"Детский репертуар" Достоевского

В последнее двадцатилетие XIX века в России литературный канон для детей формировался в результате взаимодействия или, чаще, столкновения различных институций, ответственных за детскую литературу — ее производство, распространение и контроль. Издательская индустрия, педагогическая критика в специализированных журналах, отдельные ученые (социологи, педагоги, библиографы и т. д.) и благотворительные культурные общества, направленные на распространение образования среди малограмотных слоев общества, включая детей, а также государственные учреждения, в рамках которых специальные комиссии готовили репертуары одобренных текстов для школьных программ, библиотек школ и для публичных чтений, — способствовали постепенной институционализации детской литературы (см.: [Лучкина, 2013]). Именно неоднородность вовлеченных институций привела к некой вариативности самого понятия «литература для детей», которое приобретало новые очертания в зависимости от критической школы, идеологического направления, методологии и целей участвующих в дебатах по этой теме. Это особенно заметно в спорах, последовавших за попыткой вывести произведения Достоевского на рынок книг для детей.

По свидетельству Анны Григорьевны, незадолго до смерти Достоевский изъявил желание опубликовать некоторые отрывки из своих произведений в сборнике, предназначенном для детей, и дал четкие указания по содержанию этого издания. В своей записной книжке 1881 г. Достоевская дважды отметила те отрывки, которые указал писатель, а также описала его опасения, связанные с этим проектом:

«Для детской книжки: Неточка Незван<ова>. Коля Красот<кин>. Смерть Илюшечки. Мальчик у Христа. Мужик Марей. Столетняя. Маленький герой.

Боялся грустного впечатления.

Боялся, чтоб детей не раздавили. <…>

В Детскую Книгу хотел Неточку, Колю Красоткина, Смерть Илюшечки, Мальч<ик> у Христа, Мужик Марей, Мален<ький> герой?

Но находил лишь, что впечатление на детей будет грустное» ( Достоевская , 1993 : 279).

Анна Григорьевна не прокомментировала далее распоряжения своего мужа, и мы не располагаем информацией о других источниках, подтверждающих намерение Достоевского издать сборник для детей, хотя он сам косвенно намекает на это в письме от 1878 г. к А. Н. Якоби и более открыто высказывается об этом в письме от 28–29 мая 1880 г. к жене1. Характерно, что указанные вдовой писателя отрывки являлись частью репертуара Достоевского для благотворительных публичных чтений в пользу детей, на которых он часто выступал. Публичные чтения можно рассматривать как своего рода лабораторию, которая помогла заложить основы посмертной издательской истории творчества Достоевского2.

Сразу после смерти мужа Анна Григорьевна разрешила публикацию в детских журналах некоторых отрывков из его произведений³, а в 1883 г. она издала сборник «Русским детям» под редакцией О. Ф. Миллера (см.: Русским детям ). В России практика чтения детьми «изящной словесности» не была новостью: она отстаивалась сторонниками образовательного потенциала литературы для взрослых, но не всегда вызывала одобрение критиков, убежденных в необходимости специальной детской литературы (см. об этом: [Лучкина, 2015], [Сергиенко: 87–89]). Появление в начале 1880х гг. некоторых рассказов и отрывков из произведений Достоевского для детей вызвало строгое порицание как педагогической, так и литературной критики (см.: [Вассена])⁴. С одной стороны, «гуманитарные» темы в диккенсовском духе: моральное и физическое оскудение социальной среды, «случайность» семей, страдания самых маленьких, неравенство — удовлетворяли требования педагогической критики народнического направления. С другой стороны, та же самая «поэтика страдания»: склонность останавливаться на более темных и мутных сторонах души, мистические образы, возвышение жертвы-мученичества — вызывала недоумение критиков и педагогов, не находивших в произведениях Достоевского той нравственной целостности, того гармоничного видения окружающего мира, которые составляли непременные реквизиты детской литературы. Несмотря на жаркие споры вокруг «Достоевского для детей», спустя всего три года после выхода сборника «Русским детям» вдова писателя приступила к изданию новой книги, предназначенной для юных читателей.

Издание под редакцией В. Я. Стоюнина

« Первый опытъ мой — книга “Русскимъ дѣтямъ” — былъ неудаченъ; изданіе давно разошлось и сильно требуется, но я не рѣшилась повторить его въ томъ же видѣ »⁵.

