спасло страну от новых кровопролитий. Нэп более соответствовала устоям хозяйственной жизни России.

Возвращение к гражданскому миру и естественной многоукладности экономики, где сочетались бы государственное планирование и рынок, стали главными достижениями нового курса. Именно они позволили добиться быстро ощутимого эффекта в деле восстановления промышленности и сельского хозяйства в первой половине 1920-х годов. Причем за счет народной предпринимательской инициативы многие проблемы, еще вчера казавшиеся неразрешимыми, решались быстро, как бы сами собой. «Легко можно представить себе, как экономисты и политические руководители Советского Союза в начале 20-х гг. задавали друг другу вопрос, прозвучавший из уст Пола Самуэльсона в 50-е гг. в Америке: “Как же нам удалось это сделать?”» [37, c. 217].

В Поволжье предпринимательская активность наиболее значимо проявила себя в торговле, на хлебозаготовительном рынке и в рыбной промышленности.

Торговля. В Поволжье в 1923 г. частный торговый капитал контролировал 94 % розничной и приблизительно 50 % оптовой торговли [9, c. 38; 11, c. 46–47]. Частная тор- говля стала важным связующим звеном между городской промышленностью и индивидуальным крестьянским хозяйством. Понимание рыночной конъюнктуры, хорошая подготовка продавцов, предприимчивость обеспечивали высокую эффективность и конкурентоспособность частных торговых предприятий.

Документы по проверкам государственных и кооперативных торговых организаций констатировали, что, как правило, их управленческий аппарат был неоправданно раздут. Частыми были случаи злоупотреблений со стороны сотрудников этих организаций [24, л. 6; 25, л. 19]. Нередко в ассортиментах товаров государственных магазинов и кооперативных лавок находился товар, не пользовавшийся спросом, продавцы были некомпетентны, нерасторопны, всячески выказывали незаинтересованность в результатах своей работы. «На Трусовском поселке в 10 шагах друг от друга расположены 2 бакалейных лавки ЦРК. Они открываются только в зависимости от настроения приказчиков, которые халатно относятся к пополнению своего ассортимента. В лавках очень много ненужного товара» [12].

Участники XVII Саратовской губернской партийной конференции обращали внимание в своих докладах на тот факт, что время торговли у нэпмана не регламентировалось, тогда как в госторговле и в кооперации «оно было загнано в рамки трудового кодекса» [32, л. 119]. Тем самым косвенно признавалось, что торговля является той сферой, где излишняя регламентация в государственных и кооперативных торговых предприятиях вредит в конкурентной борьбе с частником.

В государственных магазинах и кооперативных лавках для покупки товара надо было пройти несколько инстанций: касса, продавец, выдача товара и т. д. У частного торговца покупатель сразу обслуживался, без лишних инстанций. К тому же у частника всегда была сдача на крупные купюры, он давал товар в долг, с ним можно было поторговаться, да и просто поговорить, обсудить волнующие проблемы [26, л. 138].

«На данной стадии развития госторговля ведет дела хуже частной торговли и для нее наиболее актуальным вопросом является пока сокращение издержек хотя бы до уровня частной торговли» – констатировал известный в то время партийный экономист, автор концепции «первоначального социалистического накопления» Е. Преображенский [20, c. 78]. К похожим выводам приходили авторы астраханского экономического журнала «Наш край» [13; 14; 22; 28].

Однако, несмотря на жалобы со стороны партийных функционеров и государственных чиновников, конкуренция в торговле благоприятным образом сказывалась на ее работе. Работники государственной и особенно кооперативной торговли вынуждены были перенимать многие приемы работы у частника, выражаясь словами В.И. Ленина, «учиться торговать». Но в результате этой конкуренции в выигрыше оказался рядовой потребитель. Рынок быстро наполнился самыми разнообразными товарами и услугами. Цены на основные товары в 1920-е гг. оставались стабильными и даже постепенно снижались, как это произошло с ценами на мясо в Астрахани в 1924 году [6]. К тому же полки, заполненные хорошим товаром магазинов, при широком развитии сдельной формы оплаты труда на предприятиях государственной промышленности являлись хорошим стимулом к повышению производительности труда для рабочих государственных заводов и фабрик, обедневших за предыдущие годы.

