Деникин = деникинщина. Генерал лейтенант А. И. Деникин в годы российской Гражданской войны: советская историография проблемы (вторая половина 1960-х - первая половина 1980-х гг.)

Поймали птичку голосисту И ну сжимать ее рукой Пищит бедняжка вместо свисту А ей твердят: «Пой, птичка, пой!»

Г. Р. Державин тов, который поддерживали эсеры и другие контрреволюционные партии, военной – “Вооруженные Силы Юга России”. После провала наступления Деникина на Москву деникинщина пала (март 1920) под ударами Красной Армии”2.

Здесь много горькой правды, но не вся. И хотя данная дефиниция, как стало ясно сегодня, – не больше чем псевдонаучная политизированная категория, но советские историки растолковывали ее в более чем 200 публикациях, различных по объему, жанру, научной значимости3.

Необходимо подчеркнуть то, что во второй половине 1960-х – первой половине 1980-х гг. корпус советских ученых-историков был вынужден руководствоваться не столько марксистско-ленинской методологией (кстати, одной из самых неординарных методологий в ряду прочих, хранящихся в сокровищнице мировой научной мысли), а сколько конъюнктурными партийными установками . Причем такие установки всегда преподносились в качестве высшего достижения творчески развитой усилиями правившей в стране компартии теории марксизма-ленинизма. Как следствие, неукоснительным правилом для советских историков стала обязательная опора на произведения классиков марксизма-ленинизма, партийные и государственные документы и особенно произведения лидеров ЦК КПСС, военно-политических деятелей. Положения и выводы, содержащиеся в них, были возведены в ранг ценнейшей источниковой базы.

Между тем поклонение трудам очередных Генеральных секретарей ЦК КПСС и других партийных и советских руководителей не сни- мало с историков обязанности петь осанну произведениям Маркса, Энгельса, Ленина. За этим жестко следили партийные функционеры высшего звена, отвечающие за идеологическую работу. Именно их усилиями тиражи сочинений К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина достигли впечатляющих размеров: на 1 января 1990 г. произведения В.И. Ленина были изданы в нашей стране общим тиражом более 635 млн. экземпляров на 125 языках (!)4.Причем хвалебные оды произведениям классиков марксизма-ленинизма напоминали не просто соблюдение правил хорошего тона. Это стало своего рода священным ритуалом. “Цитатные бои” набирали силу на “идеологическом фронте”, но стопорили дальнейшее развитие советской исторической науки в ее качественном измерении. Свобода дискуссий приглушилась всесилием партийного аппарата. Цензура, гласная и негласная, все чаще накладывала вето на свежие мысли, оригинальные идеи, толкая на прямой путь фальсификаций. Сложилась ситуация, хорошо охарактеризованная В.В. Маяковским. Он говорил, что книги пишут для того, чтобы случилось новое, редактируют их для того, “как бы чего не вышло”5. В историографии утвердилась тенденция, которую в свое время крупный отечественный методолог исторической науки А.С. Лаппо-Данилевский считал губительной: стали доминировать оценки и мнения, но не факты 6.

В то время оформилась жесткая устойчивая тенденция к искусственному, сознательному сужению источниковой базы исторических исследований. Подобно тому, как во времена безраздельного господства сталинской теоретико-методологической парадигмы снова стало засекречиваться огромное количество поистине бесценных документов. Монополию на право введения их в научный оборот отдали Институту марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Масса документов осталась недоступной для специалистов, что не могло не сказаться отрицательным образом на качестве научных исследований. Усилению контроля над учеными послужил и перевод подавляющего большинства тем, рекомендованных для научной разработки, в историко-партийную плоскость. Более того, восторжествовало мнение, что заслуживает всемерной критики “чрезмерное освещение политики контрреволюции”7.