Этими словами Достоевская призналась в декабре 1886 г. А. С. Суворину, что провал сборника «Русским детям» являлся для нее открытой раной. И все же она не собиралась сдаваться: « Моя давнишняя мечта была выбрать изъ сочиненій покойнаго моего мужа отрывки, которые можно было бы дать въ руки дѣтямъ »⁶. Именно с этой целью Достоевская обратилась к Владимиру Яковлевичу Стоюнину (1826–1888), мужу ее давней подруги М. Н. Тихменевой.

Будучи известным писателем, журналистом и педагогом, Стоюнин считался реформатором в области преподавания литературы и одним из главных сторонников того, что художественный текст несет огромный воспитательный потенциал. Кроме того, с 1870-х гг. Стоюнин сотрудничал с государственными учреждениями, ответственными за регламентацию литературы для детей, — сначала в качестве члена канцелярии Управления учреждений императрицы Марии, а затем как член Ученого комитета Министерства народного просвещения ( Витберг : 6). Из единственного сохранившегося письма Стоюнина к Достоевской по поводу этого издания можно сделать такой вывод: то, что вначале, вероятно, являлось лишь консультацией по отбору отрывков из сочинений Достоевского, по желанию вдовы писателя стало формальным сотрудничеством:

« Я совсѣмъ не дѣлаю секрета изъ того, что дѣлаю выборъ изъ сочиненій Ѳед <ора> Мих <айловича> и ни отъ кого не скрываю этого; но въ печати для публики я обыкновенно соединяю свое имя съ такою самостоятельною работою, которая требовала отъ меня дѣйствительнаго труда; тогда какъ о настоящей работѣ я не могу сказать, что я употребилъ какой либо трудъ; я только читалъ и дѣлалъ отмѣтки карандашемъ; но удачный ли выборъ мною сдѣланъ, я и самъ не знаю и не увѣренъ, такъ какъ желалъ бы, чтобы онъ имѣлъ воспитательное значеніе; а этотъ вопросъ рѣшить нелегко: кто захочетъ, придраться можетъ безъ затрудненія; а отвѣчать и заводить полемику, нѣтъ охоты съ нашими умниками и крикунами.

Я выставляю Вамъ свои резоны; но если Вы непремѣнно желаете видѣть въ издаваемой книгѣ мое имя, то предоставляю Вамъ распорядиться по собственному усмотрѣнію.

Заглавный титулъ къ книгѣ — самый подходящій »⁷.

Влиятельное положение Стоюнина, его прочная репутация в педагогической сфере и его знание детской души представляли лучшую гарантию для Достоевской:

« Настоящая книга издана подъ редакціею Вл. Я. Стоюнина. Не берусь рѣшать удаченъ-ли выборъ: я слишкомъ пристрастный судья, но думаю, что Стоюнинъ, какъ талантливый педагогъ, десятки лѣтъ знающій дѣтей, навѣрно съумѣлъ выполнить свою задачу »⁸.

На этот раз Достоевская постаралась избежать повторения ошибок, которые поставили под угрозу успех сборника 1883 г.: слабое и недостаточно аргументированное предисловие; некая неопределенность в указании возрастного диапазона читателей-адресатов; отсутствие строгих и последовательных педагогических критериев при отборе и адаптации текстов.

В заглавии, одобренном Стоюниным в его письме от 28 ноября 1886 г., был точно указан минимальный возраст читателей-адресатов: «Выбор из сочинений Ф. М. Достоевского для учащихся среднего возраста (от 14-ти лет)». Лишенный иллюстраций или других значимых паратекстуальных элементов, за исключением фотографии Достоевского (фотограф К. Шапиро, 1879), сборник содержал полные версии повестей «Господин Прохарчин» и «Неточка Незванова», слегка сокращенную версию романа «Бедные люди» и избранные отрывки из «Записок из Мертвого Дома». Сохранение целостности первых трех произведений объясняется педагогическим кредо Сто-юнина, убежденного защитника необходимости знакомить учащихся с классиками русской литературы. Он считал художественную литературу важнейшим образовательно-воспитательным материалом для подрастающего поколения. В своей работе «О преподавании русской литературы» (1864 г.) он предлагал рассматривать литературное произведение с точки зрения не его эстетических качеств, а содержащихся в нем духовно-нравственных идеалов. Беседы между учителем и учениками о прочитанном произведении помогали бы последним отождествлять себя с литературными героями и извлекать из их жизненных ситуаций ценный урок для своего существования в обществе (см.: [Byford: 641–644]). Именно для достижения этой цели Стоюнин рекомендовал представить юному читателю не отдельные фрагменты из нескольких произведений, а два-три произведения целиком:

«Лучше прочитать два-три сочиненiя, но вполнѣ и разобравъ ихъ сколько возможно подробнѣе, чѣмъ отрывки изъ сотни сочиненiй. Первыя скорѣе разовьютъ любовь къ чтенiю, вкусъ и критическiе прiемы. Пересказывать въ сокращенномъ видѣ то или другое произведенiе также трудъ излишнiй и безполезный: можетъ ли плохая литографiя дать хотя приблизительное понятiе о прекрасной картинѣ генiальнаго художника? можно ли по ней разбирать произведенiе и судить объ его достоинствахъ, когда остаются только одни темныя очертанiя фигуръ, а то, что составляетъ ихъ жизнь, ихъ душу, исчезло?» ( Стоюнин : 15).

