Цицерон и Сенека о страстях и пороках

позволит лучше понять системы этических взглядов Цицерона и Сенеки, раскрыть их специфические черты, расширяя тем самым научное знание о древнеримской философии.

Оценивая степень изученности заявленной темы, можно отметить несколько важных моментов. Во-первых, со второй половины XX века до настоящего времени интерес специалистов к представлениям Цицерона и Сенеки об эмоциях неуклонно растет. Исследователи, занимающиеся данной проблематикой, рассматривали такие вопросы, как определение страстей, их видовое разнообразие и удаленность от разума3, оказываемое ими пагубное воздействие не только на поведение человека, но и на политическую жизнь общества и даже на взаимоотношения с другими народами и государствами4, а также обоснование необходимости бороться с эмоциями и способы этой борьбы5. Отмечалось, что отношение Цицерона и Сенеки к проявлению эмоций в политической сфере совпадало, хотя они предпочитали разные термины для их обозначения (в трудах Цицерона чаще встречается термин «perturbationes», а в сочинениях Сенеки – «adfectus»), и Сенека в отличие от Цицерона приписывал гневу доминирование над другими чувствами6. Во-вторых, в научной литературе представления этих римских мыслителей о пороках не сравнивались, они изучались по отдельности, при этом больше внимания было уделено Цицерону. Анализируя взгляды этого римского мыслителя I в. до н. э., К. Й. Классен указывает на весьма внушительный список пороков, упоминавшихся им7. Представлениям Цицерона об отдельных пороках посвящены статьи А. М. Браговой8. По словам О. А. Шалимова, Сенека понимал порок как «следствие душевного нездоровья»9. Исследователь затрагивает вопрос о пороках в рамках анализа образа идеального правителя, разработанного стоиком10, а Г. П. Медведева – в ходе изучения его взглядов о благодеяниях11. С. Е. Фишер обращает внимание на то, что, с точки зрения этого римского философа, человек порочен не от природы, а возникают пороки от дурных мнений, которые через молву влияют на людей, способствуя распространению порочности12. В-третьих, сравнительная характеристика представлений Цицерона и Сенеки о страстях и пороках не была предметом отдельного исследования, а по вопросу о соотношении обоих понятий в сочинениях каждого из этих римских мыслителей по отдельности в научной литературе имеются лишь весьма краткие высказывания, в основном относящиеся к какой-либо конкретной эмоции. Так, понятие «libido» у Цицерона одни исследователи относят к порокам13, а другие – к «душевным волнениям» («perturbationes»), то есть к страстям, эмоциям14. Гнев, причислявшийся этим мыслителем I в. до н. э. к разряду «libido» в рамках более широкого понятия «perturbationes»15, А. М. Брагова называет «худшим из пороков»16. Вопрос о соотношении пороков и эмоций в представлениях Сенеки исследователи затрагивали лишь при изучении его отношения к гневу, единодушно отмечая, что он называл его страстью (adfectus) и пороком (vitium)17.

Резюмируя изложенное выше, можно констатировать отсутствие отдельного исследования, посвященного сравнительному анализу представлений Цицерона и Сенеки о соотношении эмоций и пороков, с одной стороны, а также фрагментарную степень изученности частных вопросов по данной теме и дискуссионный характер выводов специалистов, с другой. Эти обстоятельства позволяют предпринять попытку рассмотреть взгляды этих римских мыслителей с целью их сравнения.

Цицерон чаще всего обозначает эмоции термином «perturbationes» (волнения) или выражением «perturbationes animi» (душевные волнения). Они для него являются основными в процессе размышления о страстях, поэтому именно их он использует в дефинициях и классификации эмоций (Cic. Tusc.

disp. III. 7, 9, 23, 24, 27, IV. 10, 11). Довольно часто в его сочинениях для их обозначения встречаются также слово «motus» (волнения) и словосочетание «motus animi»/«motus animorum» (движения души, душевные волнения) (Cic. De orat. II. 185, 189, 191, 209, 337, III. 220; Tusc. disp. III. 7, 11, IV. 65; Top. 86). В очень редких случаях он употребляет такие выражения, как «permotiones animi» (движения души, душевные волнения) (Cic. De orat. II. 185), «seditio animi» (возмущение души, раздражение души) (Cic. De rep. I. 60), «commotiones animorum» (движения души, душевные волнения) (Cic. Tusc. disp. IV. 61).