Хлебозаготовительный рынок. С торговлей тесно был связан хлебозаготовительный рынок. С середины 1920-х гг. каждая хлебозаготовительная кампания становилась полем жесткой конкуренции между государством и частными предпринимателями. Что, впрочем, было не удивительно, ведь речь шла об основном экспортном товаре страны.

В условиях окончания восстановления промышленности партийно-государственное руководство СССР рассчитывало средства, вырученные от продажи зерна за рубежом, направлять на разворачивавшуюся индустриализацию. Окрепшие с начала нэпа частные хлебозаготовительные фирмы, в союзе с зажиточным крестьянством, не хотели уступать этот рынок. Первый раунд борьбы – хлебозаготовительная компания осени 1925 г. [5, c. 376–380] – остался за частниками. Правительственные планы по закупке промышлен- ного оборудования для строившихся предприятий были сорваны, ибо государственным организациям не удалось собрать нужного количества зерна для выполнения уже заключенных с иностранцами контрактов. Компания 1925 г. показала силу и возможности частных хлебозаготовителей. Наркомат внутренней торговли СССР, в справке для Госплана, вынужден был признать недооценку их возможностей [7, л. 85–86].

В конкурентной борьбе с частным капиталом в середине 1920-х гг. государственные и кооперативные заготовительные организации заметно уступали. Например, в Ульяновской губернии в 1924 г. частные заготовители приобрели такое же количество зерна, что и государственные и кооперативные организации. В Царицынской губернии, с железнодорожных станций Камышин и Канда-уровка, нэпманы сумели отправить больше зерна, чем государственные кооперативные заготовители [30, л. 47–48]. Важным показателем мощи и влияния частных хлебозаготовителей в Саратовской губернии в середине 1920-х гг. была аренда ими «лучших мельниц по самым высоким государственным расценкам» [34, л. 138].

В основу эффективной работы частных хлебозаготовительных фирм был заложен ряд факторов. Во-первых, имелся значительный, еще дореволюционный опыт ведения этого нелегкого дела, нацеленность на получение значительной прибыли. Практически все нэпманы 1920-х гг., работавшие на зерновом рынке, занимались этим бизнесом не в первом поколении. Новая экономическая политика позволила этим предприимчивым и талантливым людям вновь восстановить привычное дело. Например, в 1925 г. в Саратовской губернии закупками зерна занималось 16 крупных частных хлебозаготовителей. Первыми среди них были Безбородовы и Синевы – представители известных еще с XIX в. купеческих династий из г. Балашова (крупного в Поволжье центра хлебной торговли). Капитал, например Синевых, в середине 1920-х гг. составлял не менее 500 000 руб. – значительная по тем временам сумма [31, л. 43].

Во-вторых, частные заготовители имели обширные торговые связи по всей стране, наработанные также с дореволюционного пе- риода. Это позволяло им оперативно, без особых препятствий вывозить зерно. Например, частные хлебозаготовители имели приемные пункты во многих уездах Саратовской и Сталинградской губерний. Шатухин, хлеботорговец из Казани, перерабатывал приобретенное в поволжских губерниях зерно на мельнице в г. Вольске, а затем переправлял муку баржами на продажу в Москву, Нижний Новгород и Казань. Помимо крупных хлебозаготовителей на рынке функционировало много мелких торговцев с капиталом от 3 000 до 15 000 рублей [30, л. 59–61].

В-третьих, у частных предпринимателей закупочная цена была в среднем на 30 % больше, чем у государства, поэтому крестьяне (и не только зажиточные), стремившиеся от собранного урожая получить максимальную прибыль, охотнее имели дела с ними, чем с государственными заготовителями.

В-четвертых, у частных предпринимателей организация ведения дела была поставлена намного лучше, чем у их государственных конкурентов. Аппарат частной хлебозаготовительной фирмы, как правило, обладая значительной мобильностью и эффективностью, был минимален по числу работников. Тогда как штаты государственных и кооперативных организаций раздувались, как правило, родственниками руководителей, весьма далекими от хлебозаготовительного дела, но стремящимися занять «хлебное место» [31, л. 40]. Какая уж в таких условиях могла быть конкуренция с частником! К тому же государственные и кооперативные заготовители часто конкурировали между собой, распыляя силы.

В-пятых, частные хлебозаготовители успешно применяли против своих конкурентов такие методы, как «экономический шпионаж». Они засылали на работу в государственные и кооперативные конторы «своих агентов», либо подкупали сотрудников этих организаций, получая, таким образом, сведения об их планах [30, л. 59–61].