Однако убеждения Стоюнина, должно быть, пошатнулись перед «Записками из Мертвого Дома». Часть педагогической критики уже рекомендовала использовать из них только выдержки, чтобы уберечь юного читателя от преждевременного контакта с девиантным поведением, способным вызвать опасное желание подражания ( Алчевская : 72–73). Поэтому в сборнике под редакцией Стоюнина отдельные части этого произведения были адаптированы и переформулированы, в результате чего создалась целая галерея портретов разных персонажей и различных моментов из каторжной жизни. Отрывки только частично следовали за сюжетом оригинального текста: «Введение», «Мертвый дом», «Аким Акимыч», «Старовер», «Сироткин», «Лезгин-Нурра», «Алей», «Сушилов», «Петров», «Исай Фомич», «Праздник Рождества Христова», «Представление», «Каторжные животные», «Выход из каторги».

Сборник встретил благосклонность критиков, которые не преминули провести сравнение с прошлым изданием под редакцией О. Ф. Миллера. Рецензент «Педагогического сборника» напомнил о неудаче издания 1883 г. и похвалил сборник под редакцией Стоюнина, в частности его отбор фрагментов из «Записок из Мертвого Дома», под влиянием которых «юноши поймутъ, почему народъ смотритъ на арестантовъ как на несчастныхъ, но не погибшихъ людей» ( Обзор детских книг : 251–252). «Бедные люди» были оценены столь же положительно. По мнению рецензента, любовная преданность Макара Варваре смогла смягчить даже менее назидательные эпизоды романа, такие как сцена смерти Покровского, гибель отца детей Горшкова и пьянство самого Макара. С другой стороны, выбор «Господина Прохарчина» был признан неуместным из-за сомнительного морального облика главного героя и грубой гротескной сцены его смерти: «Этотъ трупъ, ерзающiй по кровати, сползающiй на полъ и втаскиваемый за ноги, эти поиски въ тюфякѣ, эти дикiе сцены способны разстроить нервы взрослаго читателя, не говоря о дѣтяхъ» ( Обзор детских книг : 252)⁹.

Кроме того, журнал «Женское образование» признавал сборник под редакцией Стоюнина более удачным, чем сборник «Русским детям». Главной причиной являлась та осознанность, которую редактор продемонстрировал, обращаясь к читателям-подросткам, а не к детям:

«Нашъ извѣстный педагогъ В. Я. Стоюнин задался цѣлью, вполнѣ отвѣчаю-щею его педагогической опытности и литературной компетентности: онъ сдѣлалъ выборъ изъ сочиненiй Достоевскаго уже не для дѣтей, а для юношества, и такимъ образомъ книга, подобная по содержанiю прежней, прiобрѣла смыслъ и серьезное значенiе» ( Н. П.-я-ь : 529).

Таким образом, репутация Стоюнина в решающей степени способствовала одобрительному восприятию второго сборника сочинений Достоевского для детей. Анна Григорьевна сразу воспользовалась случаем, чтобы подать запрос в Министерство народного просвещения на рассмотрение этого издания для употребления в школьных библиотеках. Просьба Достоевской была принята, и 17 августа 1896 г. ей сообщили об одобрении сборника для использования в ученических библиотеках городских училищ и в учительских библиотеках начальных школ10. Следующим шагом был выпуск в 1902 г. второго издания, идентичного первому, за исключением изображения автора (фотографии Н. Досса 1876 г.) и указания на титульном листе официального одобрения Министерства народного просвещения11.

