Цифровые онтологии права и цифровое правовое пространство

Абрис проблемы

В условиях экспоненциального роста сложности правового пространства возникает необходимость поиска новых автоматизированных способов управления нормативными массами, массивами (правовыми отраслями (классическими и комплексными), подотраслями, институтами (отраслевыми и межотраслевыми) и субинститутами), нормативными горизонтами, нормативно-правовыми векторами (развивающимися направлениями правового регулирования), нормативно-правовыми режимами.

Современные процессы упрощения законодательства1, омологирования нормативно-правового дизайна2, редуцирования энтропийности в законо-дательстве3 наталкиваются на то, что нормативно-правовая «вселенная»4 всё более выраженно превращается в классическую сложную, открытую, динамическую систему.

Ещё Ганс Кельзен писал, что «нормативная система, которая представляет себя в качестве правопорядка, имеет в основном динамический характер»5.

По словам Г.В. Мальцева, «право, правовое регулирование – это не механизм, не конгломерат отдельных структур, не агрегат рационально соединенных элементов, приводимый в движение конструктором или инженером (законодателем или правоприменителем), но открытая динамическая система, обладающая качествами единства и целостности, активно взаимодействующая со средой, социальной и природной»1.

Но, согласно Л.А. Растригину, сложная система рождена и существует, вовсе не для того, чтобы ею кто-то управлял, ибо она «не любит» управления по причине «независимости» своего существования от целей субъекта, стремящегося управлять ею2.

Ситуация в значительной степени осложнена тем, что, как обоснованно указывают Т.Я. Хабриева и Н.Н. Черногор, объектами правового воздействия ныне становятся во всё большей мере «цифровые сущности», при этом «цифровые технологии способны менять образ права», появляются новые онтологии права, например – «циклические правовые массивы в условиях цифровой реальности», цифровизация в целом оказывает существенное влияние на форму права3.

Вместе с тем сегодня тематический горизонт цифрового права, цифровой экономики, искусственного интеллекта, применения технологий Blockchain в правоприменении и в государственном управлении очень сильно зашлакован разнообразной весьма вольной лексикой, используемой в большинстве случаев без критического осмысления тех феноменов, процессов и отношений, которые она призвана описывать и объяснять. Переизбыток некритического восприятия (даже избыточного восхищения) всего того, что именуют инновациями, усложняет возможности релевантного отбора и использования терминологических рядов, линеек маркеров и признаков.

Но во всём этом есть и релевантная составляющая, отражающая действительно имеющие место прорывные инновации, реально существующие проекты, феномены, процессы, отношения, которую и надлежит отделить от указанной зашлакованности.

Цифровые технологии уже сегодня позволяют эффективно автоматизировать и администрировать правовое обеспечение в ряде сфер4.

В условиях интенсивной «цифровизации», пишут Т.Я. Хабриева и

Н.Н. Черногор, происходит трансформация, модификация сферы правового регулирования, таковая становится мультисодержательной, соответственно, «задача юристов – придать этой реальности правовую форму»1. И совершенно необходимо развитие теоретического базиса, позволяющего поспеть за всеми этими изменениями.

Вопрос о возможности релевантной компьютерно-программной формализации права

Сегодня в рамках концепта так называемого права второго модерна обсуждаются предложения ««упаковать» законы в программный код с целью обеспечения стройности, определённости и однозначности содержания нормативных актов»2. И хотя, как отмечает В.Д. Зорькин, «скорее всего, сторонники такого подхода преувеличивают его возможности и недооценивают вариативность общественных отношений, подлежащих регулированию, саму эту идею нельзя отбрасывать»3.

На сегодня это один из сложнейших вопросов: возможна ли релевантная машинная формализация права без явного ущерба для эффективности права и для самой природы права?