Этому подчинили сразу и работу по изданию документальных сборников. Главным среди них, безусловно, стало фундаментальное двенадцатитомное седьмое издание “Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций, пленумов ЦК”, увидевшее свет в 1970-1979 гг.8 Причем вскоре вышло в свет уже четырнадцатитомное восьмое из- дание, дополненное и исправленное9. Историки получили в лице данных публикаций обязательный источник для сверки своих методологических ориентиров в научных изысканиях. А если же кто из историков все же осмеливался бороться за историческую правду и “нырял под флажки”10, нарушая жесткие ограничения, то его ждали неминуемые репрессии. Хотя таких ученых и не расстреливали, как в 30-е гг. XX в., в период культа личности Сталина, но работать не давали11.

Но особенно важно отметить то, что в 19651972 гг. увидела свет шеститомная “История Коммунистической партии Советского Союза”. Это фундаментальное издание стало знаковым в советской историографии, причем не только в сфере историко-партийной науки¹². Оно, с моей точки зрения, отодвинуло в тень другое фундаментальное издание, увидевшее свет в 1966-1980 гг., – двенадцатитомную “Историю СССР с древнейших времен до наших дней”¹³. Для изучения же истории Гражданской войны представляется особо значимым то, что вышла в свет вторая книга пятого тома многотомной “Истории Коммунистической партии Советского Союза”. Она стала официозным изданием, призванным дать четкие методологические ориентиры ученым, как выполнять исследования в историко-партийном ключе (NB!) по проблемам истории Гражданской войны. Здесь были выданы в качестве ориентиров многие выводы и обобщения, синтезированные на базе априорных схем и фактического материала, разрешенного официальными идеологами правившей в стране компартии к научному осмыслению, и введение в научный оборот в анализируемом фундаментальном издании. Теперь именно по нему ученые были вынуждены сверять свои концептуальные подходы в исследо-ваниях¹⁴. Все это – проявления процесса реста-линизации советской исторической науки .

И в таких условиях история Гражданской войны находилась постоянно в поле зрения исследователей. В том числе и многие аспекты проблемы деникинщины. Причем, несмотря на резкое ужесточение доступа исследователей к архивным документам, все-таки имелось некоторое приращение источниковой базы за счет публикации ряда документов15 и эгоисточников16. Кроме того, появилась и научно-справочная17, библиографичес-кая18 и археографическая19 литература. Между тем в “Военном энциклопедическом словаре” (М., 1984) не были представлены, например, статьи о Первом Кубанском (Ледяном) и Втором Кубанском походах Добровольческой армии. Во всех научно-справочных изданиях исключительно бедно говорится об исторических персоналиях Белого движения (о положительных качествах деятелей Белого движения не сказано вообще).

Анализ историографических источников показывает, что в такой непростой обстановке продолжалось исследование истории изучения истории Гражданской войны . Так, историография ее военных аспектов нашла освещение и в отдельных крупных трудах²⁰, а также в серьезных обобщающих статьях, опубликованных в научной пе-риодике²¹. Наконец, в научной периодике появились специальные статьи (различные по объему, глубине раскрытия темы) по историографии Гражданской войны²², а затем издали и специальные отдельные сборники статей²³. Кроме того, вышла отдельная брошюра В.П. Наумова в научно-популярной серии “Знание”²⁴. Затем данный автор опубликовал крупную монографию²⁵. Была проведена и республиканская научная конференция в Киеве, посвященная отечественной и зарубежной историографии Октябрьской революции, в которой были затронуты и некоторые вопросы разгоравшейся Гражданской войны²⁶. К числу же наиболее интересных работ следует отнести книгу Л.М. Спирина и А.А. Литвина, ставшую первым обобщающим исследованием историко-партийной историографии Гражданской войны²⁷. Ясно, что все эти публикации прошли проверку на соответствие требованиям ЦК КПСС к исторической науке.

Однако из истории изучения Гражданской войны фактически выпал такой аспект, как историография Белого движения. В лучшем случае историографы ограничиваются лишь фрагментарными суждениями, выдержанными исключительно в ключе жесткой критики “ антинародных белых правительств ” и их поли-тики²⁸. При этом давалась тенденциозная оценка белоэмигрантской историографии. Так, автор главы об историографии Гражданской войны 4го тома “Очерков истории историче-ской науки в СССР” Н.Ф. Кузьмин, анализируя работы 1920 – 1930-х годов, одним из первых упомянул об эмигрантской литературе белых и их союзников. Однако он определил ее как клеветническую, ненаучную и самообличительную²⁹.