Издание под редакцией А. В. Круглова

Последним проектом Достоевской в области детского издательства стал сборник «Достоевский для детей школьного возраста», вышедший в 1897 г. под редакцией Александра Васильевича Круглова (1852–1915). И в этот раз выбор Достоевской пал на человека из круга знакомых: Круглов был мужем писательницы и давней подруги Достоевской А. Н. Доганович. Кругловы посещали Достоевских с 1870-х гг.: по воспоминаниям Александра Васильевича, в Достоевском в начале своей литературной карьеры он нашел сурового критика, но одновременно бесценного учителя (Круглов, 1993: 204). По совету Достоевского Круглов отказался от написания произведений в жанре романа и посвятил себя малым жанрам: с 1880-х гг. он начал печатать стихи, очерки и рассказы для детей, которые пользовались большой популярностью и многие из которых были рекомендованы для школьных библиотек. Наряду с масштабной писательской деятельностью (он являлся автором более 100 книг), Круглов вел активную просветительскую работу и сотрудничал с некоторыми из главных русских детских журналов (см. об этом: [Сенькина]).

Как Достоевская объясняла Суворину в апреле 1897 г., она возлагала надежды на успех издания, подготовленного именитым редактором:

« Я обратилась къ А. В. Круглову. Онъ считается однимъ изъ талантливыхъ дѣтскихъ писателей: онъ понимаетъ дѣтскую душу и дѣти любятъ его произведенія. Можно надѣяться, что онъ съумѣлъ выбрать изъ произведеній Достоевскаго только то что можетъ благотворно дѣйствовать на дѣтей »¹².

Учитывая тревогу, которая сопровождала каждый проект Достоевской в области детской литературы, возникает вопрос, что принудило ее пойти на риск, который мог поставить под угрозу все ее издательское предприятие. Ответ частично содержится в том же письме Суворину, в котором Достоевская признавалась:

« Покойнаго моего мужа чрезвычайно занимала мысль выбрать изъ своихъ произведеній отрывки, возможные для дѣтскаго чтенія. Онъ даже намѣтилъ нѣкоторые изъ нихъ, но къ сожалѣнію не успѣлъ при себѣ издать. Осуществить мысль Ѳедора Михайловича взялся покойный О. Ѳ. Миллеръ и подъ его редакціею въ 1883 году была издана мною книга “Русскимъ Дѣтямъ”. Книга эта имѣла большой успѣхъ — три тысячи экз <емпляров> разошлись въ полтора года. Но встрѣчена она была критикою до того недружелюбно, что я не рѣшилась повторить изданія .

За послѣдніе годы многіе родители и педагоги упрекали меня зачѣмъ я не издаю Сборника отрывковъ изъ произведеній покойнаго мужа; говорили, что хорошихъ книгъ для дѣтскаго чтенія у насъ мало, что они на опытѣ видѣли какъ многое изъ его сочиненій, съ толкомъ и умѣньемъ выбранное, производило отличное впечатлѣніе на дѣтей. Говорили, что дѣти, читая въ школѣ отрывки изъ Достоевскаго, захотятъ впослѣдствіи познакомиться со всѣми его сочиненіями, и что такимъ образомъ благотворное влiяніе его произведеній будетъ продолжаться. Все это заставило меня издать новый сборникъ »¹³.

Слова Достоевской свидетельствуют о ее профессионализме: берясь за публикацию нового сборника для детей в 1897 г., вдова писателя руководствовалась не только желанием осуществить мечту мужа, но и удовлетворить конкретные запросы общества. Этапы работы над этим изданием можно восстановить почти с точностью: если письма Достоевской Круглову сохранились лишь частично, то его письма к ней сохранились полностью.

Она обратилась к нему весной 1896 г., предложив стать редактором нового сборника произведений Достоевского, предназначенного для детей. В ответном письме от 5 апреля 1896 г. Круглов, не скрывая своей радости, не только согласился, но и предложил вдове включить также биографический очерк (« вполнѣ доступный дѣтямъ ») о писателе и обещал закончить работу над ним к августу того же года. По этому поводу Круглов умолил Анну Григорьевну прислать ему сочинения Достоевского и сборник «Русским детям», о котором она, должно быть, упомянула в своем письме. Такую же просьбу Круглов повторил в следующих двух письмах от 1-го и 10 мая 1896 г. В этом последнем письме Круглов добавлял, что для биографического очерка он нуждался в первом томе «Полного собрания сочинений» Достоевского, изданного в 1883 г. Как известно, первый том, названный «Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского», включал ценные биографические материалы о Достоевском: не только его письма и отрывки из записных книжек, но также и биографию, написанную О. Ф. Миллером, и воспоминания Н. Н. Страхова.

