Деятельность оренбургских губернских властей по просвещению "инородцев" во второй половине XIX век

S.A. Aleshina and S.I. Kovalskaya

The Efforts of the Orenburg Provincial Authorities to Establish Basic Education among Indigenous Peoples in the Second Half of the 19**1 Century

Проблематика образовательной политики в отношении «инородцев» давно вызывает исследовательский интерес у научного сообщества. В этом плане особое внимание привлекает специфика Оренбургского края: она состояла в том, что губернские власти задолго до принятия «Правил о мерах к образованию населяющих Россию инородцев» 1870 г. приступили к созданию начальных школ нового типа - для «инородцев» с обязательным изучением русского языка, - так как нуждались в местных служащих и переводчиках1.

Замыслы и намерения начальствующих лиц Оренбургского края, в разной мере поддержанные и проведенные в жизнь местным аппаратом управления, во многом способствовали включению «инородцев» в общеимперское социокультурное пространство.

* * *

Вторая половина XIX в. отмечена реформами в сфере образования, которые распространялись и на систему «инородческого» образования. Причин тому было достаточно. Одной из главных при-

* Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда «Имперская политика аккультурации и проблема колониализма (на материалах урало-поволжских и центрально-азиатских территорий Российской империи)» (проект № 17-18-01008), реализуемого в Оренбургском государственном педагогическом университете.

нято считать следование «либеральному духу» Великих реформ. Современный западный исследователь Ричард Уортман доказывает, что Россия как империя на всех этапах своего развития придерживается концепции целостности, которая основывалась в том числе и на культурно-языковой общности2. Исследователь увидел в инициативах российского публициста М.Н. Каткова разработку идеи национального единства империи, согласно которой связь народа с государством не могла быть всеобъемлющей без приобщения «инородцев».

Этот вывод не противоречит мнению ряда современных историков3, но другие исследователи считают иначе. Вообще, разнообразие исследовательских подходов к изучению этой проблематики - характерная особенность современной историографической ситуации4.

Скажем, А.А. и А.Н. Гафаровы обращаются к проблеме становления образования и формирования национальной интеллигенции через призму государственной социокультурной политики по отношению к мусульманам Российской империи. Вывод авторов однозначен: социокультурная политика российского правительства по отношению к мусульманским народам была нацелена на дальнейшее колониальное расширение, а стратегия государственного просвещения была направлена на подготовку лояльных «инородцев». Слабое развитие европейского образования и малочисленность интеллигенции авторы объясняют отторжением российскими мусульманами социокультурной политики правительства5.

Более взвешенный подход содержится в работе Р.С. Буктугуто-вой, которая исследует вклад российской интеллигенции в развитие образования среди казахского населения Степного края в начале XX в. Инициатива создания русско-казахских аульных школ наталкивалась на противодействие казахского населения в силу его неготовности к данным нововведениям, а также из-за агитации мусульманского духовенства. Вся тяжесть разъяснительной работы, пишет автор, легла на представителей российской интеллигенции. Вывод автора сводится к следующему: за короткий срок в крае была построена разветвленная сеть школ, в которых учились и русские, и казахи. Внедрение системы российского образования способствовало формированию национальной интеллигенции. Культурные ценности, и в этом Р.С. Буктугутова уверена, остались в сознании казахского народа и сыграли свою положительную роль в развитии казахского общества6.

В названных работах, как и в других по этой проблематике, упоминаются оренбургские губернские власти, но обычно им отводится роль проводника правительственной политики. Мы попытаемся доказать, что перспектива создания целостной системы образования была воспринята ими как возможность выразить собственное видение наиболее рациональных подходов к обучению представителей различных населявших край этносов. Это и определило важную особенность, суть которой состоит в том, что решением проблемы просвещения «инородцев» активно занялись не столько Министерство народного просвещения и Священный Синод, сколько оренбургские генерал-губернаторы и губернаторы.

* * *

По статистическим данным, в 1866 г. в Оренбургской губернии проживало 769 519 человек, в том числе русских 507 218, украинцев - 11 979, белорусов - 85, мещеряков - 10 803, чувашей - 1 391, татар - 19 776, мордвы - 9 966, тептярей - 15 071, калмыков - 5 999 человек7.

По конфессиональному составу в том же году жители распределялись следующим образом: православные всех сословий: 1 298 525, христиан неправославных - 43 560, магометан - 1 836 638, евреев -16, сектантов - 16 272, идолопоклонников - 13 2278. Преобладание в регионе мусульманского населения делало насущным для оренбургских властей вопрос о том, какими методами включать «инородцев» в общеимперское социокультурное пространство.