В то же время на данном фоне выделяется историографическое исследование В.Д. Поликарпова. Здесь налицо определенные новаторские историографические сюжеты30. Особое внимание автор уделяет анализу литературы 1920-х гг., а в отдельной главе предпринимается попытка сделать (разумеется, пока совсем неполный) анализ эмигрантских (Головин, Деникин, Зайцов, Мельгунов) и зарубежных (Футмэн, Петибридж, Лакетт, Кенез, Брэдли) публикаций. Думается, что современный историк может прочитать между строк то, что Поликарпов попытался закамуфлировать традиционной риторикой, подразумевавшейся брежневской парадигмой.

Историографический анализ показывает, что многие аспекты проблемы деникинщины нашли отражение в крупных обобщающих фундаментальных трудах по истории КПСС31, истории СССР32, истории дипломатии33, истории ВЛКСМ34, истории внешней политики СССР35. Их отличает относительно хорошая фундирован-ность документами компартии. Однако архивные документы введены в научный оборот исключительно дозированно. Причем зачастую ссылки на них не отражены в научно-справочном аппарате36. Однако современный уровень накопления исторических знаний позволяет утверждать, что в анализируемом труде допускались намеренные искажения исторической правды. Ее преподносили так, чтобы обойти острые углы истории безумия братоубийства. Большевистский политический режим, по замыслу партийных функционеров, должен быть представлен исключительно в позитивном ключе. Так рождались мифы, например, о полной поддержке народом политики РКП (б), о безболезненном привлечении на свою сторону среднего крестьянства, гуманизме красных, показанном на фоне зверства белых, и т.д. Общее для всех фундаментальных обобщающих работ – слабое, схематичное и неперсонифицированное освещение Белого движения.

Отдельного анализа заслуживает фундаментальный обобщающий труд “Гражданская война в СССР”, изданный в двух томах в течение 19821986 гг. Ему также, как и проанализированным выше трудам, был придан статус официального издания. Авторский коллектив детально исследовал в первую очередь собственно военные аспекты истории Гражданской войны, в том числе и на Юге России. Данные страницы фундаментального двухтомника37, что представляется принципиальным подчеркнуть, наименее политизированы. Однако политизация и идеологизация расцветают пышным цветом, когда авторский коллектив анализирует социально-политические аспекты Гражданской войны. Наглядная иллюстрация здесь – установочные суждения, которые должны были стать своего рода кроками маршрута историкам Гражданской войны. К подобного рода установочным суждениям, можно отнести следующие:

– именно международный империализм являлся главным виновником развязывания Гражданской войны: “ Империализм для борьбы против Советской республики организовал многотысячные белогвардейские армии, ядро которых, особенно армии Колчака и Деникина, составляло реакционное офицерство России. Они были, по существу, армиями империалистов Антанты, существовали и действовали только благодаря огромной помощи империалистических государств ”³⁸;

–синтезировалась вполне определенная схема становления и утверждения политических режимов Белого движения: переход власти на несоветских территориях от мелкобуржуазных демократов к буржуазно-помещичьей контрреволюции, устанавливающей военную диктатуру, а следующий шаг – реставрация монархии39;

– раскрывалась идеологическая сущность Южнороссийского Белого движения: “ Стремление деникинцев к восстановлению “единой, неделимой России” не находило поддержки буржуазно-националистических элементов Украины и Кавказа, мечтавших о создании собственных государств. Учитывая это, администрация Деникина первое время всячески пыталась прикрыть свои монархические цели туманными обещаниями о созыве Национального собрания, местном самоуправлении, земельных реформах, гражданских свободах и рабочем законодательстве. Это, однако, не мешало ей восстанавливать царские порядки и законы, возвращать земли помещикам, подавлять рабочие организации и национальноосвободительное движение ”⁴⁰;

– предписывалось в освещении проблемы краха (именно краха, а не поражения) Белого движения делать ударение на разочаровании крестьянства политикой белых, на их безуспешные попытки направить рабочее движение в русло соглашательства (выступления рабочих подавлялись вооруженной силой), на террор, грабежи, произвол противников советской власти, их полную зависимость от Антанты.