Достоевская не сразу удовлетворила просьбу Круглова, который повторил ее в письме от 14 мая, вновь подчеркнув важность первого тома для своего очерка. Вместо этого Достоевская отправила Круглову аванс в сто рублей за работу, договор и одну « вырезку ». Со слов Круглова можно предположить, что речь шла о рецензии Н. К. Михайловского, анонимно опубликованной в «Отечественных записках» за 1883 г., где наиболее яростно сборник «Русским детям» подвергался критике на основе тезиса о «жестоком таланте» Достоевского¹⁴. В этом отношении Круглов попытался успокоить Достоевскую, объяснив теоретические принципы своего творческого метода, уже изложенные им в работе «Литература маленького народа», впервые опубликованной в журнале «Вестник воспитания» с 1892 по 1895 год:

« Когда выйдетъ первый выпускъ моей книги: “Литература маленькаго народа”, Вы увидите, что я не за передѣлки и передачи классическихъ сочиненій, а за выборки, за отрывки и самое бóльшее — за сокращенія. Я еще не успѣлъ просмотрѣть книги “Р <усским> Д <етям> ”, но, очень м <ожет> -б <ыть> , что ея форма и удачна. Я исполню свою задачу съ глубокой любовью, со всѣмъ тѣмъ умѣніемъ, какое найдется у меня для этой работы. Одно могу сказать, что я дѣтей хорошо знаю »¹⁵.

Согласно Круглову, знание мира детей было первой, непременной предпосылкой для любого талантливого детского писателя, которому нужно было не только изучить психологию и поведение детей, но и попытаться идентифицировать себя с ними, стать их близким другом. Круглов считал художественную литературу мощным педагогическим инструментом, способным познакомить ребенка с действительностью и научить его отличать добро от зла, показывая ему значение честности и дружбы, но не скрывая от него трудностей и страданий реальной жизни. Не отрицая необходимости «самостоятельной» детской литературы, Круглов все-таки считал, что при должной осторожности можно применять для детского чтения лучшие тексты национальной «большой» литературы. Избегая безрассудных переделок, которые искажали бы первоначальный смысл литературного произведения, он предпочитал тщательный отбор отрывков и уделял особое внимание форме издания:

« Я намѣренъ всѣмъ отрывкамъ дать систему, и только вотъ не знаю, удобно ли это будетъ при помощи вырѣзокъ, не прибѣгая къ перепискѣ части матеріала. Посмотрю дальше. Мнѣ хочется, чтобы новая книга не походила ни чемъ на старую внѣшне, чтò, конечно, не значитъ, что я не возьму ничего того, что тамъ взято. Этого невозможно избѣжать. Но дѣло въ выборѣ, планѣ etc. etc. Я приложу необходимое предисловіе »¹⁶.

Метод Круглова слегка отличался от метода, примененного Стоюниным для сборника 1887 г. Стоюнин считал, что, только сохраняя форму и содержание литературного произведения, можно уберечь его этико-педагогическую ценность, в то время как Круглов допускал возможность убрать из текста менее подходящие отрывки, хотя без всякого «переписывания» текста.

Еще один важный момент, улавливаемый из писем Круглова Достоевской, — это внимание к паратексту, который должен был включать, помимо биографического очерка о писателе, также и предисловие и несколько снимков дома Достоевского и школы его имени в Старой Руссе. Круглов считал иллюстрации основополагающим элементом детского издания, умеющим заинтересовать ребенка и стимулировать его воображение (см.: [Хеллман: 263]). Он настаивал на этом не в одном своем письме, предлагая Достоевской пригласить иллюстратора Н. Н. Каразина, который в 1893 г. написал пятнадцать акварелей на сюжеты из произведений Достоевского, выпущенных сначала в виде приложений к журналу «Живописное обозрение», а затем — отдельного альбома17.

Вместе с письмом от 6 августа 1896 г. Круглов прислал Достоевской предисловие, биографию и отбор сочинений ее мужа, уверяя, что «всѣ выборки провѣрены на дѣтяхъ». Судя по письму Круглова от 18 августа, Достоевская осталась довольной материалами: в частности, по поводу выбора для детей отрывка из романа «Подросток» «Рассказ о купце» она сообщила Круглову, что Достоевский был того же мнения18.

