Численность работников в ремесленных мастерских во Франции XVII-XVIII вв.

XVI-XVIII в. – особый, переходный период истории Западной Европы, споры о характере, закономерностях и исключительности которого идут уже не одно столетие. Сложность процессов в экономике и социальной жизни, переходный характер формирующихся общественных отношений в полной мере отразились в тех изменениях, которые происходили в организации ремесла и торговли. Постепенный переход от мелкого к крупному производству закономерно вызывает вопрос о количественных характеристиках этого процесса: объем производимой продукции, число работников или станков в мастерской, количество мастерских, которыми может владеть один человек, и др. В документах XVIIXVIII вв. таким цифрам уделяется пристальное внимание, поскольку качественные различия, выражавшиеся в этих количественных критериях, всегда отчетливо осознавались.

В данной работе будет рассмотрен один из параметров, позволяющих оценить происходившие изменения – количество людей, которых мастер мог нанять и которые могли помогать ему в работе. Основными источниками послужили документы и постановления для ремесленных и торговых корпораций Реймса – одного из самых известных и крупных городов Шампани. Реймс сочетает в себе специфику небольшого города, не являвшегося центром провинции, и одновременно – многие черты, присущие важнейшему центру королевства, поскольку именно здесь происходила коронация французских монархов, и здесь же находилась резиденция одного из самых влиятельных

церковных иерархов королевства – реймсского архиепископа, герцога и пэра Франции.

Реймс был крупным ремесленным и торговым центром, в 1520-1620 гг. – вторым городом Франции после Амьена в производстве шерстяных тканей1. За это столетие население города выросло почти вдвое – с 12 до 20 или даже 25 тысяч человек2, а в конце XVII в. в Реймсе проживало около 30 тысяч3. Расцвет реймсского производства пришелся на начало 1570-х годов, чему, возможно, способствовали и структурные изменения в его организации. Спад XVII в. связывают с ростом цен на сырье; английской, голландской, испанской, а затем и индийской конкуренцией. Некоторый подъем был достигнут в XVIII в.; реймсские шерстяные и шелковые тка-ни4, шляпы, перчатки и другие изделия из кожи были хорошо известны в королевстве, но эти достижения были несравнимы с успехами XVI в.5

Изменения, происходившие в экономике раннего Нового времени, наиболее отчетливо проявлялись в текстильной отрасли (если говорить о традиционных ремеслах), что также характерно и для Реймса. В 1666 г. в городе были составлены и в 1669 г. утверждены королевским патентом «Статьи уставов и регламента для производств сукна, саржи и шерстяной кисеи в городе Реймсе»6, при этом речь шла не о создании нового производства, а о получении почетного титула королевской мануфактуры. Основой для этих статей послужил утвержденный двумя годами ранее, в 1664 г., новый регламент изготовителей сукна, саржи и шерстяной кисеи7. Тогда же, до утверждения «мануфактурного» регламента, были урегулированы большинство сложных для ремесла вопросов, в том числе один из самых болезненных – изменение размеров тканей8. Недовольство нововведениями тогда высказывали как рядовые мастера, которых было 215 человек, так и купцы-мерсье9 и купцы, торгующие саржей, сукном и шерстяной кисеей. Первый устав реймсские изготовители шерстяной кисеи получили в 1572 г., в 60-е гг. XVII в. мастера и купцы апеллировали к нему как к действующему регламенту, не желая отказываться от прежних традиций, которые далеко не всеми расценивались как устаревшие.

Реймсский регламент 1666 г. является единственным из всех мануфактурных уставов того времени10, который ограничивает численность работников у мастера: в доме мастера (или в других местах) могло быть не более шести станков (mestiers) или подмастерьев (compagnons), изготавливающих саржу, кисею, сукно или другие ткани, относящиеся к ведению этого сообщества, с четырьмя чесальщиками (peigneurs) и одним учеником (apprenty), под угрозой 4 ливров 16 су штрафа11. Ограничение происходит из регламента 1664 г. и четко следует установившейся в этих ремеслах традиции (изменился лишь размер штрафа, прежде составлявший 40 ливров)12.