Как видно, авторский коллектив большое внимание уделил не детальному изучению проблемы Белого движения, а подготовке оценочных суждений, которые не были, однако, основательно верифицированы соответствующей фактографией, фактологией, аналитикой. Зато подобные суждения выдержаны в духе требований официальных идеологов ЦК КПСС, которые держали исследование проблем лагеря контрреволюции под особым контролем.

Крупным историографическим событием стал в исследуемом периоде выход в свет фундаментальных трудов академика И.И. Минца⁴¹. “ Интервенция …, – писал маститый ученый, – оживила внутреннюю реакцию, послужила катализатором развития белогвардейского движения ”⁴². Небезынтересно и то, что Минц свел реально существовавшие разногласия между командующим Добровольческой армией генералом Деникиным и атаманом ВВД генералом Красновым по принципиальным проблемам Белого движения в Гражданской войне на Юге России к различию во внешнеполитической ориентации (Деникин – ориентация на Антанту, а Краснов – на Четвертной союз, в первую очередь на Германию)⁴³.

Анализ историографических источников показывает, что некоторый материал, как непосредственный, так и опосредованный, по отдельным аспектам деникинщины (в основном по военным) наличествует в ряде крупных обобщающих и специальных трудов по военной проблематике, выполненных в историко-партийном ключе44, а также и в специальных работах по военной истории Гражданской войны45 (и не только по военной истории46). Причем именно в них чаще всего фигурировали политические клише47).

Выпустили в свет и обобщающие статьи историко-партийного характера48, а также и специальные статьи, в которых нашли отражение некоторые военные аспекты борьбы советской власти против деникинщины49 (и не только военные ас-пекты50). Издали и материалы Всесоюзной научной конференции51. Характерно и то, что выходили в свет печатные работы и защищались диссертации, в которых рассматривались локальные проблемы Гражданской войны на Юге России52.

Однако, что представляется исключительно принципиальным, вся эта большая по количеству литература о деникинщине просто обезличена, в сюжетах и фрагментах, в которых речь идет непосредственно о лагере белых. Воистину, nomina sunt odiosa ⁵³…

Необходимо подчеркнуть, что в период рес-талинизации советской исторической науки появились научные труды, выполненные в рамках политического ангажемента. Они преследовали стратегическую цель – любым путем дискредитировать Белое движение и его лидеров и на этом фоне всемерно обелить деяния советской власти в годы Гражданской войны. Ярким примером служит монография А.П. Алексашенко “Крах деникинщины”54, уже название которой заключает в себе не только агитационно-пропагандистский пафос, но и научную некорректность.

Главное внимание в монографии уделено военным аспектам борьбы против генерала Деникина. Эти места научного труда автору наиболее удались. Но как только историк затрагивает социально-политические аспекты проблемы, то сразу же скатывается на обвинительный уклон. Причем, используя ограниченный круг источников, не может свои обвинения поднять выше пропагандистских клише, а порою просто скатывается к элементарным фальсификациям. Так, он утверждает, что Деникин – выходец из курских помещиков, “ один из самых махровых реакционеров-монархис-тов ”⁵⁵, хотя ни тем, ни другим, как показывает современный уровень накопления исторических знаний, генерал Деникин не был.

Ясно, что исследователю в то время был чрезвычайно затруднен доступ ко многим архивным документам. Но трудно поверить в то, что Алек- сашенко не знакомился с работами Деникина и других лидеров Белого движения, хранившимися тогда в печально известном спецхране ГБЛ56. Из них историк без особого труда уяснил бы, что Деникин – сын крепостного крестьянина, сданного помещиком в рекруты и дослужившегося в армии царской России до майора57. Но в соответствии с социальным заказом автору было выгоднее показать ярого врага советской власти именно выходцем из курских помещиков. Не иначе как только политической ангажированностью Алексашенко можно объяснить еще одну фальсификацию. Освещая борьбу генерала против сепаратизма на Кубани в 1919 г., автор пишет, что по приказу Деникина осенью 1919 г. арестовали 12 деятелей Кубанской Рады, пытавшихся отделить Кубань от России, “и все они были приговорены к смертной казни”58. Но казнен был лишь Калабухов, остальные по приказу Деникина высланы за границу59.