Неслучайно Г.А. Гаджиев задаётся вопросом: «По сути, это тот самый основной для современной онтологии права вопрос: как найти разумное сочетание пространства права с его формализмом и беспристрастностью и пространства этики с его идеей справедливости?»4

Исследования по сопряжению компьютерно-программных ресурсов (искусственного интеллекта) и права ведутся уже свыше четырех десяти-летий5. Ранние исследования в области правовой теории значительно способствовали концептуализации правовой области и привели к явным представлениям с использованием формальных языков. К наиболее ранним из таких представлений относят язык Торна Маккарти для юридического дискурса (LLD) и формальной логикой NORMA Рональда К. Стэмпера. Язык Торна Маккарти LLD базировался на множестве терминов, по существу, интегрально представляющих собой специфический юридический домен: ведётся автоматизированный учёт терминов для отражения и маркиров- ки материальных объектов и неосязаемых объектов. С использованием таких терминологических рядов юридический дискурс моделируется в форме установлений юридических норм первого порядка и модально-основанных установлений второго порядка, поддерживающих время, события, действия и деонтические проявления1. С другой стороны, Рональд К. Стэмпер утверждал2, что выражение юридических знаний в форме правил чрезмерно упрощает и ограничивает право. Вместо этого он предложил логику форм и привилегий. Эта логика была названа им NORMA и была призвана описывать сущности, основанные на поведении, а не на значении истинности. NORMA включает понятия, которые моделируют агентов, их поведенческие инварианты и их действия3.

Релевантное решение может быть найдено через задействование концептов правовых онтологий, правовых порядков, правовых универсумов (ландшафтов, пространств).

Концепты правовых онтологий

Потребности в онтологическом подходе в доступе к нормативным знаниям уже давно обоснованы4.

Как пишет Е.Г. Драгалина-Черная, «развитие онтологической инженерии (ontological engineering), успешно использующей логические методы в построении прагматически ориентированных онтологий предметных областей (domain ontologies), возродило интерес к старой проблеме взаимосвязи логики и онтологии. Онтология… вновь обретает интеллектуальную респектабельность, в то время как логика всё настойчивее задается вопросом о собственных основаниях и границах»1.

В общем значении, согласно интерпретации Ю.И. Волокитина, В.П. Ку-прияновского и др., «онтология – технология (и результат её задействования) всеобъемлющей и подробной формализации некоторой области знаний с помощью концептуальной схемы», в том числе «посредством задействования формализованных онтологических языков и инструментов, которые уже стали мировыми стандартами»2. Но это – лишь одно из значений лексемы «онтология» применительно к рассматриваемой области.

В значении самостоятельной (в чём-то рафинированной) теории понимание правовой онтологии смыкается с теоретическими построениями Ганса Кельзена, писавшего, что «чистая теория права занимается фактическими составами лишь в той мере, в какой они представляют собой содержание правовых норм, т.е. определены правовыми нормами. Её предмет – специфическая, подчиняющаяся собственным законам область смысла»3.

Согласно (в определённой мере развивающей эти взгляды Ганса Кель-зена) концепции Г.А. Гаджиева, юридический концепт действительности с точки зрения онтологии права – это одна из важных методологических категорий, это онтологическая структура. Правовая реальность и реальность права – это самостоятельные категории онтологии права. Понятие «правовая реальность» гораздо шире, чем понятие «реальность права». Специфичность онтологии права состоит в том, что это особый модус бытия – бытие-долженствование. Онтология права имплицитно определяет не только предметную сферу, границы мира права, но и возможности познания и сам характер, дизайн знания4.

Согласно нашему концепту, термин «онтология» (применительно к сфере права) интерпретируется и объясняется следующими способами:

• 1)    интегральный инструмент формализованной концептуализации и то-пологизации сферы права и, шире, сферы юридических знаний (правовой науки, профессионально-экспертной сферы знаний и т.д.);

• 2)    средство конструирования и/или репрезентации правовой реальности (действительности)¹ и правового универсума (правового пространства, правового ландшафта);

• 3)    аппроксимированная к условно-идеальному правовая форма;

• 4)    научное учение о бытии и формах бытийствования права;

• 5)    специфические формы (дискретные или длящиеся) бытийствования правовых норм (и правовых массивов), правовых феноменов, правовых процессов (в значении, объяснённом одним из авторов настоящего материала – И.В. Понкиным²) и правоотношений, фреймированные определёнными нормативно-правовыми порядками и нормативными экстра-правовыми порядками, в том числе деонтологическими (ценностно-нормативными) порядками.