Если учитывать специфику нормативных актов, не всегда достоверно отражающих жизненные реалии, то в данном случае источники позволяют оценить масштабы реймсских мастерских и по другим данным. В октябре 1666 г. было решено не устраивать общего собрания ремесленников для обсуждения нового регламента. Это объяснили тем, что в корпорацию входит до двух тысяч работников, многие из которых не умеют себя вести и «чувствуют свою силу в своей численности»; собрание же может придать им дерзости и привести к серьезным для общественной безопасности последствиям13. Указание о 2000 работников (ouvriers) отчасти выступает как риторический прием, но, при всей его приблизительности,

Рис. 1. Динамика изменений количественного состава работников это число впечатляет. Если в 1665 г. было 215 мастеров, входивших в сообщество изготовителей саржи и шерстяной кисеи14, в среднем получается 9-10 работников у каждого из них, что впрочем полностью соответствует регламентам: 6 работников, 4 чесальщика и ученик.

Для конца XVII – середины XVIII в. источники позволяют восстановить более точную картину – не усредненные данные, а распределение работников по мастерским. По данным налогообложения, в 1685 г. в городе всего было 1500 мастеров, занимавшихся изготовлением саржи, шерстяной кисеи и многих других видов тка-ней15. 105 из них (7%) работали, вообще не прибегая к наемному труду. К середине XVIII в. их численность почти не изменилась: в 1746 г. таких мастеров было 99, однако они составляли уже четверть от общего числа мастеров, сократившегося почти в 4 раза, до 398 человек.

По сравнению с мастерами весьма незначительно за этот период изменилось число работников: с 2000 до 2565 человек. В 1746 г. 12% мастеров нанимали по одному работнику, 22% – двух, трех или четырех, причем работавших преимущественно на дому, а не в мастерской, принадлежавшей нанявшему их мастеру. У 163 мастеров (41% от общей их численности) было пять или более работников. В 1685 г. их было всего 15 человек, что составляло тогда 1%.

Радикальность перемен, произошедших за 60 лет, отчетливо видна на рис. 1, составленном на основе этих данных. Полностью изменился характер распределения, и сильнее всего – в отношении тех мастеров, кто нанимал от одного до четырех работников: в 1685 г. их было 1380 человек, к середине XVIII в. – в 10 раз меньше, 135 человек. И самые разительные перемены затронули мастерские, в которых был лишь один работник: в 1685 г. это 62% (у 930 мастеров), в середине XVIII в. – всего 12% (у 48). По мнению исследователей, это свидетельствует о произошедшем к середине XVIII в. «глубоком структурном изменении системы производства», об исчезновении мелкого семейного предприятия16. Хотя скорее следовало бы говорить об исчезновении не мелких мастерских – их положение стабильно, а о неустойчивости средних, процветающих при благоприятной конъюнктуре, и быстро разоряющихся при неблагоприятной.

Принимая логическое отличие мануфактуры от ремесленной организации как крупного от мелкого производства, на конкретно-историческом уровне исследователи сталкиваются со множеством сложных переходных форм, не поддающихся однозначной трактовке. Изменения в технике и технологиях действительно делали невозможным мелкое производство и вынужда- ли искать новые организационные формы. В то же время в большинстве профессий, которые составляли «основную массу» в экономике Средних веков и раннего Нового времени, по-прежнему преобладало мелкое производство, и далеко не всегда ремесленные мастерские можно рассматривать как низшую структурную единицу рассеянной мануфактуры.

Сопоставим приведенные данные с состоянием других ремесел Реймса. Ограничение числа работников в мастерской появляется в рейм-сских регламентах лишь в XVIII в., причем только в четырех уставах из 27, утвержденных в период с 1700 по 1774 г., что позволяет характеризовать это правило скорее как нетипичное. Мастер шляпник по регламенту 1700 г. не имел права нанимать для работы в своей мастерской более двух подмастерьев «во вред другим мастерам, которым их не хватает»17. У портного и старьевщика в его доме, обязательно – на его полном обеспечении, могли работать лишь четверо подмастерьев (1716 г.)18; у басонщиков (1736 г.)19 и поваров (1757 г.)20 – лишь по одному работнику.

У плотников и кровельщиков численность подмастерьев не ограничивалась (уставы этих корпораций не удалось обнаружить21, хотя о регламенте кровельщиков от 27 марта 1607 г. и упоминается в выдержке из регистров сообщества22), но некоторые соотношения можно вывести из постановлений 1771 и 1774 г., посвященных ежегодному и еженедельным взносам мастеров в пользу корпорации.

