Данте Габриэль Россетти и Серебряный век русской литературы (А. А. Блок, члены литературного общества «Аргонавты»)

Еще в 1965 г. Б. И. Соловьев в книге «Поэт и его подвиг: Творческий путь Александра Блока» отметил типичность увлечения творчеством прерафаэлитов в целом и Россетти в частности в среде русской интеллигентской молодежи начала XX в.: «Писатель, художник, студент, “плененный” английскими прерафаэлитами, будь то Гольман Гент, Данте Габриель Россетти, Берн-Джонс или любой другой художник, принадлежавший к этой же школе, — крайне характерная фигура для мистически настроенных кругов интеллигентской молодежи на рубеже XX века»

[13, c. 29]. Более конкретно та же мысль была высказана в 1984 г. Г. Ю. Стерниным, отметившим восприятие русской творческой интеллигенцией начала XX в. прерафаэлитизма «как нарицательного понятия, как определенного философско-этического осмысления жизни в творческом процессе, как важной ветви в родословном древе символистских концепций» [14, c. 98] и тем самым подчеркнувшим не просто увлеченность отечественных писателей и художников модными веяниями, но и созвучие прерафаэли-тизма их умонастроениям.

Подтверждение слов исследователей можно найти в опубликованных уже в начале XXI в. мемуарных источниках. В частности, страстный любитель, знаток и исследователь искусства Л. В. Розенталь, проживший без малого сто лет, так описывал в 1981–1982 гг. свое вхождение в мир живописи, зарождение интереса к творчеству Боттичелли и Россетти, происшедшее в конце 1900-х гг.: «Мне бы хотелось тому петербургскому мальчику, каким я был в середине 1900-х годов, кроме восторга перед всякой героикой, жертвенной самоотверженностью, революционным бунтарством, приписать и начало восхи-щенности искусством: живописью, архитектурой. Но нет, по совести не могу! <…>. Несколько лет спустя, когда я сделался особенно серьезным, прочел уйму книг, пристрастился к истории искусств, увлекся Боттичелли и Россетти <…>» [12, c. 469–470].

В РГАЛИ (ф. 701, оп. 1, ед. хр. 25) хранятся принадлежащие неизвестной молодой женщине воспоминания о путешествии в Италию в 1896 г. После публикации в 11-м выпуске сборника материалов РГАЛИ «Встречи с прошлым» в 2011 г. эти воспоминания стали доступны широкому читателю. Из воспоминаний можно узнать, что уже в то время практически неизвестный на русском языке Д. Г. Россетти не только имел своего читателя, но и был кумиром для определенной части общества: «…как путеводители Ruskin, Dante Rossetti указывали мне путь в <…> лабиринте всевозможных художественных ощущений» [17, c. 33]. Автор воспоминаний была близко знакома с супругами Михаилом Сергеевичем (сын историка, брат философа) и Ольгой Михайловной Соловьевыми, причем увлечение Россетти могло быть связано с влиянием последней, активно занимавшейся живописью и унаследовавшей англоманию, интерес к прерафаэлитам от своего отца — М. И. Ковален-ского [15, c. 117]. В мемуарах тетки А. А. Блока М. А. Бекетовой «Шахматово. Семейная хроника» сообщается, что «ее <О.М. Соловьевой> любимцами в живописи были, во-первых, старые итальянцы и испанцы, а из более новых она особенно любила английских прерафаэлитов — Россетти, Берн-Джонса и других» [1, c. 720].

Вокруг М. С. и О. М. Соловьевых возник называвший себя «аргонавтами» литературный кружок символистской молодежи (А. Белый, Эллис, С. М. Соловьев–младший), ориентировавшийся на философские воззрения В. С. Соловьева и творчество А. А. Блока, о чем писал Р. И. Хлодовский так: «Для “аргонавтов” Владимир Соловьев оказался почти тем же, чем был Иоахим Флорский для современников Данте.

Подобно последователям Иоахима Флорского, они тоже ждали “конца всемирной истории” и наступленья царства Третьего завета <…>. Блок представлялся, с одной стороны, апостолом Третьего завета, а с другой, своего рода новым Данте, несколько стилизованным под Россетти» [16, c. 198–199].