Характерно и то, что Алексашенко толкует понятие “единоличная военная диктатура генерала Деникина” как “ военно-политическую машину ”, которая держалась “ исключительно на штыках белогвардейской армии ”⁶⁰. Однако в свете современного уровня накопления исторических знаний подобная трактовка выглядит односторонней.

В то же время в анализируемой монографии присутствует все же и оригинальные обобщения, которые выходят за рамки устоявшихся исследовательских стереотипов того времени: разгром “деникинщины”, который не в последнюю очередь детерминировался не столько руководящей ролью большевиков, численным перевесом и боевым превосходством Красной армии, сколько внутренней социальной слабостью как следствием “ антинародной и антинациональной сущности ” самого режима. Именно так виделась автору вся внутренняя политика генерала Деникина⁶¹.

Характерно и то, что ученые часто меняли свои позиции в соответствии с политическим ангажементом. Так, украинский историк Н. Суп-руненко, анализируя проблему борьбы армии Деникина с вооруженными формированиями Украинской народной республики (УНР) периода Директории, например, еще в 1951 г. подчеркивал буквально следующее: украинские буржуазные националисты добивались создания единого фронта с Деникиным, поскольку их политические позиции определялись общими с белогвардейской контрреволюцией классовыми интересами62. Но в 1966 г. он утверждал, что политические цели Деникина и украинских буржуазных националистов были противоположны63. В монографии же 1979 года утверждается, что “украинские буржуазные националисты… радо- вались успехам деникинских войск и со всех сил старались добиваться создания единого фронта с Деникиным-вешателем. Их политические позиции определялись общими с белогвардейской контрреволюцией классовыми интересами. Выступая совместно с белогвардейщиной, украинские буржуазные националисты не жалели сил для укрепления деникинского режима”64.

Следует подчеркнуть то, что на фоне политического ангажемента выходили в свет и работы, которые не вписывались до конца в систему координат, заданную процессом ресталинизации советской исторической науки. Речь идет о труде В.Д. Поликарпова о начальном этапе Гражданской войны65. Автор освещает корниловское выступление и его роль в генезисе Добровольческой армии. Из этого труда можно представить и некоторые грани роли генерала Деникина в данном процессе. По моему мнению, главы монографии о Доне в период атаманства Каледина и первых месяцах формирования Добровольческой армии – наиболее глубокое исследование проблем Белого движения в советской историографии, выполненное в условиях жесткого идеологического диктата. Историку удалось проанализировать большое количество архивных и опубликованных документов, мемуарной литературы, в том числе и белоэмигрантской, периодических изданий. Причем ученый изучил такое количество источников и литературы, что анализ ее составил бы самостоятельное исследование66.

В историографии периода “застоя” имеется небезынтересная особенность. Несмотря на особый идеологический контроль, официального запрета на исследования проблем контрреволюции не имелось. Ее стали рассматривать в рамках не очень крупной проблематики – истории мелкобуржуазных партий в России в 1917-1920 гг. С 1963 по 1974 г. по ней было опубликовано 16 коллективных и индивидуальных монографий и один сборник, а также около 500 статей67. Именно здесь получили освещение некоторые аспекты истории Белого движения, в том числе и его Южнороссийской составляющей68.

В данных работах утверждается точка зрения о правомерности изучения “вражеского лагеря”. Но только для всестороннего раскрытия “антинародной сущности” контрреволюции и исторической неизбежности ее крушения. Так, Л. Спирин подчеркивал, что в качестве политических представителей интересов буржуазии и помещиков, “главной партии контрреволюции” и, следовательно, партийно-политического лица проти-вобольшевистского движения, выступали кадеты, влияние которых на вождей Белого движения, в первую очередь на Деникина и Врангеля, признавалось важным фактом идеологической и целе- вой двойственности Южнороссийского Белого движения, отметавшего завоевания Февраля 1917 года, но не доходившего до открытого объявления реставрации свергнутого режима69.