В-шестых, государственные и кооперативные заготовители нередко шли на организацию различных афер и воровство средств, нанося серьезный урон государственным интересам и теряя авторитет среди крестьянства [30, л. 59–61].

В такой ситуации обоснованными выглядят требования партийных и государственных руководителей различных уровней навести порядок в хлебозаготовках. В этом отношении весьма показательно решение Пленума Самарского губкома РКП(б), подводившего итоги компании 1925 года. Он потребовал обеспечить согласованность в действиях государственных и кооперативных организаций. Также было рекомендовано навести порядок в деятельности организаций, отвечавших за снабжение деревни промышленными товарами. Помимо этого в резолюции Пленума было записано, что Самарский губком РКП(б) выступает за использование административных мер с целью ограничения деятельности частного капитала на хлебозаготовительном рынке и для наведения порядка в этом вопросе [27, л. 8].

В рамках реализации этого решения Самарский губвнуторг в январе 1926 г. предупредил руководителей государственных хлебозаготовительных организаций о строгой ответственности за поддержку частных скупщиков зерна. Им с 1926 г. также стали чаще отказывать в кредите. Вагоны и баржи на транспорте, а также мельницы для изготовления муки им теперь предоставлялись только после выполнения всех заявок государственных и кооперативных организаций [24, л. 6].

В сводках информотдела ЦК РКП(б) за 1925 г. отмечалось, что ряд губкомов Поволжья (в том числе Ульяновский) ставили перед ЦК РКП(б) вопрос об ограничении деятельности частных хлебозаготовитей [29, л. 40–41, 44–47]. Нарком внутренней торговли СССР А.И. Микоян в письме поволжским губвнутторгам «О директивных ценах для Поволжья» от 31 августа 1927 г. также заострял внимание местных партийных руководителей на активизацию работы по снижению заготовительных цен «в желательном для государства направлении» [35, л. 27].

Еще одним следствием хлебозаготовительного кризиса 1925 г. стало наведение порядка на транспорте. До 1926 г. нэпманы вне очереди, за определенную мзду, переправляли урожай в любую точку Советского Союза. А вот государственное зерно месяцами портилось на тех же железнодорожных станциях и речных пристанях. С 1926 г. услуги железнодорожного и речного транспорта стали пре- доставляться частным заготовителям в последнюю очередь.

Таким образом, государство с 1926 г. «железной рукой» стало возвращать свое влияние на зерновом рынке. Как уже отмечалось выше, это было связано с тем, что зерно являлось основным экспортным товаром. Его продажа на зарубежных рынках должна была обеспечить возрождавшуюся промышленность новой техникой и технологиями. Жесткие меры по отношению к частным хлебозаготовителям быстро стали давать результаты. Доля частных заготовителей зерна с осени 1926 г. стала быстро снижаться, а в 1928 г. частный капитал практически был вытеснен с рынка хлебозаготовок. И все же в первой половине 1920-х гг. частное предпринимательство на зерновом рынке сыграло положительную роль, способствуя возрождению крестьянского хозяйства и обеспечению хлебом городского населения.

Рыбная промышленность. К началу ХХ в. Астраханская губерния являлась крупнейшим центром по добыче и переработке рыбы в России. В устье Волги люди с давних пор добывали рыбу, постепенно осваивая технологии переработки, сохранения и доставки этого скоропортящегося товара в другие регионы. Частная инициатива, удачливость и предприимчивость всегда были важными составляющими развития рыбного промысла в Волго-Каспийском рыболовном районе. В период «военного коммунизма» рыбная промышленность была национализирована и объединена под управлением государственного главка: «Областьрыба». Причем этой монополии Правительство придавало особое значение [4]. Она была сохранена даже после введения нэпа, вплоть до 1924 г., несмотря на упадок рыбной промышленности и ежегодное снижение улова рыбы [8].

После отмены государственной монополии частный капитал стал быстро восстанавливать утраченные позиции в отрасли. Как в торговле и хлебозаготовках, бурный рост частных организаций происходил благодаря хорошему знанию дела, стремлению к высоким прибылям, мобильности. По товарообороту частные рыбопромышленники значительно превосходили конкурентов. У государственных и кооперативных организаций в рыбной отрасли в 1920-е гг. «капитал оборачивался не больше 6 раз в год, а у частника – 10 раз и больше» [23, л. 60].

