«Человек экономический», «человек рыночный» и колебания буржуазной морали

К онцепт человека экономического, наряду с концепцией экономической свободы, уже два столетия назад стал базисным основанием в трудах классиков политической экономии А. Смита и Д. Рикардо. Фокусируя внимание исключительно на активных рыночных акторах (капиталистах, предпринимателях), единственным стимулом их активности ученые считали корыстный интерес.

Спустя примерно 100 лет М. Вебер в работе «Протестантская этика и дух капитализма» развил мысли своих предшественников-экономистов, пытаясь обосновать формирование капиталистического духа влиянием проповедей протестантских пасторов, которые убеждали свою паству в богоугодности предпринимательства и таких свойств человека, как трудолюбие, реализация предпринимательского призвания и стремление к богатству [Вебер 1990: 190-191].

Позиция, высказанная в этой самой читаемой социологической работе, с точки зрения научного обоснования не выдерживает критики [Сомин 2015: 211; Бродель 2006: 216]. И хотя сегодня совершенно ясно, что «дух капитализма» был сформирован, конечно же, не некой религиозной этикой, а секуляризацией в целом [Треушников 2009: 14], на пути к которой протестантизм стал лишь одним из этапов – как религия без веры, нужно признать, что М. Вебер значительно дополнил социально-психологический портрет человека экономического. При этом из сочинения Вебера не до конца понятно, распространяется ли «дух капитализма» на все сегменты общества или только на касту крупных и мелких собственников. По-видимому, для Вебера человек экономический – это все еще представитель именно предпринимательского сословия.

У Вернера Зомбарта понимание человека экономического отличается психологически окрашенным критическим взглядом на его ценности, которые в духовном плане регрессивны, поскольку «являются полным упрощением душевных явлений, следовательно, это род возврата к простым состояниям детской души». К таковым упрощенным, «детским» ценностям человека экономического

В. Зомбарт относит 1) «чувственную величину», которая во взрослом человеке трансформируется в количественную оценку окружающих объектов (например, 50000-долларовый Рембрандт и 500000-долларовая яхта); 2) «быстрое движение», т.е. оценка событий в зависимости от их скорости (рекорды, достижения, результаты); 3) стремление к «новому»: как ребенок бросает старую игрушку, увидев новую, так и современный человек увлекается модой, падок на сенсации и изобретения; 4) «чувство могущества»: «радость от того, что имеешь возможность показать свое превосходство над другими» [Зомбарт 1994: 111].

Если внимательно изучить шкалу буржуазных ценностей, предложенных Зомбартом, становится ясно, что ценности (или псевдоценности) человека экономического уже в первой четверти ХХ столетия утратили свою специфичность, поскольку укоренились во многих слоях общества, а не только в предпринимательской среде. В данном случае мы наблюдаем посыл, хотя и неявный, к переходу от буржуазной морали экономического человека к буржуазной морали рыночных людей. И в этом случае буржуазная мораль становится доминирующим социально-этическим образцом.

Не случайно уже Зомбарт говорит о самих буржуа как о чиновниках («А разве не встречаем мы многочисленных предпринимателей, которые кажутся нам скорее бюрократами, чем купцами или торговцами? Корректные в своей деятельности, педантичные в распорядке их работы, точно размеренные в своих решениях…» [Зомбарт 1994: 111]). Э. Фромм будто бы следует идеям Зомбарта: «Авторитарный, одержимый, накопительский характер, развитие которого началось в XVI веке и который продолжал преобладать в структуре характера, по крайней мере средних классов общества, до конца XIX века, медленно уступал место рыночному характеру» [Фромм 2007: 271].

Характеризуя новый тип характера, сформированный благодаря трансформации человека экономического в человека рыночного, Э. Фромм пишет: «Человека не заботят ни его жизнь, ни его счастье, а лишь то, насколько он годится для продажи… Цель рыночного характера – полнейшая адаптация, чтобы быть нужным, сохранить спрос на себя при всех условиях, складывающихся на рынке личностей… Личности с рыночным характером по сравнению, скажем, с людьми XIX века не имеют даже своего собственного “я”, на которое они могли бы опереться, ибо их “я” постоянно меняется в соответствии с принципом “Я такой, какой я вам нужен”» [Фромм 2007: 272].