Определенный вклад в научную разработку проблемы лагеря контрреволюции в годы Гражданской войны внесло фундаментальное исследование Д.Л. Голинкова “Крушение антисоветского подполья в СССР”. В нем достаточно основательно прослеживаются связи подпольного антисоветского “Национального центра” с генералом Деникиным. Разумеется, труд написан с обвинительным уклоном: деникинщина получила очередную порцию уничижительных агитационно-пропагандистских клише. Однако богатый фактический материал, проанализированный ученым, позволит современному исследователю почерпнуть из него небезынтересный материал и оценить его с новых подходов, которые утвердились в постсоветской исторической науке70.

Значительный вклад в изучение истории лагеря контрреволюции внесли труды Г.З. Иоф-фе71. Созданные на широком круге практически недоступных рядовому исследователю архивных источников, эмигрантской и западной литературы, написанные достаточно живым языком, снабженные образными характеристиками и портретами, они представили монархическое крыло антибольшевистского лагеря как сложное, неоднородное социально-политическое явление. Ученый подверг анализу социальный состав, эволюцию программы и политической практики российских монархистов и их организаций, аргументировал ведущую роль кадетов в консолидации всех антисоветских группировок и объединений, проследил взаимоотношения внутри них и основное содержание деятельности белых правительств72.

В его трудах подтверждается сделанный ранее вывод о различиях в монархических ориентациях политических режимов Колчака и Деникина: первый определенное время прикрывался так называемой “ ширмой “демократической контрреволюции ”, тогда как второй изначально и откровенно опирался на собственную кадетско-монархическую основу. И в этом исследователь видел принципиальное отличие деникинского режима от колчаковского⁷³. Иоффе, оставаясь на позиции разоблачения контрреволюции во всех ее качествах, также отвергал наличие демократического потенциала и реализации его элементов в политике белых. Ученый, изначально отождествив Белое движение с монархическим, все его колебания рассматривал исключительно в рамках буржуазно-помещичьей контрреволюции.

Характерно и то, что ученый Белое движение рассматривал исключительно в рамках буржуаз- но-помещичьей контрре-волюции, считая движение монархическим. Даже “среднюю линию” Дени-кина он объяснял попытками найти равнодействующую между “столыпинско-октябрьскими”, кадетскими и монархическими политическими течения-ми, но с обязательным “правым” уклоном. Столкновение этих сил произошло на почве разрешения земельного вопроса и закончилось “октябрьско-кадетским вариантом столыпинской реформы”. Эволюцию деникинской единоличной военной диктатуры Иоффе характеризовал как дви-жение от “черносотенного монархизма” в период ее военных успехов к “буржуазно-помещичьему либерализму” на этапе ее поражений”74. Он считал, что кадеты выступали как сила, стремившаяся, но в конечном итоге не су-мевшая спасти белую власть от правых и наиболее реакционных элементов, а врангелевская тактика “левая политика правыми руками” была логичным следствием предшествовавших провалов в организации власти и управления белых политических режимов75.

Уникальное явление – монография Н.Г. Ду-мовой “Кадетская контрреволюция и ее крах”, изданная в 1982 г. В ней сделана серьезная попытка приближения к исторической правде в условиях жесткого идеологического диктата⁷⁶. Даная монография сыграла существенную роль в расширении представлений о Белом движении на фоне истории партии кадетов. Исследовательница соглашается с точкой зрения Иоффе, Спирина и других ученых о тесной взаимосвязи контрреволюционных центров и объединяющей роли в них кадетов, их твердой приверженности военно-буржуазной диктатуре и декларативном характере заявлений о демократии, антинародной сущности и закономерном провале внутренней политики кадетов. Однако она высказала свой взгляд на отдельные вопросы. В частности, она считала ошибочным вывод Иоффе о “ центризме ” Национального центра и обосновывала его подчиненность правомонархическому Совету государственного объединения России как реальной силе, нежелание многих либералов в деникинском лагере сотрудничать с эсерами и меньшевиками, использование их лишь в качестве фальшивого прикрытия для обмана трудящихся и умиротворения зарубежных покровителей.