Впредь мастера плотники и кровельщики должны платить за себя по 3 ливра в год, а за своих работников – по 2 су в неделю, еженедельно составляя и подавая декларацию присяжному счетоводу сообщества. Мастер перечислял в декларации имена всех, кто в течение недели или нескольких дней работал в его мастерской (кровельщики должны были указать также учеников и своих сыновей), и заверял ее своей подписью. За ложные сведения или отсутствие декларации с него брали штраф в 30 су и удвоенный взнос за каждого из работников, то есть по 4 су. Тексты постановлений для плотников и кровельщиков очень похожи – одна структура и почти одинаковые формулировки, хотя некоторые различия, и формальные, и содержательные все же есть. В частности, кровельщики должны будут заплатить штраф за каждого из своих работников, а плотники, по всей видимости, – однократно, за сам факт нарушения23.

Первоначально мастера были разделены на несколько классов, в соответствии с которыми платили своим корпорациям разные взносы. Кровельщики полностью отказались от такого деления, утверждая, что «все мастера равны и могут работать сами без работников и подмастерьев»24, а плотники, которые были в этом с ними полностью согласны25, сначала, на 1771 г., классы сохранили, но взносы с мастеров уменьшили в три раза. Получилось следующим образом: восемь мастеров, относившихся к первому классу, должны заплатить по 8 ливров каждый вместо 24 ливров; шесть мастеров второго класса – по 5 ливров вместо 15; пять мастеров третьего класса – по 54 су вместо 8 ливров и девять мастеров четвертого класса – 27 су вместо 4 ливров. Еще с одного мастера-плотника – Жана-Батиста-Николя Рише – счетовод корпорации должен был получить 9 ливров, которым соответствовали его расходы, налоги и ренты, так как он работал исключительно для городской больницы (Hфtel-Dieu)26.

В соответствии с прежними нормами корпорация должна была получить: 8х24+6х15+5х8+9х4+9=367 (л.). В конце августа – 1 сентября 1771 г.27 только от мастеров в общую казну поступило: 8х160+6х100+5х54+ +9х27+180=2573 (су, взнос Ж.-Б. Рише, видимо, не изменился, иначе это было бы зафиксировано) или 128 ливров 13 су.

Решение корпорации датируется 8 июля, с этого момента в общую кассу стала поступать еженедельная плата за подмастерьев, которую можно посчитать. Разница между прежними и текущими взносами составляет 238 ливров 7 су. Если предполагать, что общая сумма поступлений не уменьшилась, то за полгода (за 26 недель, с 8 июля) эта разница должна была компенсироваться еженедельными выплатами за подмастерьев. В неделю получается около 183 су, что соответствует взносам за 91 работника, в среднем – 3 работника у мастера (мастеров – 29). Не менее вероятно, что корпорация ожидала выгоду от нововведения, то есть подмастерьев было еще больше.

Несомненно, что часть мастеров работали, никого не нанимая – не считая учеников и собственных сыновей, что четко прописано в постановлении. Начиная с 1772 г. такие мастера должны были платить только 3 ливра ежегодного взноса, что на целый ливр меньше минимального взноса мастеров 4-го класса, существовавшего до 1771 г., хотя в 2 раза больше минимального взноса, установленного на переходный 1771 г. Таким образом, именно в их пользу работало принятое корпорацией и утвержденное властями решение28. На вторую половину 1771 г. их налоговое бремя существенно сокращалось, если в этот период они не нанимали работников. Следует ли полагать, что они смогли добиться такого изменения из-за того, что их было больше, чем мастеров, нанимавших много работников? Или все же нововведения были выгодны всем мастерам? Вернемся к подсчетам. Если подмастерье работал в течение всего года – 52 недели, то мастер должен был заплатить в общую кассу корпорации 104 су взноса или 5 ливров 4 су. Для мастеров первого класса ежегодный взнос изменился с 24 до 3 ливров, «оставшиеся» 21 ливр точно соответствовали взносу, который бы плотник уплатил по новой системе за полную занятость 4-х подмастерьев в течение всего года (что подтверждает правильность оценки применения наемного труда). Здесь несомненно следует учитывать специфику ремесла – далеко не всю работу плотник мог сделать в одиночку, не прибегая к помощи других людей, просто в силу громоздкости изделий (полы, потолки, двери, рамы и др.), а также такой существенный фактор как разную потребность в дополнительной рабочей силе в течение года – в зависимости от наличия заказов и от их сложности. Таким образом, преимущество мастеров, никогда не прибегавших к наемному труду или использовавших его крайне редко, остается несомненным, но изменение системы ежегодных и еженедельных взносов оказывалось выгодным для всех мастеров-плотников.