Начиная с 1850-х гг, в крае началось обустройство разнообразных русско-национальных школ, которые правительство организовывало специально для «инородцев». В таких школах часто практиковалось совместное обучение русских и «инородцев». Для мусульман преподавали, помимо общеобразовательных предметов, русскую грамоту, основы ислама.

22 августа 1850 г. начала работу школа при Оренбургской пограничной комиссии. «Положение о школе» свидетельствовало о весьма широкой программе обучения.

Согласно положению, целью школы было не только «распространение между киргизами русского языка и некоторой грамотности», но и «приготовление способных людей к занятию по пограничному управлению мест путеводителей при султанах-правителях»9. Набор предполагал до 30 учеников от 8 до 12 лет «из одних киргизов, преимущественно из тех, чьи родители оказали услуги правительству». Учились в школе 7 лет: по два года в нижнем, среднем и верхнем классах и год в «практическом». В программу обучения входили русский и татарский языки, чистописание, арифметика, основы ислама, составление документов судебного разбирательства, составление деловых бумаг на русском и татарском языках, гимнастика. В 1859 г. курс предметов расширился: стали преподавать математику, геометрию, всеобщую и русскую географию. Курс «практического» класса предполагал обучение кровопусканию и оспопрививанию, основам ветеринарии10.

В июне 1857 г. состоялся первый выпуск школы при Оренбургской пограничной комиссии (к слову, в числе первых 22 воспитанников был будущий казахский просветитель И. Алтынсарин). Из пер- вого выпуска три человека стали переводчиками при укреплениях, пять - начальниками дистанций, трое значились при киргизских школах в Степи, один стал фельдшером и один - чиновником в канцелярии генерал-губернатора. Всего за 19 лет существования школы ее воспитанниками были 48 человек, многие из которых стали чиновниками в Тургайской области11.

2 декабря 1868 г. школа была закрыта, а ученики переведены в особый пансион и приготовительный класс Оренбургской гимназии. Это было вызвано разгоревшейся дискуссией по поводу обучения детей «инородцев». Одни считали совместное обучение русских и казахских детей более результативным, другие были категорически против того, чтобы казахи учились не только в гимназиях, но и в университетах. Среди последних был известный миссионер и будущий основатель программы обучения «инородцев» Н.И. Иль-минский, считавший наиболее продуктивным «создание небольших доступных школ в Степи, где бы казахские дети учили казахский язык в своей природной среде, а уже затем лучших учеников определяли в гимназии»12.

В 1859 г. с инициативой обустройства русско-киргизских школ при степных укреплениях выступил председатель Оренбургской комиссии, видный российский исследователь Казахской степи Василий Васильевич Григорьев. Согласно его концепции, должен был соблюдаться принцип добровольности. В.В. Григорьев был против установления четких возрастных рамок и считал, что приоритет следует отдавать тем детям, чьи родители служили в органах управления степными районами. В.В. Григорьев оговаривал также наполняемость классов: не более 25 учеников на одного учителя. Программа, сделанная по проекту В.В. Григорьева, предусматривала обучение чтению и письму на русском и казахском языках, русской грамматике и арифметике. Курс обучения был рассчитан на четыре года. В предложенном проекте также было указано, что финансирование школы должно осуществляться из сумм кибиточного сбора кочующих казахов13.

Модель русско-казахской школы, автором которой выступил В.В. Григорьев, получила одобрение как у оренбургского генерал-губернатора Александра Андреевича Катенина, так и у императора Александра II. Подтверждением тому стало принятие 9 февраля 1860 г. Положения «Об учреждении школ в области Зауральских киргизов», закрепившее решение об обустройстве русско-казахских школ в Оренбургском и Уральском укреплениях, в форте Перовском № 1 и г. Троицке14.

Оренбургские власти и в этом случае опередили решение правительства: местное военное начальство позаботилось о том, чтобы русско-киргизская школа при Уральском военном укреплении начала работу в сентябре 1859 г. В 1860 г. в ней училось 10 русских мальчиков и 3 казахских, в Оренбургской -10 русских (3 девочки)

и семь казахов15.

В.В. Григорьев нашел единомышленника в лице оренбургского генерал-губернатора Александра Павловича Безака. И уже летом 1861 г. император Александр II подписал распоряжение об открытии русско-киргизской школы в г. Троицке. Программа школы осталась прежней, т.е. четко соблюдалась установка на то, чтобы магометанское вероучение не преобладало (так как «школа выпускает не мулл»), а объем «магометанского закона» соответствовал объему «Закона Божьего», что преподавался в приходских училищах16.

При выработке моделей просвещения отдельных этносов, подходивших под определение «инородцы», местная власть учитывала менталитет, образ жизни, степень состоятельности, привычки и другие характеристики того или иного этноса. Это видно и по отношению к башкирам.