Представляется принципиальным подчеркнуть, что в монографии резюмируются результаты советской историографии и дается определение понятия “Белое движение” или “Белое дело” как самостоятельного течения в общероссийском потоке российской контрреволюции, где монархисты были его ведущей силой, наиболее реальными выразителями идеологии и политики “бе-логвардейщины”, а социальную базу составили помещики, кулаки, дворянство, духовенство, крупная и мелкая городская буржуазия, деклассированные элементы, за которыми пошли “несознательные слои” рабочих и крестьян. Антибольшевистское движение объединило, как указывалось в работе, партии черносотенцев, бывших октябристов, националистов и прогрессистов, правых кадетов и промежуточные течения. Ударной же силой его являлось офицерство, а руководство осуществляли верхи “генеральско-монархической контрреволюции”.

Думова делает особые акценты на том, что идеология и программа Белого движения, как считали советские историки, включала провозглашение примата православия, верности “ историческим началам ”, непредрешения государственного строя до “ умиротворения ” и проведения Учредительного собрания, возрождения “ единой, неделимой и великой России ”. На самом же деле все это означало великодержавный шовинизм, прикрытый демагогическими претензиями на надклассовость, надпартийность и патриотизм, стремление к возрождению монархии столыпинского образца. Политика же непредрешения имела не принципиальное, а чисто тактическое значение для расширения социально-политической базы белых, демократического прикрытия антинародной и реставраторской политики. В монографии также дается сводная картина развития программы, тактики, географии антибольшевистского движения через анализ деятельности партий, представленных в нем, включая так называемые националистические.

Характерно и то, что в хронологических рамках, означенных выше, появилось большое количество защищенных диссертационных исследований, в которых нашлось место и освещению многих аспектов деникинщины. Их можно классифицировать по трем группам. Первая группа – диссертации источниковедческого и историографического характера, где отражаются вопросы деникинщины как непосредственно, так и опосредованно⁷⁷. Вторая группа – диссертации, исследующие деятельность коммунистической партии и Советского государства по разгрому Белого движения⁷⁸. Третья группа – диссертации о конкретных направлениях борьбы с белыми⁷⁹.

Все они выполнены на той же методологической основе, что и опубликованные работы. Их характерная черта - небольшое количество использованных архивных документов, особенно принадлежащих Белому движению. Диссертанты пытались также чаще оперировать глобальными категориями (“массы” “партия”, “классы”, “контрреволюция” и т.д.). Субъекты же исторических событий, даже из большевистского лагеря, не говоря уж об их антиподах-контрреволю- ционерах, изображались схематично. Диссертации насыщены пропагандистскими клише, уничижительными метафорами и эпитетами, коими награждались лидеры Белого движения. Такая научная некорректность историков объясняется политической и нравственной атмосферой, что царила тогда в советской исторической науке.

Однако на данном фоне, особенно в первой группе, выделяется глубиной исследования диссертация Е.М. Барвенко, проанализировавшей уникальное издание белой эмиграции “Архив русской революции” как источник по истории Гражданской войны. Здесь исследовано много документов, имеющих отношение к предмету исследования данной научной статьи. Выводы диссертанта подогнаны под обязательные идеологические стереотипы. Но проанализированный фактографический материал, безупречно выстроенный логически, входит в определенной степени в диссонанс с заключениями исследователя.