Характеризуя сущность страстей и классифицируя их, Цицерон в основном следует за стоиками (Ibid. IV. 11), хотя и критикует их за недостаточную разработку вопроса об исцелении души от волнений (Ibid. IV. 9).

В определениях и характеристиках страсти, содержащихся в сочинениях этого мыслителя I в. до н. э., акцент ставится на разные аспекты этого феномена. В одних внимание обращается лишь на источники происхождения страсти, которыми являются представления и легкомысленные суждения о благе и зле, а не природа (Cic. De fin. III. 35; Tusc. disp. III. 24; IV. 11, 14)18. Другие подчеркивают удаленность эмоции от разума (Cic. Tusc. disp. III. 7; IV. 61)19. Третьи отражают состояние духа (Ibid. III. 7), в том числе в связи с источником возникновения страсти (Ibid. IV. 11) или с его неподчинением разуму (Cic. De off. I. 136)20. Кроме того, есть два более полных определения, включающих как происхождение эмоции, так и ее непокорность разуму (Cic. Tusc. disp. III. 24; IV. 11)21. Наконец, одна весьма краткая дефиниция раскрывает влияние страсти на бедственное положение охваченного ею человека (Ibid. III. 27)22. Сравнение этих определений позволяет утверждать, что, рассматривая эмоцию под разными углами зрения, Цицерон все же считает наиболее важными аспектами ее происхождение и удаленность от разума. Сам он не пытается собрать все характеристики воедино, обобщить дефиниции, но становится очевидным, что, в его понимании, страсть – это сильное движение духа, возбужденного представлениями о благе и зле и отвернувшегося от разума, которое приносит человеку несчастья.

Несмотря на то, что в стоических определениях, которые Цицерон приводит в своих сочинениях, подчеркивается, что эмоции не порождаются природой (Cic. De fin. III. 35; Tusc. disp. IV. 11), все же он отмечает, что у разных людей есть склонность (proclivitas) к разным perturbationes (Cic. Tusc. disp. IV. 27–28). Это обстоятельство позволяет утверждать, что римский мыслитель I в. до н. э. приблизился к идее о естественных эмоциональных различиях людей, хотя и не сформулировал ее четко.

Порок обозначается у Цицерона термином «vitium». Близкими к нему, однопорядковыми, но не синонимичными являются термины «peccatum» (проступок, грех) (см. Cic. Tusc. disp. III. 4: «peccatorum vitiorumque laudatrix») и «malitia» (порочность) (см. Cic. De fin. III. 39: «vitia malo quam malitias nominare»).

Порок определяется Цицероном менее четко, чем страсть. Противопоставляя его добродетели (virtus), этот римский мыслитель I в. до н. э. рассматривает его как то, «что… является предосудительным само по себе» («quod… vituperabile est per se ipsum»: Ibid. III. 40) и порождает постыдные действия (turpes actiones: Ibid. III. 39), ибо, как в добродетели заключено все достойное (honesta), так в пороках – все постыдное (turpia) (Cic. De leg. I. 44).

В качестве источников пороков Цицерон называет природную предрасположенность души к тем или иным vitia23 и вину (culpa) самих людей, «чьи пороки состоят из ложных представлений о хороших делах и плохих» («eorum vitia constant e falsis opinionibus rerum bonarum et malarum»: Cic. Tusc. disp. IV. 81). Кроме того, он обращает внимание на народную молву (fama popularis), потворствующую порокам и даже зачастую одобряющую их, и лесть (adsentatio) (Ibid. III. 4; Lael. 89), которые способствуют укоренению пороков в душе человека и их распространению в обществе.

Обобщая, можно заключить, что, с точки зрения этого мыслителя, порок – это склонность к постыдному, проявляющаяся в поступках, достойных порицания, и усиливающаяся при потворстве и одобрении со стороны общественного мнения и льстецов из ближайшего окружения человека.