Начиная с конца 1850-х гг, стали открываться и успешно работали кантонные школы для башкир. Их выпускники хорошо говорили, читали и писали по-русски, продолжали учебу в приходских училищах Оренбурга, Челябинска, Троицка. Так, ревизия, проведенная в 1868 г, установила, что в уездном училище Оренбурга обучается 22 башкира: в первом приходском - 8, во втором - 16. Проживали учащиеся в Караван-Сарае «в тесноте и плохих условиях». Кроме того, начали открываться русско-башкирские деревенские школы, в которых преподавали русские писари и отставные чиновники. На территории Оренбургской губернии было 11 школ данного типа со 165 учениками17.

В 1866 г. оренбургский губернатор Н.А. Крыжановский внес изменения в систему начального образования башкир. Русско-башкирские школы, по его мнению, должны были способствовать распространению в сельском населении русской грамоты и приучать молодое население к порядку, труду и оседлой жизни. Школы, считал он, «не должны быть ступенькой в какое-нибудь другое учебное заведение, с окончания их башкиры должны возвращаться к своему природному быту»18.

Мнение генерал-губернатора легло в основу проекта создания четырехлетних русско-башкирских школ, в которых обучалось бы по 25-40 учеников. По этому проекту школа должна была иметь не менее трех преподавателей: учитель русского языка русского происхождения, его помощник из числа башкир, знающих русскую грамоту, и сельский мулла. В школе могли учиться не только башкиры, но и русские. Программа обучения включала в себя изучение ремесел и основ хозяйственной деятельности, связанной с уходом за скотом и огородничеством. Следить за обучением должны были мировые посредники. В 1866 г. Оренбургское губернское правление рассмотрело и одобрило проект, и в октябре того же года он был утвержден генерал-губернатором.

Так распространение в Оренбургском крае русско-инородче- ских школ, начавшееся по инициативе губернских властей задолго до внедрения в жизнь «системы Ильминского», способствовало процессу включения «инородцев» в общеимперское социокультурное пространство.

* * *

Подход к представителям отдельных этносов был различным. Большей строгостью отличались русско-казахские школы, поскольку велико было опасение «татаризации». Башкир считали более лояльными, менее подверженными влиянию сепаратистских настроений, в которых оренбургские губернские власти подозревали татарских мулл.

Стремясь распространить школьное образование среди «инородцев», власти брали в расчет и традиционные мусульманские школы, целью которых было дать детям знание о нормах «магометанского закона». И хотя, помимо этого, провозглашалось обучение детей чтению и письму, с этим положением обнаруживался «провал»: дети не усваивали материал из-за сложной методики преподавания, а муллы не считали таким уж необходимым иметь грамотную паству, а потому не осознавали важность задачи.

После учреждения в 1788 г. Оренбургского Магометанского Собрания образовательные процессы в среде мусульманского населения стали частью государственных проектов. С одной стороны, усилился политический контроль над мусульманским населением, но с другой, - мусульманское духовенство, обретя функции чиновников, получило право открывать конфессиональные школы.

Согласно сведениям дореволюционного исследователя-краеведа В.М. Черемшанского, в селах, аулах, деревнях Оренбургского края к середине XIX в. насчитывалось 600 мусульманских школ с почти 20 тысячами учащихся19. По современным данным, в 1866 - 1870 гг. было 150 подобных учебных заведений20. Разночтения, как считают исследователи, могут быть вызваны тем, что местное мусульманское население скрывало наличие мусульманских учебных заведений, боясь их закрытия и русификации. Не учитывались и школы «домашнего обучения», так как обучение на дому было противозаконным. Если же исходить из числа мечетей, которых в 1860 г. в Оренбургской губернии было 500, то цифра учебных заведений заметно возрастет, тем более что, вступая в должность, каждый настоятель мечети давал своей общине клятву обучать детей, достигших определенного возраста, арабской грамоте и основам ислама21.

Оренбургский генерал-губернатор Н.А. Крыжановский был в числе первых, кто предложил подчинить русско-инородческие и конфессиональные школы Министерству народного просвещения, но в 1867 г. это предложение посчитали несвоевременным, могущим «встревожить фанатизм жителей, к чему магометанское духовенство направит все силы и влияние»22. В Санкт-Петербурге уже обдумывали подобную идею, пытаясь побороть распыленность начальных школ по разным министерствам и ведомствам, которые, не будучи заинтересованными в надлежащем состоянии школ своих ведомств, относятся к последним, как «к предмету второстепенной важности».