Так, с образами прерафаэлитов соотносил внешний облик А. А. Блока и его жены Л. Д. Блок Андрей Белый в берлинской редакции «Начала века»: «…опять разливался в присутствии Блоков я радугой мысли, фонтаном, перед которым сидели А. А. и Л. Д., напоминающие мне отчетливо образы Росетти, Бёрн-Джонса» [3, c. 183]. Из письма «аргонавта» Эллиса А. А. Блоку от конца января 1907 г., хранящегося в РГАЛИ (ф. 55, оп. 2, ед. хр. 40) и впервые опубликованного в 1981 г. А. В. Лавровым, вполне отчетливо вырисовывается та неразрывная связь между внутренним духовным миром английских прерафаэлитов (и в частности Д. Г. Россетти) и русских символистов, которая позволяла последним черпать силы в поэтическом и художественном творчестве великих предшественников: «Ваша “Прекрасная Дама” для меня, если и не Beata Beatrix, то Матильда из “Чистилища” Данте, к<ото>рая погружает его в Лету, заставляя забыть все земное, и уготовляет его душу и тело для видения Беатриче! В Ваших стихах о Пр<екрасной> Даме — есть нечто истинно средневековое … <…> Может ли современная душа молиться образам ср<едне>вековья?.. Да! Стоит для этого пересмотреть картины Габриэля Росетти! Вчера я получил их в подарок и как раз сейчас пересматриваю один, ночью… и, хотя 3 дня тому назад умерла моя мать, я чувствую полный подъем сил, внутреннюю дрожь восторга и желанье поделиться с Вами этим переживанием!..» [11, c. 283].

Впоследствии А. Белый в «Воспоминаниях о Блоке» (1922) напрямую связывал с личностью О. М. Соловьевой как зарождение своего юношеского интереса к Д. Г. Россетти, так и в целом формирование собственного мировоззрения: «Михаил Сергеевич Соловьев, брат философа, и супруга его, поощряют меня в моих странствиях мысли; необычайные отношения возникают меж нами; <…> особенно слагается близость меж мной и Ольгой Михайловной Соловьевой, художницей и переводчицей Рёскина, Оскара Уайльда, Альфреда де Виньи; в душе у О. М. перекликаются интересы к искусству с глубокими запросами к религии и мистике. О. М. любит английских прерафаэлитов (Россетти, Бёрн-Джонса), иных символистов; <…> она обостряет и утончает мой вкус; ей обязан я многими часами великолепных, культур- ных пиров» [2, т. 4, c. 18].

В тех же воспоминаниях А. Белый подробно говорил о своих юношеских идеалах: «Я чувствовал шопенгауэрианцем себя; принимая эстетику Рёскина, поклонялся Бёрн-Джонсу, Россетти; восточным покоем хотел переполнить свои гимназические досуги» [2, т. 4, c. 21]. В приложении к статье Е. В. Наседкиной «Несбывшийся проект: посмертное “Собрание стихотворений” Андрея Белого» в книге «Смерть Андрея Белого (1880– 1934). Документы, некрологи, письма, дневники, посвящения, портреты» (М., 2013) напечатана «Автобиография» А. Белого, которую предполагали опубликовать подготовители книги в издательстве «Academia» в 1935 г. (подготовка текста и комментарии К. Н. Бугаевой, П. Н. Зайцева и А. С. Петровского, статья Ан. Тарасенкова); в ней А.Белый называет Россетти в числе любимых художников юности: «…гимназистом я увлекаюсь французскими импрессионистами, Россетти, Врубелем» [10, c. 917]. Очевидно, что эта юношеская любовь к Россетти-художнику во многом стала следствием доверительного общения А. Белого с О. М. Соловьевой.

Неожиданные упоминания имени Россетти можно встретить в книге А. Белого «Мастерство Гоголя», написанной им незадолго до кончины и опубликованной сразу после нее (1934). Например, подготавливая читателя к рассуждениям о «натуре» изобразителя Гоголя, А. Белый отмечал противоборство стилей, приводил этому конкретные примеры – «“ гиньоль ” не украинская “ кукла ”; Бердслей — не Россетти» — однако указывал, что противоборство имеет точки пересечения: «…соединив и замкнув их, приходим — к “натуре”» [2, т. 9, с. 181]. Считая, что единственным человеком, который «мог бы “ ов-нятить ” Гоголю “Гоголя”», оказался среди современников писателя В. Г. Белинский, А. Белый писал: «…первое из лиц, реально узренное, — Белинский, а не Аксаковы, не Толстой-католик, и не Россетти, и не Матвей» [2, т. 9, c. 210]. Как видим, Россетти оказался названным в контексте осмысления религиозномистического начала в позднем творчестве Н. В. Гоголя, которое, в полном соответствии с идеологией сталинской эпохи, решительно осуждалось.