Однако составление сборника шло медленно, и Достоевская снова написала Круглову только спустя несколько месяцев. В недатированном письме, написанном, вероятно, между ноябрем 1896 г. и январем 1897 г., Анна Григорьевна оправдывала свое долгое молчание поездкой в Крым, закончившейся только в начале ноября, и плохим самочувствием. Она определяла готовящуюся книгу « осуществлением моей давней мечты » и обсуждала некоторые вопросы как типографического, так и коммерческого характера. В первую очередь ее беспокоило большое количество печатных листов, что привело бы к удорожанию издания: сохранение стоимости каждого экземпляра ниже трех рублей было теперь важным условием для Достоевской, желающей обеспечить творчеству мужа все большее распространение. Другой вопрос касался возможной конкуренции, которую новый сборник мог составить сборнику под редакцией Стоюнина. Как писала Достоевская, из общего тиража ««Выбора из сочинений Ф. М. Достоевского для учащихся среднего возраста (от 14-ти лет)» до тех пор оставались нераспроданными пятьсот экземпляров. Кроме того, так как некоторые отрывки, вошедшие в это издание, например «Записки из Мертвого Дома» и «Неточка Незванова», совпадали с отрывками, выбранными Кругловым, Достоевская предлагала предусмотреть второй том, который мог бы выйти, когда все экземпляры издания под редакцией Стоюнина будут проданы. Во второй том, который, однако, не увидел свет, вдова писателя изначально предложила включить отрывки из произведений, еще не вошедших в «детский репертуар» Достоевского, в том числе некоторые части из «Идиота», например, рассказ о Мари¹⁹. При этом два плана, представленные Достоевской Круглову, включали отрывки из «Дневника Писателя» («Мужик Марей», «Мальчик у Христа на елке», «Столетняя», «Фома Данилов, замученный русский герой»), «Подросток», «Неточка Незванова» и «Братья Карамазовы» (в первом томе) и «Преступление и Наказание», «Записки из Мертвого Дома», «Честный вор» и «Бедные люди» (во втором томе).

В письме Достоевской к Круглову встречается немало признаков волнения издательницы: особенно выделяется то место, в котором она меняет первоначальный план издания и просит Круглова исключить из него «Преступление и наказание», которое рискует дать повод для новых обвинений в адрес Достоевского « за его будто мучительство »²⁰. Те же опасения у издательницы вызывали возрастной диапазон адресатов и заглавие, которое, как можно заключить из этого письма, изначально снова звучало как «Русским детям»: « Не будетъ ли это ошибкой? <…> Не назвать-ли ее “Рус-скимъ юношамъ <”>, < “ > Русскому юношеству <”><…> чтобъ избѣгнуть упрека въ томъ, что <…> Достоевскій своими произведеніями производитъ тяж <елые> впечатл <ения>¹?»²¹.

В ответном письме от 3 февраля 1897 г. Круглов пытался убедить Достоевскую в добросовестности своей работы и показывал, что не разделяет ее опасений по поводу романа «Преступление и Наказание», который в свое время уже был выбран известным педагогом и редактором педагогических журналов А. Н. Острогорским:

« Жаль, что Вы выкидываете все изд <ания> « Пр <еступления> и Наказанія».

Вы напрасно боитесь упрековъ и не вѣрите совсѣмъ мнѣ . Да, впрочемъ, и пе-дагогъ Острогорскій взялъ въ свою книгу “Раздавили”. Видите! »²².

Если протесты Круглова по поводу «Преступления и Наказания» остались неуслышанными, то вопрос о названии сборника все еще обсуждался и разрешился только тогда, когда Круглов в своем письме от 6 марта 1897 г. предложил вариант «Достоевский для детей школьного возраста». Такое заглавие устранило проблему возраста адресатов, который тут представлялся в более широком диапазоне, чем в сборниках 1883-го и 1887 гг.: выражение «в школьном возрасте» охватывало учащихся как начальной, так и средней школы, в возрасте от 8 до 16–17 лет, хотя в предисловии Круглов признавался, что «Достоевскiй понятенъ для дѣтей старшаго возраста (лѣтъ отъ 12), конечно болѣе или менѣе развитыхъ» (Круглов, 1897b : IV).

Сборник «Достоевский для детей школьного возраста» вышел в мае 1897 г. в типографии братьев Пантелеевых (см.: Достоевский для детей школьного возраста, 1897 )²³. В опубликованном варианте содержание соответствует составленному Достоевской плану для первого тома, добавлен только отрывок из романа «Бедные люди»:

Из «Дневника Писателя»: «Мужик Марей», «Мальчик у Христа на елке», «Столетняя», «Фома Данилов, замученный русский герой».

Из романа «Подросток»: «В барском пансионе», «Рассказ о купце».

Из романа «Бедные люди»: «Рассказ Вари».

Из повести «Неточка Незванова»: «Музыкант Ефимов и его семья», «Две девочки».