Сравним с ситуацией в других городах и ремеслах в конце XVII – начале XVIII в. В 1693 г. в Марселе было 29 делавших снасти мастерских, в которых работали 32 мастера (шестеро мастеров составляли компании), 29 подмастерьев, 9 сыновей мастеров и 12 учеников. В большинстве мастерских (в 22-х) нанимали одного-двух работников. В двух мастерских мастера работали в одиночку, в трех мастерских нанимали по три работника. Только в одной мастерской работали четверо и в одной – пятеро работников29. У туринских портных в 1705 г. в 26 мастерских работали по одному ученику или подмастерью, в 23-х – по два, в четырех – по три и всего в одной – четверо, что в среднем составляет опять же 1-2 помощника на мастерскую (1,63) в тех случаях, когда эти помощники имелись30, в то же время многие мастера и мастерицы не нанимали работников.

Реймсские источники не позволяют выяснить численность учеников, хотя их участие в работе мастерской было немаловажным. Запрет принимать в обучение более одного ученика зафиксирован в подавляющем большинстве регламентов реймсских ремесленных и торговых кор-пораций31, и как известно, в последние годы (месяцы) своего обучения ученик был уже квалифицированным работником и полноценным помощником в мастерской – таким же, как и подмастерье. Подтверждает это, в частности, разрешение взять второго ученика в последний год обучения первого, т.е. в это время прежний ученик уже не требовал от мастера такого внимания, как в начале обучения. В то же время эта мера гарантировала мастеру, что он не останется без помощника после того, как истечет срок обучения прежнего ученика.

Ученики, помощники и подмастерья были посторонними для мастера и его семьи людьми. Вопрос об их численности закономерно находится в центре внимания исследователей – от этого напрямую зависело количество продукции, которое могло быть произведено в мастерской. Но в этом отношении не менее важную роль играли члены семьи мастера: братья мастера или его жены, племянники, крестники и другие родственники32, временно или постоянно проживающие в доме мастера.

Их участие в работе было внутрисемейным делом; этот вопрос не выносился на всеобщее обсуждение, и его по-своему решал каждый глава семьи – поэтому, в частности, в реймсских регламентах не встречается никаких запретов или разрешений подобного рода. Домочадцы мастера – без какой-либо конкретизации – упоминаются в документах, но не в отношении их работы в мастерской, а в ситуациях, связанных с неквалифицированным трудом, наравне со слугами и служанками – когда они несут, предположим, готовое изделие заказчику. Помогать мастеру в работе могли его младшие братья или другие родственники, обучившиеся (или даже не обучившиеся) ремеслу, но не имевшие возможности завести свое дело. Обычно мы не сомневается в преимуществе мастеров, у которых были такие помощники, – ведь с их помощью можно было делать работу быстрее или в большем объеме. Но это преимущество оказывается несомненным только в том случае, если оно соответствует потребности в расширении производства, а никак не ограниченному рынку сбыта ремесленных изделий.

Что касается детей мастера, то пока сын учился ремеслу у своего отца, для него не устанавливались никакие ограничения. Только если родители отдавали его в ученики к другому мастеру, он считался обычным учеником, и на него распространялись правила, установленные для таких детей (с некоторыми исключениями и по-слаблениями)33. Когда же обучение фактически завершалось, и сын мастера становился квалифицированным специалистом, это уже представляло определенную проблему. Она стала обсуждаться, а количество детей, имеющих право работать с отцом, стало ограничиваться на законодательном уровне. Для реймсских стригальщиков сукна в 1675 г. было принято постановление, в соответствии с которым во время поста мастеру разрешалось иметь в мастерской не более четырех работников, включая его сыновей. В остальное время – не более трех работ-ников34. Тем не менее, этот случай так и остался исключительным, ни для каких иных профессий подобное ограничение не фиксируется.