Сопоставление тех характеристик, которые Цицерон дает страстям и порокам, обнаруживает очевидную близость двух данных понятий. Однако абсолютного совпадения их смыслов все же нет, «ибо пороки – это состояния, остающиеся без изменений, волнения же – изменяющиеся, так что (они) не могут быть частями неизменных состояний» («vitia enim adfectiones sunt ma-nentes, perturbationes autem moventes, ut non possint adfectionum manentium partes esse»: Cic. Tusc. disp. IV. 30)24. Из этих слов Цицерона логично было бы заключить, что термин «adfectus» является у него общим (родовым) обозначением эмоций и пороков, однако в их определениях он им не оперирует.

Отдельно хотелось бы остановиться на проблеме соотношения во взглядах Цицерона понятий болезни, страсти и порока. К. Морескини и М. Р. Гравер указывают на то, что этот римский мыслитель оспаривал целесообразность употребления термина «morbi» (болезни, недуги) применительно к эмоциям25. А. М. Иопполо утверждает, что он четко разграничивал болезнь

(как постоянное состояние) и страсть (как живое, быстро меняющееся явление) и полагал, что страсти вызывают болезни и недомогания26.

Цицерон, действительно, высказывает неоднократно сомнение в том, что термин «morbi» является подходящим для характеристики всех эмоций (Cic. De fin. III. 35; Tusc. disp. III. 7, 23, IV. 10). К недугам души (animi morbi), по мнению римского мыслителя, относятся не все страсти, а лишь «безмерные и пустые желания богатства, славы, господства, также разнузданных удовольствий, … печаль, досада, скорби, которые подавляют души и изнуряют заботами» (Cic. De fin. I. 59)27. Однако он отмечает, что термин «morbi» не соответствует понятиям милосердия (misericordia), гневливости (iracundia) (Ibid. III. 35), влечения (libido), неумеренной радости (inmoderata laetitia) и страха (metus) (Cic. Tusc. disp. III. 23). Необходимо заметить, что в произведениях Цицерона четкий критерий деления страстей на отождествляемые и не отождествляемые с болезнями души отсутствует. Пороки (vitia) же он не относит к болезням (morbi) и недомоганиям (aegrotationes), утверждая, что пороки можно уничтожить намного быстрее, чем излечиться (Ibid. IV. 32).

Рассмотрим, как решает те же вопросы Сенека.

Страсти (adfectus) римский стоик определяет как «душевные волнения, не заслуживающие одобрения, внезапные и сильные» («motus animi inprobabiles, subiti et concitati»: Sen. Epist. LXXV. 12). Он не дает их классификацию, но отмечает доминирующее положение гнева (Sen. De ira. II. 36. 6). Как и Цицерон, Сенека полагает, что люди отличаются предрасположенностью к той или иной страсти: один по своей натуре может быть боязлив (timidus) (Sen. De benef. IV. 27. 1), у другого душа более склонна к гневливости (iracundia) (Sen. De ira. II. 19. 1). Любая эмоция, на его взгляд, «от какого-то почти естественного начала происходит» («a quodam quasi naturali fluere principio»: Sen. Epist. CXVI. 3). Если не бороться со страстями, то они возникают все чаще, развиваются и, находясь в запущенном состоянии, порождают пороки (vitia), которые этот философ также называет болезнями (morbi) (Ibid. LXXV. 12, LXXXV. 10, CXVI. 3). Его идея о том, что эмоции – это причины пороков, позволяет полагать, что термины «adfectus» и «vitia» у него не являются синонимичными. Однако, согласно Сенеке, гнев – это и adfectus, и vitium (Sen. De ira. III. 1. 3–5, 2. 2). Римский стоик выделял его особым образом, отмечая его отличия от остальных страстей и пороков (см.: Ibid. I. 1. 1, III. 1. 3–5). Очевидно, именно признание уникальности гнева побудило этого мыслителя посвятить ему отдельное произведение под названием «О гневе».