Если В. Зомбарт, которого, в отличие от М. Вебера, не умиляет капиталистический дух, говорит об упрощенных, регрессирующих качествах нового человека, то Э. Фромм идет дальше, называя рыночного человека непрофильной личностью, обожествляющей неживые объекты, технику и машины [Фромм 2004: 471].

В современном рыночном обществе каждый становится рыночным человеком. Этому способствуют новые методы стимулирования и оплаты труда, рейтинги и балльные системы. Рыночным человеком теперь становится тот, кому прежде вроде бы не пристало быть стяжателем: врач, учитель, ученый…

На фоне развития буржуазной морали в обществе потребления в процессе перехода от концепта человека экономического к концепту человека рыночного начинает превалировать такой индекс рыночного человека, как посредственность. Польский философ М. Оссовская в книге «Рыцарь и буржуа» (1973 г.) выделяет 12 черт человека рыночного. Большинство этих черт: принципиальная реакционность, индивидуализм, миролюбие, стремление к безопасности, бережливость, самоограничение ради обладания, культ денег и мышление в денежных категориях, эгоизм, почтение к общественной иерархии и др. [Оссовская 1987: 215] обнаруживают явные параллели с «Протестантской этикой» Вебера и «Буржуа» Зомбарта. Однако Мария Оссовская выделяет 3 новые взаимообуслов- ленные черты, которые срывают романтический ореол с образа нового рыночного человека: слащавую сентиментальность, филистерство и серость и, наконец, mediocritas (лат. – посредственность).

Быть homme médiocre (фр.), т.е. человеком посредственным, стало нормой для рыночного человека, точнее сказать, хорошим тоном. Русский драматург А.Н. Островский, который одним из первых описал в литературе капиталистический дух, показал, что посредственностям всегда присущи «мелочное самолюбие и дух соперничества, со всеми его неприглядными проявлениями» [Островский 1977: 229].

Между тем рыночное общество развивается по своим до конца не изученным законам. «Самолюбие и дух соперничества» кристаллизуются и становятся уже необходимыми чертами нового рыночного человека. В сферах, где основным критерием эффективности является рентабельность и, как следствие, прибыль, отношение к человеку отличается прагматизмом. «Нанимайте не спеша, увольняйте быстро», – такова известная «формула» Дж.Дж. Фокса, специалиста по эффективному менеджменту. «Посредственность, – пишет он, – это коварный недуг, который подтачивает жизнеспособность, способность к инновациям и энергию любой организации… Посредственность причиняет вред компании. Снисходительное отношение к ней – служебное злоупотребление» [Фокс 2009: 23].

Знаменитый Питер Друкер, человек, «создавший менеджмент», подчеркивал: для того «чтобы от уровня некомпетентности подняться до удовлетворительного уровня, нужно потратить намного больше сил и труда, чем на скачок от первоклассного выполнения работы до безукоризненного. И, тем не менее, почти все, особенно большинство учителей и организаций, сосредоточиваются на превращении некомпетентных исполнителей в посредственных. Вместо этого энергию, ресурсы и время лучше потратить на воспитание выдающихся работников из компетентных людей» [Друкер 2008: 17-18].

Посредственность в силу своей ограниченности способна ценить лишь то, что усвоила сама (продуцировать новое она не способна), и обесценивает все другие знания, устремления и даже открытия. Посредственности делают невозможной эффективную социальную коммуникацию. Но в информационный век homme médiocre постепенно перестает пользоваться спросом на рынке. У современных рыночных людей мода на посредственность проходит. Такие кумиры, как Стив Джобс, например, предлагают новый стандарт рыночного человека – эталонный стандарт перфекциониста. И здесь, заметим, приобретает актуальность совсем другой вопрос – «является ли перфекционизм нормальной патологией или патологической нормой» [Андраханова 2009].

Трансформация экономического человека в человека рыночного, который впоследствии стал человеком посредственным, а после – перфекционистом, явилась лишь отрезком в бесконечной череде ценностных трансформаций человеческого духа. Практика современных социальных коммуникаций показывает, что век посредственностей тоже завершается. Но эра рынка продолжается, и буржуазная мораль, в основе которой лежит пресловутая мамона, подвержена внешним несистемным колебаниям. По всей видимости, нынешние поколения станут свидетелями дальнейших трансформаций рыночного человека.