Что касается четвёртой позиции в списке выше, то, согласно Г.А. Гаджиеву, «правовая онтология – учение о мире права и формах его существования. Практическая онтология права представляет собой её часть, выступая связующим звеном между философией права и практической юриспруденцией. По сути, это применение философско-правовых выводов о мире права для решения сложных проблем юриспруденции, причём порой таких сложных, что кажется, что у них вообще никогда не будет решения… Онтология права в качестве объекта познания рассматривает один из сегментов бытия человека – правовую реальность. Она систематизирует онтологические категории, имеющие отношение к миру права. Практическая значимость онтологии права состоит в том, что она представляет собой разновидность методологической науки, причём не всеобщей, а отраслевой, юридической»3.

Соответственно, под цифровой онтологией права обоснованно понимать всё вышесказанное, экстраполированное на виртуальный (цифровой) универсум (виртуальную среду).

К вопросу о цифровом правовом пространстве

Согласно авторскому определению одного из авторов настоящего материала (И.В. Понкина), в юридико-техническом (инструментальном) понимании юридическое (правовое) пространство есть представляемое про- странство, выражающее матрицу, в рамках и на основе которой каждому элементу совокупности правовых норм, нормативно-правовых актов, правовых и юридически-значимых явлений, отношений и событий, субъектов и объектов публичного управления, публично-правовым и другим правовым отношениям атрибутируются свои наборы параметров (спецификаций), привязывающих их к определённому «образу места» в этой матрице, а также определяется, как формальное право, как формальная правовая система взаимодействует (в рамках такой топологии) с субъектами и объектами публичного управления сообразно конкретным обстоятельствам (предоставляя определённую свободу такого взаимодействия)1.

Это определение релевантно ориентировано и применимо и в отношении цифрового правового пространства.

Обоснованно выделять две формы цифрового правового пространства:

– пассивное цифровое (виртуальное) пространство, в котором просто электронными (программно-компьютерными) средствами воссоздано пространство правовое, как универсум (среда) системного размещения и хранения всей совокупности текстов нормативно-правовых и иных нормативных актов государства, текстов документов правореализации, договоров, стандартов и т.д. (то есть как банальная «кладовка» хранения текстов нормативно-правовых и иных актов и документов, пусть и цифровая, и даже с продвинутой эргономикой пользования ею и интеллектуальными системами поиска и интерреляций);

– активное цифровое (виртуальное) пространство, в котором вся нормативно-правовая масса принудительно (в рамках спроектированных концептов, функционалов и топологии) релевантно упорядочивается (в том числе иерархизируется и иным образом интеррелируется), автоматизируется и администрируется.

В научной литературе встречаются разные подходы, но, в общем, к линейке основных минимальных (ординарных) онтологических единиц в онтологии права относят (надо думать, список неполон):

– текст правовой нормы и (на несколько более высоком уровне) нормативный правовой акт; добавим сюда норму технического правового регулирования, а также норму иной, помимо права, системы нормативной (экстра-правовой) регламентации, а равно соответствующий акт;

– юридический спор;

– единицу правовой риторики (что сюда относить – предмет дискуссии);

– ординарное («простое») правоотношение и др.

С цифровым правовым пространством связаны многие другие онтологические универсумы, и в частности – интеллектуальная цифровая экономика.