Газета «Коммунист» в статье «Началась путина» так описывала частных скупщиков рыбы: «При подходе к Каспию все чаще стали встречаться суда, буксировавшие в Астрахань по нескольку рыбниц....Это были частные скупщики рыбы. Множество их в начале путины отправляются на речной простор или на взморье. Там они снабжают ловцов нужным товаром: нужна соль – найдут ее, нужен лед – пожалуйста. Им надо, чтобы ловцы вовремя расплачивались. Для них важно, чтобы были деньги, а владеть ими и оборачивать их с невероятной быстротой они прекрасно умеют. И там, где госторговля или кооператив терпят убытки, частные скупщики всегда имеют барыш» [33].

Частные предприниматели применяли разнообразные возможности для активизации своей деятельности. «Банки Астрахани в 1925 г. предоставили частникам 3 428 000 р. кредита, при среднем сроке их погашения 45 суток, что было выгодно последним. Несмотря на рекомендации партийных органов государственные и кооперативные организации, в погоне за прибылью, кредитовали на льготных условиях частных рыбопромышленников, в частности под предлогом “необходимости сбыта тех товаров, которые сами эти организации сбыть якобы не могли”. Общая сумма такого кредитования в 1925 г. составила 1 145 000 р. [22, c. 30]. Вкладывали предприниматели в дело и собственный капитал. В том же 1925 г. частные рыбопромышленники фактически вложили в отрасль собственных средств на сумму 7 120 000 р.» [22, c. 31]. По данным «Бюллетеня рыбной промышленности» доля частных рыбопромышленных фирм в общем улове астраханской рыбной промышленности после отмены государственной монополии росла значительными темпами:

	1923	1924	1925
Госорганы, %	82,5	68,0	51,8
Кооперация, %	13,1	14,7	23,6
Частный капитал, %	3,8	17,7	34,6

В 1927 г. частные рыбопромышленные фирмы в Астрахани имели следующую при- быль на вложенный капитал [19, c. 15]: Товарищество «Рыбник» – 307 %; Братья Солдатовы – 400 %; Братья Заславские – 455 %; Маячное товарищество – 400 %.

С доходов частные рыбопромышленники платили по повышенной ставке государственные и местные налоги. Так, фирма братьев Солдатовых из 133 000 руб. прибыли в 1927 г. отчислила в налог 94 000 рублей [19, c. 15].

Успешное развитие частного предпринимательства в рыбной промышленности и конкуренция с кооперативными и государственными предприятиями способствовали быстрому восстановлению отрасли и росту добычи рыбы. В 1926 г. (через два года после отмены государственной монополии) астраханская рыбная промышленность по уловам достигла довоенного уровня [21, л. 85]. В выигрыше опять-таки оказались граждане страны, которые по недорогим ценам стабильно могли получать вкусную и полезную рыбную продукцию. Особенно это было значимым для Поволжья, сельское хозяйство которого в первой половине 1920-х гг. восстанавливалось от засухи и голода 1921 года [1, c. 36].

О нэпманах 1920-х гг. сохранились достаточно скудные сведения. Пресса тех лет писала о них необъективно, карикатурно, замалчивая положительное и выпячивая недостатки. В архивах уцелели лишь обрывочные данные о налогообложении частных предприятий или анкеты, в которых упоминается только вид деятельности и юридический адрес. По таким скупым сведениям довольно непросто рассмотреть индивидуальные черты характера и уж тем более проследить жизненный путь этих людей.

В то время как некоторые известные российские экономисты, осевшие в эмиграции, предсказывали скорое падение «коммунистической диктатуры», которая, по их мнению, должна раствориться в рыночной стихии нэпа [16], многие нэпманы отдавали себе ясный отчет, что их деятельность не может продолжаться долго [3; 15; 36]. Им приходилось работать в условиях жесткого экономического и политического давления со стороны государства. Мы практически не знаем их лиц: если фотографии и сохранились, то лишь в семейных архивах потомков. Вот почему сведения приходится собирать по крупицам, а воссоздать полноценные биографии практически невозможно.