Оренбургские власти имели основания для того, чтобы выдвинуть идею «сблизить русское и магометанское население посредством внесения изменений в систему обучения». Примером может служить Стерлибашевское медресе, мудеррис которого X. Тукаев, «поняв необходимость русского языка для магометан», обратился в 1864 г. к генерал-губернатору А.П. Безаку с просьбой разрешить в своем учебном заведении преподавание русского языка. После получения такого разрешения мектебе завоевало большую популярность, а количество учеников исчислялось в 500-700 человек23.

Другой пример относится к чуть более позднему времени и связан с уроженцем пригорода Оренбурга - Сеитовского посада (Карга-лы) - Ахмедом Хусаиновым. Купец, «миллионщик», просветитель и меценат, он считал так: «Мусульмане любым способом должны учиться, читать, писать по-татарски, и по-русски. Надо добиться того, чтобы не было ни одного мусульманского ребенка, не знающего религию, чтобы стало меньше мусульман ленивых и без ремесла; чтобы внутри нации были в достаточном количестве людей, хорошо знающих основы ислама, и умных и благочестивых ученых»24.

Однако вернемся к 1860 гг, когда оренбургский генерал-губернатор Н.А. Крыжановский внес предложение о включении в программу обучения в традиционных мусульманских школах преподавание русского языка и об устройстве экзамена на знание русского языка для муллы, претендующего на роль учителя. Тогда эти предложения показались преждевременными, и правительство Н.А. Крыжанов-ского не поддержало25. Вскоре пришли «Инструкции инспекторам башкирских, киргизских школ», которые содержали правила наблюдения за такими школами26. Для учителей (мударрисов) в инструкции прописывалось обязательное наличие свидетельства на звание учителя при удовлетворительном знании программы русских классов медресе. Стали обязательными программы занятий, что ранее в конфессиональных школах не практиковалось. Необходимо напомнить, что мектебе и медресе подходили под ранг частных учебных заведений, притом специфических: в них не предусматривалось официально обозначенных программ и уставов. Мулла, мударрис учили тому, что знали сами, методы преподавания также были повторением того, как учили их самих. В зависимости от того, насколько компетентен был учащий, образовательное учреждение при мечети могло быть мектебом (начальным учебным заведением), либо, если позволяли знания того же муллы, медресе (учебным заведением повышенного типа), те же причины обуславливали глубину и ширину 12

охвата изучаемых наук.

Прошение об открытии школ удовлетворялось только в том случае, если учредители соглашались на содержание русских классов за свой счет. В инструкции прописывалась сумма - 350 руб. в год -на содержание учителя русского языка. В случае отказа от соблюдения данного требования инспектор инициировал закрытие мектебе, а попечитель учебного округа накладывал запрет на учебную деятельность. Возобновить работу мектебе могло только при условии открытия русского класса27.

Генерал-губернатор Н.А. Крыжановский не стал полагаться только на собственное мнение, а предпочел выяснить, что думают о нововведениях губернаторы Тургайской, Оренбургской и Уральской губерний, лучше знавшие обстановку в крае. Отвечая ему, Оренбургский губернатор М.И. Астафьев резко выступил против предусмотренной в инструкции суммы в 350 руб., назвав ее непосильной для крайне бедных башкирских семейств. М.И. Астафьев заявил о том, что закрытие из-за отсутствия русских классов традиционных мусульманских школ приведет к озлобленности в среде «инородцев». Муллы в подавляющем большинстве не знают русской грамоты, а насильственное навязывание русского языка непременно породит слухи о том, что русский царь задумал обратить магометан в православие28.

На основании собранных мнений Н.А. Крыжановский отправил в столицу следующие предложения: вводить курс русского языка только в медресе, но отнюдь не в мектебах; определить временной отрезок (не менее 10 лет, взяв за точку отсчета дату введения «Инструкции инспекторам...») относительно усвоения и экзаме-новки по русскому языку для мулл; относительно суммы в 350 руб. для вознаграждения учителя русского языка исходить из возможностей мечети.

* * *

Таким образом, благодаря продуманным и осторожным действиям оренбургских властей, хорошо понимавших все риски, которые могут перерасти в реальные проблемы из-за излишнего вмешательства в традиционный образовательный уклад мусульман, мектебы и медресе сохранили свою относительную самостоятельность.

Именно оренбургская губернская власть разрабатывала и апробировала модели включения в имперское социокультурное пространство «инородцев» посредством образовательных механизмов, показав тем самым не только заинтересованность, но и компетентность в этом важном и сложном вопросе.

Рискнем утверждать, что зачастую имперская власть шла по следам оренбургских администраторов, принимая или отвергая предлагаемые ими проекты. Деятельность оренбургских губернских вла- стей по просвещению «инородцев» с помощью образовательных учреждений становилась предметом рассмотрения на высшем уровне.