Согласно нашей авторской дефиниции, интеллектуальная цифровая экономика – интегральный парадигмально-управленческий и технологический концепт дизайна (парадигмальные и ценностные основы, стратегия и топология, комплекс идей о топологии отношений) и связанный с ним концепт нормативно-правового и иного нормативного фреймирования (как жёстких, так и динамически изменяющихся относительно устойчивых правовых рамок – vinculum juris) общественных отношений и их соответствующего технологического обеспечения (сопровождения) в существующей в действительном (не виртуальном) мире экономике, предусматривающий наложение на такую экономику и на прошивающие её (взаимодействующие между собой) порядки – искусственного порядка интеллектуальной электронной инфраструктуры (находящейся в структурно-функциональном единстве или устойчивых интерреляциях совокупности информационно-телекоммуникационных, математических и компьютерно-программных платформ, инструментов и сервисов – инфраструктуры электронного правительства, инфраструктур корпоративного управления, технологий и ресурсов облачных и туманных вычислений и сервисов, «интернета вещей», «интернета транспортных систем и средств», быстродействующих интеллектуальных электронно-логистических платформ и др.), обеспечивающего «бесшовные» сложноструктурные функционально-целевые (корреально-функциональную и конкордантно-целевую) сопряжение и интегрирование массивов и потоков имущественных, управленческих, сервисных и коммуникационных ресурсов, а также обеспечивающего синергетические сопряжения потенциалов и усилий публичного сектора, общества (населения), частного сектора (бизнеса), иных акторов¹.

К вопросу о цифровой онто-инженерии в праве

Соответственно, речь должна идти о «цифровом юртехе»2 или, согласно нашей концепции, о цифровой юридической онто-инженерии – цифровой онто-инженерии (онтологической инженерии) в праве.

При этом термин «онтологическая инженерия» мы понимаем согласно устоявшимся в науке подходам1.

Цифровая юридическая онто-инженерия имеет в своём арсенале специфические интегральные инструменты оперирования цифровыми онтологиями в праве, в числе которых (согласно нашему концепту):

– формализовано-администрирующая топологизация нормативно-правовых универсумов (пространств, ландшафтов) – на международном, общесударственном и субгосударственном уровнях, а также сложных иерархизаций и интерреляций внутри массивов нормативного правового регулирования и технического нормативного регулирования, в целом на мета-уровне – нормативно-правовой «вселенной» (с помощью технологий энтропийного управления, интеллектуальных семантических технологий и др.);

– маршрутизация и алгоритмизация проектируемых, реализуемых и контролируемых изменений в праве, с использованием технологий генетического и иного существенно омологированного поиска, интеллектуальных технологий управления и др.;

– внутренний интеллектуальный пруденциальный контроль (в том числе с помощью системных идентификаторов) должных (ожидаемых и приемлемых) параметров гомеостаза системы права и её структурных частей, а равно спроектированных (заданных спецификациями) иных их параметров;

– деконструкция и последующее сопряжённое с этим пересобирание (пересборка) отраслевого или подотраслевого нормативно-правового массива (как принципиально новый инструмент систематизации права).

Минимального (ординарного) уровня инструментом здесь может, в числе прочих, выступать правовое фреймирование.

Согласно теории фреймов Марвина Мински, «фрейм – это некоторая структура данных (образ); соответственно, субфреймы, фреймы и суперфреймы – это иерархически упорядоченные элементы, образующие системы фреймов; группы семантически близких друг к другу фреймов объединены в систему фреймов². По Г.С. Поспелову, фрейм любого вида - это та минимально н еобходимая структурированная информация, которая од-

• ¹    См., например: G 6 mez-P e rez A., Fern a ndez-L 6 pez M, Corcho O. Ontological Engineering. With examples from the areas of Knowledge Management, e-Commerce and the Semantic Web. London: Springer, 2004. – xii; 403 p. Волокитин Ю.И., Куприяновский В.П., Гринько О.В., Покусаев О.Н., Синягов С.А. Проблемы цифровой экономики и формализованные онтологии // International Journal of Open Information Technologies. 2018. Vol. 6. № 6. С. 87– 96. Заковоротная М.В. Онтологическая инженерия, философская онтология: проблемы и перспективы совместного развития // Научная мысль Кавказа. 2013. № 2. С. 13–20. Чистякова И.С. Инженерия онтологий // Інженерія програмного забезпечення. 2014. № 4. С. 53–68. Драгалина-Черная Е.Г. Формальные онтологии как абстрактные логики // Логические исследования. Вып. 12. М.: Наука, 2005. С. 162–169.

• ²    Минский М. Фреймы для представления знаний: Пер. с англ. М.: Энергия, 1979. С. 7.

нозначно определяет данный класс объектов. Наличие фрейма позволяет относить объект к тому классу, который им определяется1.