«Болезни души» (morbi animi) Сенека характеризует как «застарелые и тяжкие пороки» («inveterata vitia et dura»), «мнение, упорствующее в (своей) извращенности» («iudicium in pravo pertinax») (Sen. Epist. LXXV. 11). Философ подчеркивает, что пороки не являются врожденными (Ibid. XCIV. 55–56), они враждебны природе (Ibid. L. 8). Возникнув в человеке, они активно развиваются (Ibid. CXVI. 2), оказывая негативное воздействие не только на душу (animus), но и на ум (ingenium) (Ibid. CXIV. 3), поэтому крайне важно бороться с ними. Эволюционируя, пороки обнаруживают многообразие своих признаков (proprietates), «они различны, имеют бесчисленные формы, их виды нельзя постичь» («varia sunt, innumerabiles habent facies, conprendi eorum genera non possunt»: Ibid. CXXII. 17), а значит, и невозможно их классифицировать.

Развитие и распространение пороков, как полагает Сенека, не связаны с воздействием природы, но в них виновны сами люди (Ibid. XLI. 9). В процессе воспитания, социализации, через наглядные примеры суждений и моделей поведения, через их одобрение и порицание со стороны большинства человек усваивает ложную, ошибочную, влекущую к порокам систему ценностей, которую общественное мнение навязывает ему в любом возрасте как единственно правильную28. С точки зрения этого римского стоика, человеку необходимо бороться с собственными страстями и пороками, самосовершенствоваться, общаться с хорошими людьми, достойными подражания, ориентировать свою душу на постижение и достижение добродетели, ибо каждый сам является творцом своих нравов («sibi quisque dat mores»: Ibid. XLVII. 15).

Сопоставляя представления Цицерона и Сенеки о страстях и пороках, можно выявить как общие, так и отличительные черты. Оба мыслителя понимали страсть как душевное движение, волнение; отмечали изменчивость как ее неотъемлемое свойство; заявляли о наличии у разных людей склонности к различным страстям; фактором, способствующим укоренению пороков в душе человека и их распространению в обществе, считали влияние людей друг на друга, осуществляемое через общественное мнение. Если для обозначения эмоции они использовали разные термины, то, размышляя о пороке, употребляли одно и то же слово – «vitium».

Определений страстей Цицерон, вслед за стоиками, дает несколько, акцентируя внимание в основном на их происхождении и удаленности от разума. В единственной же дефиниции у Сенеки отмечаются негативное отношение к эмоциям и две их черты (внезапность и сила). Разработанную стоиками более раннего периода и поддержанную Цицероном классификацию страстей он не принял, но отмечал особое положение гнева, считая его как эмоцией, так и пороком. Проблема источников страстей у обоих мыслителей продумана не достаточно хорошо. Так, Цицерон категорично отрицает их природное происхождение, но в то же время отмечает, что существует склонность к той или иной страсти. Сенека же пишет о «каком-то почти естественном начале» (Sen. Epist. CXVI. 3).

По некоторым вопросам эти римские философы придерживаются полностью противоположных точек зрения. Если, согласно Цицерону, пороки неизменны, то, по мнению Сенеки, они, напротив, постоянно развиваются, изменяются, приобретают многообразные формы и виды. Размышления об источниках пороков и их связи со страстями также приводят этих мыслителей к различным выводам. Цицерон объясняет возникновение пороков природной предрасположенностью к какому-то vitium и виной самих людей с их ложными представлениями. Страсти, на его взгляд, частями пороков не являются. Сенека же утверждает, что не природа, а именно adfectus порождают vitia. Наконец, кардинально отличаются и позиции обоих мыслителей по проблеме соотношения терминов «morbi» / «animi morbi» (болезни / болезни души) и «vitia» (пороки). Для Сенеки они синонимичны. Цицерон же не называет пороки «болезнями», но считает, что выражение «animi morbi» допустимо применять к таким страстям, как желание, печаль, досада, скорбь.

Таким образом, хотя представления Цицерона об эмоциях сформировались под сильным влиянием ранних стоиков, а Сенека был убежденным приверженцем стоической философии, их взгляды о страстях и пороках имеют меньше общих черт, чем отличий, в том числе весьма существенных.