А. А. Блок, отчасти благодаря которому «аргонавты», в том числе и молодой А. Белый, познакомились с Россетти, внимательно читал в № 6 «Нового пути» за 1903 г. статью Рихарда Мутера «Россетти, Бёрн Джонс и Уоттс», о чем свидетельствуют многочисленные отчеркивания и иные пометы в экземпляре журнала, сохра- нившемся в библиотеке поэта [5, кн. 3, с. 187– 188]. В статье утверждалось, что включение Данте в число «своих» поэтов в новейшей литературе произошло во многом благодаря Д. Г. Россетти, который «начал усматривать в судьбе знаменитого флорентийца некий прообраз своей собственной судьбы» [9, № 6, с. 27]. А. А. Блока привлекли: фраза Р. Мутера о пронизанности творчества Россетти духом старинных мастеров, мысль о стремлении прерафаэлитов «слагать жизнь из впечатлений искусства и только из них» [9, № 6, с. 23], рассуждения об отходе Россетти-художника от иконографического канона в «Благовещении», раскрывшем трепетную чувственность женщины, наконец, введение художником эротической темы, использование неожиданной трактовки образа Марии Магдалины. Многочисленные пометы А. А. Блок оставил в тексте статьи Вяч. И. Иванова «Две стихии в современном символизме» в его авторской книге «По звездам. Статьи и афоризмы» (СПб.: Оры, 1909), подчеркнув, в частности, упоминание о прерафаэлитах как о предтечах символизма [5, кн. 1, с. 294]. Также в библиотеке А. А. Блока имелась одна из немецкоязычных книг о Д. Г.Россетти: Iessen I. Rossetti: Mit 70 Abb. von Gemalden. — Bielefeld; Leipzig: Velhagen und Klasing, 1905 [5, кн. 3, с. 100].

Осмысливая в статье «Краски и слова» (1906) взаимосвязь литературы и живописи, А. А. Блок отмечал, что «живопись охотно подает руку литературе, и художники пишут книги (Россетти, Гогэн)», тогда как «литераторы обыкновенно чванятся перед живописью и не пишут картин» [6, т. 7, с. 17]. Это суждение позволяет предполагать, что Д. Г. Россетти был для А. А. Блока прежде всего художником и лишь потом автором поэтических книг. Еще одно упоминание имени Д. Г. Россетти можно встретить в написанной в 1906 г. рецензии А. А. Блока на второй том «Собрания сочинений» Эдгара По в переводе К. Д. Бальмонта, в которой Россетти (наряду с Ш. Бодлером и С. Малларме) назван поэтом, на чье творчество повлиял Э. По [6, т. 7, с. 188].

В 1908 г. А. А. Блок начал работу над составлением «Синхронистических таблиц XIX века» (к этим таблицам он вновь вернулся в 1918 г.), обозначив в них всего две вехи в развитии европейской живописи XIX в. — даты основания Братства прерафаэлитов (1848) и проведения первой выставки его участников (1849), причем отмеченные даты сопровождались пометами с упоминаниями имени Россетти: «прерафаэлитское братство (Россетти, Миляэз, Гент)» [7, т. 2, с. 448]; «Россетти выставл<яет> первые карти- ны» [7, т. 2, с. 450].

К установлению связей творчества А. А. Блока и прерафаэлитов одним из первых обратился Ю. М. Лотман. По его наблюдению, во второй строфе стихотворения «Анне Ахматовой» (1913) А. А. Блок вводил образ Мадонны, «женщины– девочки, соединяющей чистоту, беспристрастность и материнство», за которым стояли «Италия и живопись прерафаэлитов» [8, с. 213]. К настоящему времени наиболее полными материалами, осмысливающими данную проблематику, являются статьи Е. Л. Белькинд «Блок – читатель Дж. Рёскина» [4, c. 101–124] и С. Д. Титаренко «Блок и прерафаэлиты (О некоторых визуальных источниках и природе трансформаций архетипического образа Вечной Женственности)» (2011) [15, c. 113–141]. В частности, С. Д. Титаренко обнаруживает в черновых набросках А. А. Блока к очерку «Ни сны, ни явь»

(1908–1909) воплощение «близкого Россетти стремления писателя познать душу человека, выступающую под разными именами и воссоздаваемую в различных женских образах – Магдалины, Саломеи и т. п.» [15, c. 115]. Также исследователь указывает, что в стихотворении А. А.Блока «В бездействии младом, в предрассветной тени…» (1901) «образ Души представлен в образе умирающей Беатриче Данте из самой известной картины Россетти “Beata Beatrix”» [15, c. 137].

Как видим, Россетти был интересен А. А. Блоку и «аргонавтам» прежде всего как художник, а затем уже как поэт; его творчество способствовало формированию символистского мировоззрения, представлений русского символизма о влиянии искусства на внутренний облик человека, на расширение возможностей познания человеческой души.