Нельзя не отметить (в связи с вышеизложенным) и неординарное диссертационное исследование С.К. Хмелевского. Это единственная научная квалификационная работа, где анализируется англо-американская историография проблем Гражданской войны именно на Юге России80. Автор освещает различные точки зрения зарубежных историков. Диссертация выполнена с обвинительным уклоном, есть в ней некорректные ярлыки. Так, по моим подсчетам, эпитет “недобитый деникинец” С.К. Хмелевский употребил в диссертации 9 раз81. В то же время собран небезынтересный фактический материал по литературе англоязычных авторов. Он может быть плодотворно использован в исследовании проблемы Белого движения в Гражданской войне на Юге России (если анализировать с позиции объективности, историзма, компаративизма). Можно в контексте вышеизложенного расценивать как факт дальнейшего углубления темы его диссертационного исследования то, что С.К. Хмелевский в последующем написал статью, в которой проанализировал английскую и американскую, так называемую буржуазную, историографию проблемы борьбы трудящихся Дона и Северного Кавказа против интервентов и белогвардейцев82.

Таким образом, наблюдается разнообразие научных жанров печатных работ по истории Гражданской войны, в том числе и на Юге России (обобщающие фундаментальные труды; специальные монографические исследования; исторические очерки, брошюры, научные статьи и пр.). Защищено значительное количество диссертаций. Однако доминировали исследования, выполненные в историко-партийном ключе. В этом громадном массиве историографических источников занимают свою нишу и исследования деникинщины, главным образом военных аспектов борьбы с ней. Однако предпринимались и попытки анализа социально-политической и экономической сущности процессов, происходивших в рамках единоличной военной диктатуры генерала Деникина. Намного меньше внимания уделялось анализу деятельности генерала Деникина в 1918 г.

Серьезных успехов в изучении рассматриваемой проблемы не было достигнуто, так как в условиях отсутствия творческой свободы не представлялось возможным исследовать проблемы Белого движения, в том числе и деятельности генерала Деникина. Победа большевиков в Гражданской войне стала для них легитимным основанием на право управления страной. Если советская власть победила, значит, народ поддержал ее. Любые же попытки углубляться в историю противников большевизма неизбежно ставили под сомнение категоричность этого вывода. Поэтому были созданы условия, в которых представлялось трудным проведение оригинальных свежих идей, принципиально новых выводов, дать свою дефиницию, более четкую, глубокую.

Анализ истории изучения проблемы деникинщины в рамках второго историографического периода позволил выявить основные тенденции ее развития :

• 1.    Развивающееся по восходящей линии усиление партийно-государственного контроля над исторической наукой, достигавшееся, во-первых, перманентным ужесточением доступа к архивным документам и материалам; во-вторых, директивно-командным стилем предписаний историкам на тему, что и как писать о Гражданской войне, с организационными выводами к ослушникам; в-третьих, переводом основной массы исследований в историко-партийную плоскость, что предполагало наличие сверхжесткого классового подхода к оценке событий и явлений.

• 2.    Некоторая сдача доминирующих позиций в исследовании деникинщины ее военных аспектов. Появление новых работ, в значительной мере расширявших конкретно-историческую картину развития Белого движения с точки зрения его партийно-политической основы, идеологии и практики. Исследование истории так называемых непролетарских партий в годы Гражданской войны, даже в основном с позиций борьбы против них большевиков, позволило приподнять завесу над запретными для объективного исследования сторонами этого этапа нашей истории. Между тем все труды выполнены под усиленным контролем, осуществлявшимся соответствующими институтами правившей в стране компартии.

• 3.    Оставление за рамками исследовательского процесса проблемы социальной природы и состава Белого движения в развитии. В частности, не признавалось или не получало вразумительного объяснения, например, участие в нем на различных этапах достаточно многочисленных слоев трудящихся, не получили освещения многие важные направления политики в рамках единоличной военной диктатуры генерала Деникина. Не изучалось по-целевому и военное искусство белых. В целом сложился обличительный уклон. Допускались в данной связи сознательные искажения и даже фальсификации, прикрываемые якобы раскрытием антинародной сущности деникинщины.

• 4.    Историографическое осмысление темы Белого движения в качестве субъекта безумия братоубийства проходило в рамках работ по истории изучения истории Гражданской войны. Самостоятельных целевых исследований так и не появилось.

Таким образом, речевая конструкция “Деникин =деникинщина”, вынесенная в название статьи, – не только публицистический изыск автора, но и советская историографическая реалия в исследовании военной и политической деятельности генерал-лейтенанта А.И. Деникина в годы российской Гражданской войны.