Астраханский историк Д.К. Батрашев на основе многолетних исследований государственных и семейных архивов создал следующий обобщенный образ астраханского рыбопромышленника-нэпмана, который разнится с тем стереотипом, который был нарисован советской прессой 1920-х гг., а затем растиражирован кинематографом: «Его средний возраст составлял 43 года. В основном частной предпринимательской деятельностью занимались зрелые люди, имевшие большой жизненный опыт и обладавшие практическими навыками, от 40 до 60 лет. Впрочем, около 20 % из них не достигли 35 лет. Так, предпринимателю Павлу Кузнечикову было 27 лет, Натану Блоху – 29, Эмилю Кантеру и Самуилу Фраткину – по 26. Многие являлись коренными астраханцами, но встречались и переселенцы из Пензы, Смоленска, Украины, Кавказа, Сибири и даже Дальнего Востока. Как свидетельствуют данные анкет, более 60 % предпринимателей родились в городе, получили домашнее образование. Хотя среди них были и лица, закончившие ремесленные училища. До 1917 г. многие имели небольшое собственное дело либо работали приказчиками, помощниками или служащими по найму у крупных купцов и промышленников. Были также выходцы из рабочих, крестьян, мелких индивидуальных ремесленников. По нашим подсчетам, около 14 % астраханских предпринимателей служили в прошлом в канцеляриях либо занимались свободной деятельностью. Основная часть этих людей приобщилась к предпринимательской деятельности только после начала нэпа» [2].

Изучение экономической истории Поволжья показывает, что несмотря на свои незначительные размеры в общем объеме советской экономики 1920-х гг., частный промышленный капитал обладал высокой эффективностью и мощным созидательным потенциалом. Работая на рыночного потребителя, он дополнял своей продукцией небогатый ассортимент государственной промышленности. В условиях товарного голода частная индустрия выполняла общественно-полезные функции, способствуя развитию производительных сил страны и укреплению «смычки».

С 1927 г. руководство СССР взяло курс на вытеснение частнокапиталистических элементов из экономики страны. Но в ряде регионов, в том числе в Астрахани, частнокапиталистический уклад продолжал развиваться и даже укреплял свои позиции, а решения центральных партийных и государственных органов об ограничении его деятельности саботировались местной властью. Удельный вес частных предприятий в рыбной промышленности Астраханского округа (с мая 1928 г. территория бывшей Астраханской губернии на правах округа вошла в состав Нижневолжского края с центром в Саратове) доходил в 1928 г. до 44,6 % [2]. Потребовалось репрессивное вмешательство союзных органов, чтобы привести рыбную отрасль к общему знаменателю с экономикой страны. Впоследствии события весны – лета 1929 г. получили название «Астраханщина». Это был один из самых крупных процессов над предпринимателями и коррумпированными чиновниками, положивших конец новой экономической политике. К судебной ответственности по процессу было привлечено 129 человек – чиновников различного уровня и частных предпринимателей, из них 14 человек были приговорены к высшей мере, более 1 250 человек были уволены с работы [15, c. 63, 70–71]. Основными обвинениями были: взяточничество, моральное разложение советских служащих.

«Астраханщина» – это противоречивое и многосложное явление истории 1920-х годов. Исследование материалов этого дела показывает, что, с одной стороны, оно было искусственно раздуто, для того, чтобы покончить с деятельностью частного капитала в рыбной отрасли, пустившего там глубокие корни. Отсюда мощное пропагандистское обеспечение процесса, привлечение известных писателей (И. Ильф, Е. Петров), журналистов (М. Кольцов), поэтов (В. Маяковский), подключение союзных органов власти, показная суровость наказания. Но, с другой стороны, суд беспристрастно вскрыл многочисленные случаи коррупции и морального разложения среди астраханского чиновничества, в том числе членов ВКП(б) [15, c. 63–72]. Схожие события – весной 1928 г. произошли в Смоленске (так называемый «Смоленский нарыв»).

Предлог для «вскрытия нарыва» был все тот же – коррупция среди работников государственного аппарата, происходившая на фоне роста кулачества в губернии [10].

Таким образом, в конце 1920-х гг. репрессиям подвергались те регионы, где нэп пустил крепкие корни, и рост частного предпринимательства шел вопреки курсу партийно-государственного руководства СССР на его свертывание. Шахтинское дело, судебные процессы в Смоленске в 1928 г. и в Астрахани в 1929 г. фактически подвели черту под дальнейшим развитием новой экономической политики.