Фреймизация в праве, однако, может пониматься ещё и в ином значении – принудительной императивной постановки в правовые рамки отношений, традиционно относимых к сфере диспозитивной регламентации.

В этом смысле порядок выступает как фреймирующая онтологии права архитектура.

По Гансу Кельзену, правопорядок – порядок, создаваемый и применяемый одним индивидом в соответствии с его собственными предписаниями – обязывающий и управомочивающий других индивидов. «Если государство изображается как вышестоящая по отношению к индивиду инстанция, то это означает только то, что индивиды в качестве государственных органов создают и применяют нормы, которые регулируют поведение других индивидов, в особенности обязывают их вести себя определённым образом. Если же не пользоваться этой пространственной метафорой, то можно сказать, что правопорядок определяет фактические составы, посредством которых создаются правовые нормы, связывающие с человеческим поведением как условием санкции как последствия»2.

Согласно авторской дефиниции одного из авторов настоящего материала (И.В. Понкина), порядок – это фактически существующая субстантивная (то есть обладающая самостоятельным, независимым существованием, в том числе – в силу свойства негэнтропии), или конвенциально (условно) презюмируемая (предсказуемая, полагаемая) либо проектируемая и/или искусственно создаваемая и поддерживаемая пространственно-временная, функционально-логическая, синтаксическая или морфологическая топология (схема, матрица) относительно стабильного состояния (в том числе состояния, обладающего некоторой инвариантностью, либо состояния стабильного развития) набора имеющих определённые фиксированные взаиморасположения и интерреляции объектов или элементов, в рамках и на основе которой [топологии] каждому такому объекту или элементу (каждой группе объектов или элементов) атрибутируются свои наборы параметров, привязывающих (постоянно или в течение временного промежутка) их к определённому «образу места» в этой топологии или к определённому состоянию³.

Это определение релевантно ориентировано и применимо и в отношении описания телеологической (целевой) нагрузки оперирования цифро выми онтологиям и в праве.

• ¹    Поспелов Г.С. Предисловие к русскому изданию // Минский М. Фреймы для представления знаний: Пер. с англ. М.: Энергия, 1979. С. 3.

• ²    Чистое учение о праве Ганса Кельзена: Сб. переводов. Вып. 2. М.: ИНИОН АН СССР, 1988. C. 35.

• ³    Цит. по: Понкин И.В. Теория государственного управления: содержание понятия «порядок» // Административное право и процесс. 2016. № 11. С. 8–10. С. 9.

Опыты оперирования цифровыми онтологиями в праве за рубежом

Вопросы оперирования цифровыми онтологиями в праве очень серьёзно уже сегодня рассматриваются в Европейском Союзе1.

Так, высокий интерес представляет проект – MIREL (MIning and REasoning with Legal texts), посвящённый выработке подходов к онтологическому доступу к нормативным знаниям.

Основная цель выполнения проекта D3.1 – «дать описание онтологического представления правовых норм и запрашиваемых репрезентативных знаний». Такое представление, как заявляется, позволит использовать формальную, машино-считываемую семантику в сочетании с когнитивным механизмом, который будет использоваться для применения правовых норм2.

Заключение

Сегодня из повсеместного массированного внедрения цифровизации (дигитализации) в отношении правового пространства, правового порядка и правовой действительности проистекает весьма много рисков и проблем, в большинстве случаев недооцениваемых и не учитываемых.

Так, В.Д. Зорькин артикулирует проблему и риск «атаки 51 %»: «при применении соответствующей технологии в сфере гражданско-правовых отношений теоретически существует вероятность осуществления так называемой «атаки 51 %», когда группа участников сети сконцентрирует в своих руках 51 % вычислительных мощностей и сможет таким образом начать действовать в своих интересах, подтверждая только выгодные для себя транзакции»3.

И не замечать эти риски и проблемы становится невозможно. Прорывные инновации, поневоле создающие неразрешимые уже на сегодня правовые проблемы, неминуемо в последующем повлекут радикальные пересмотры некоторых фундаментальных правоведческих концептов и конструктов.