Из романа «Братья Карамазовы»: «Алеша Карамазов», «Старец Зосима», «Верующие бабы», «Болезнь Зосимы», «Из жития старца Зосимы: О юноше брата старца Зосимы — О Священном Писании в жизни Зосимы — Воспоминания о юности и молодости старца Зосимы еще в миру — Поединок — Таинственный посетитель», «Встреча Алеши с Илюшей», «В квартире Капитана Снегирева», «На чистом воздухе», «Коля Красоткин», «Жучка», «У Илюшечкой постели», «Илюша», «Похороны Илюши — Речь у Камня».

«Можно было бы обойтись безъ предисловiя, если бы не мысль, что люди, привыкшiе думать по шаблонамъ, замѣтятъ навѣрное: “Достоевскiй — не для дѣтей”. Это даже кто-то высказалъ въ печати, когда вышелъ въ свѣтъ сборникъ “Русскимъ дѣтямъ”, составленный проф. О. Ф. Миллеромъ. Конечно, цѣликомъ, весь — Достоевскiй не для дѣтей. Но вѣдь нѣтъ ни одного писателя, котораго цѣликомъ можно было бы взять для библiотеки юныхъ читателей» ( Круглов, 1897b : III).

Прибегая к апологетической риторике, Круглов сочетал спорадические уступки противникам «Достоевского для детей» со страстными панегириками «хорошимъ, святымъ слезамъ» ( Круглов, 1897b : IV), вызываемым его произведениями:

«На книгу капнутъ слезы, но не слезы отчаянiя, злобы, а сочувствiя, состраданiя и любви. Эти слезы не отравятъ сердца, а заденутъ лучшiе струны души, заставятъ сильнѣе любить. Кто заставляетъ любить, тотъ несомнѣнно полезенъ для дѣтей» ( Круглов, 1897b : V).

Признавая необходимость чередовать чтение Достоевского с чтением других авторов, для того чтобы юные читатели не поддавались чрезвычайным страданиям его героев, Круглов защищал воспитательное значение «мрачности» Достоевского. По словам Круглова, эта мрачность полезна для подготовки ребенка к испытаниям жизни, которая никогда не бывает только «светлой»:

«Нельзя считать идеаломъ ребенка съ деревяннымъ отношенiемъ къ жизни. Если ребенку показывать только одно свѣтлое, то можно дать ложное понятiе о жизни, не подготовить его къ ней, не научить понимать чужое горе, а воспитать сухого эгоиста, слѣдовательно и труса въ житейской битвѣ. Да и какъ ни устраняйте все темное изъ книги, его не устраните вовсе изъ жизни» ( Круглов, 1897b : V).

Круглов обосновывал свой выбор, приводя свидетельства молодых читателей, которых он ранее знакомил с сочинениями Достоевского. Свидетельства касались как новых фрагментов (например, «Рассказ о купце» из «Подростка»), так и отдельных мест — таких как сцена смерти Покровского из «Бедных людей», которая была удалена Миллером в 1883 г. и которую Круглов снова вставил, проверив ее воздействие на детей:

«Оба отрывка изъ романа «Подросток» несомнѣнно благотворны въ вос-питательномъ отношенiи. Первый особенно заденетъ за живое дѣтское сердце. Второй доступенъ болѣе взрослымъ дѣтямъ, которые поймутъ мученiя купца. Но горе мальчика — прекрасно прочувствовала даже 11-лѣтняя дѣвочка, — читавшая разсказъ при мнѣ вслухъ <…>.

Изъ «Бѣдныхъ людей» я взялъ отрывокъ — разсказъ Вареньки о своемъ дѣтствѣ. Здѣсь все печально по внѣшности, но за то и все говоритъ сердцу. <…> Сцена покупки подарка для Покровскаго и слѣдующiе — читались въ школѣ — при гробовомъ молчанiи всѣхъ дѣтей — (20-ти). Они были рады за Варю, нашедшую Пушкина на толкучкѣ, — это видѣлось на ихъ ли-цахъ. Отецъ Покровскаго у нѣкоторыхъ возбудилъ любовный дружескiй смѣхъ. Но его поняли. Одна дѣвочка воскликнула: “ахъ, его то особливо жаль мнѣ!”. Смерть Покровскаго и его похороны сильно подѣйствовали на слушателей. Многие плакали (особенно дѣвочки). Но этихъ слезъ бояться нечего, если воспитанiе ведется разумно. Такiе сцены дѣти видятъ и въ жизни» ( Круглов, 1897b : VI–VII).

Хотя описанная реакция была результатом коллективного чтения детям от 11 до 15 лет, Круглов осознавал отличия от индивидуального чтения, и по этой причине он рекомендовал взрослым «направлять» детей в прочтении книги и обсуждать с ними ощущения, вызванные чтением.