Следующий этап – когда сын мастера сам становился мастером. Это происходило раньше, чем для посторонних для корпорации людей, иногда – намного раньше. Так, для булочников 1743 г.35 и портных в 1749 г.36 было установлено: 12 лет достаточно, чтобы сын мастера мог стать мастером, пройдя небольшое испытание (une lйgиre expйrience). Присяжные портных назначали испытание и затем подтверждали его успешность перед городскими властями. Булочники же запрещали сыну мастера проходить испытание в доме его отца, если тот является в настоящее время присяжным37. Это исключительный случай; нигде не устанавливается столь низкого возрастного уровня для будущего мастера – регламенты все же называют 16-18-20 лет и 22 года38. 12 лет на этом фоне выглядят так, будто происходят из конкретной ситуации, сложившейся к середине XVIII в. в нескольких ремеслах или в городском ремесле в целом39, что подтверждается и указанием на одновременный испытанию статус родителя: когда отец – присяжный.

Остается вопрос – где и как работали дети мастера, так рано ставшие мастерами – в своих собственных мастерских или же по-прежнему в мастерской отца? В Реймсе известны запреты объединяться мастеру с подмастерьем, купцу с не-купцом, горожанину с чужаком и мастерам разных профессий друг с другом, но никогда не говорится об объединении близких родственников. Двум мастерам одной специальности запрещают работать в одной мастерской лишь книгопечатники (1623 г.), требовавшие, чтобы у каждого мастера было бы не меньше двух печатных прессов. Если у мастера только один пресс, он должен был приобрести второй, с необходимыми для него шрифтами, иначе мог работать только по найму у других мастеров40. Таким образом, это единственное известное в городе ограничение представляется исключением, а не общепринятой нормой, и предположение о том, что ставший мастером сын мастера оставался работать в мастерской отца, выглядит вполне правомерным. Этому находятся подтверждения в источниках. Мастер-ножовщик, сын мастера, не имел права открыть лавку и работать самостоятельно до 22 лет или до женитьбы; он мог заниматься ремеслом исключительно в мастерской своего отца или другого мастера (1739 г.)41. Подобные правила зафиксированы и для других ремесел, хотя далеко не всегда уточняется, является ли молодой мастер сыном мастера, или нет. У колпачни-ков: «Не может никакой мастер колпачник открывать лавку, если он не достиг возраста в 22 года или не женился» (1706 г.)42. Аналогичная формула есть у изготовителей колбасных изде- лий (1685 г.)43 и аппретурщиков тканей (1704 г.)44. Таким образом, строгая зависимость между получением звания мастера и получением (основанием) собственной мастерской не являлась нормой жизни ремесленников. Между двумя этими событиями вполне могло пройти несколько лет.

Мастера, нанимавшие четыре, пять или шесть работников, должны были задуматься о том, где и как они будут работать, – обычной ремесленной мастерской для них было бы уже недостаточно. Источники не случайно уделяют внимание тому, где именно работал подмастерье – в доме ли нанявшего его мастера или в другом месте (в своем доме). Простое увеличение численности работников, которых мастер может снабдить сырьем, инструментами и заказами, приводило к тому, что традиционная организация ремесла становилась невозможной. Не в последнюю очередь из-за того, что все эти работники физически не могли находиться и работать в небольшой ремесленной мастерской, не рассчитанной на такое количество людей. Соответственно, запрет нанимать несколько подмастерьев консервировал размеры мастерских и в целом мелкое производство (отмечу, что четыре подмастерья у портных и старьевщиков могли вполне соответствовать нормам мелкого производства в силу специфики их ремесла, позволяющего даже такому количеству людей работать на ограниченной площади, шить и перешивать одежду.).

Исследователи уделяют особое внимание различиям и качественному разрыву между мелкими и крупными мастерскими, отражающему становление мануфактурного производства. В то же время данные о численности работников в мастерских позволяют обратить внимание на другой, не менее существенный и реально ощутимый статусный разрыв: между мастерами, нанимавшими хотя бы одного работника – и теми, кто работал сам и с помощью членов своей семьи. Положение последних, несмотря на его кажущуюся невыгодность, оказывалось на порядок более стабильным, а ценность мелкого производства оставалась несомненной и для самих ремесленников, и для государства, и для общества в целом.