Кроме того, следует отметить, что Круглов попытался исправить некоторые ошибки, которые наблюдались в сборнике «Русским детям». Например, выбор из романа «Неточка Незванова» он решил не ограничивать только жизнью Неточки в княжеском доме, а расширить его, включив и первую часть повести, так как «это необходимо для уясненiя дальнѣйшаго содержанiя и для выясненiя характера Неточки» ( Круглов, 1897b : VII).

Круглов также не преминул указать, какими критериями он руководствовался при адаптации текстов: «Я сдѣлалъ выборки, соединяя иногда въ одно, взятое изъ разныхъ мѣстъ произведенiя, но я не измѣнилъ ни одного штриха великаго писателя, но не посягнулъ на передѣлки, считая всякiя искаженiя преступной дерзостью» (Круглов, 1897b: VIII).

Если начал Круглов свое предисловие воспоминанием об обвинениях в адрес издания Миллера, то его выводы были еще более смелыми. Здесь он приводил письмо Достоевского, в котором сам писатель заявил, что не все его произведения пригодятся детям²⁵. Круглов сделал это своим главным тезисом: не все творчество Достоевского, но выбор отрывков из его произведений может быть предоставлен юному читателю, чтобы возбудить его интерес, пока он не будет готов ознакомиться с ним целиком.

Критерию постепенного подхода к творчеству Достоевского подчинялся также краткий биографический очерк, составленный Кругловым частично на основе некролога, им написанного по случаю похорон Достоевского (см.: Дядя Саша ), частично на основе биографии Миллера в первом томе «Полного собрания сочинений» Достоевского за 1882–1883 гг. ( Миллер ). Несмотря на то, что Достоевская попросила его не использовать некоторые эпизоды из текста Миллера²⁶, оттуда он почерпнул, прежде всего, информацию о детстве и юности Достоевского: семейная среда, духовное воспитание, чтение Ветхого и Нового Заветов, школа, а также любимые маленьким Федором игры — всё это составляло портрет живой, светлой личности — «настоящего огня», как называл его отец ( Круглов, 1897b : XII).

Таким образом, биографический очерк, составленный Кругловым, вписывался в ту «светскую агиографию» для детей, примером которой стала работа А. О. Островинской «Искры Божьи. Биографические очерки», выпущенная в 1885 г. (см. об этом: [Лучкина, 2018: 142])²⁷. Хотя произведения Достоевского не вошли в сборник Островинской, его биография стала «образцом» для подростков немного позже, в известной работе В. П. Острогорского «Двадцать образцовых биографий русских писателей», опубликованной в 1890 г. В предисловии Острогорский пояснил, что он хотел включить биографии тех писателей, не предусмотренных в школьных программах, таких как Достоевский, Некрасов, Писемский, Л. Н. Толстой, «такъ какъ эти имена слишкомъ извѣстны, и наше юношество читаетъ ихъ само, независимо отъ программъ, нерѣдко въ худшихъ ихъ произведенiяхъ, безъ малѣйшаго понятiя объ истинномъ значенiи этихъ писателей, и получая часто превратное о нихъ понятiе <…>. Да и странно было бы, наконецъ, передъ 16–17-лѣтнимъ юношествомъ намѣренно умалчивать о писателяхъ, о которыхъ всѣ говорятъ и которыхъ молодежь читаетъ безъ всякаго руководства» ( Острогорский, 1890 : II).

Биографический очерк, составленный Кругловым, также представлял собой попытку «избавить» Достоевского от ограничений, затруднявших доступ его произведений определенным категориям публики, и направить читателя-подростка к познанию его жизни и творчества. Поэтому Круглов обращал внимание маленького читателя на те «искры Божьи», которые освещали жизнь Достоевского: вера, любовь к родине, чуткость, ум, сила воли. Описание ареста и каторги перемежались цитатами из писем Достоевского к брату Михаилу, которые свидетельствовали о терпении и мужестве писателя в тяжелых испытаниях. В то время как «Записки из Мертвого Дома» давали Круглову предлог для того, чтобы превозносить любовь Достоевского к русскому народу, великие романы упоминались только с тем, чтобы подчеркнуть экономические трудности и экстремальные условия, в которых Достоевский был вынужден работать. Примечательно, что довольно большое место отведено «Дневнику Писателя» и «Речи о Пушкине» 1880 г., которые сотворили посмертную славу Достоевского как «горячаго патрiота и глубоко вѣрующаго христiанина» (Круглов, 1897b: XXII). Смерть Достоевского описывалась как невосполнимая потеря для всей России, и Круглов завершал биографический очерк, доверяя своим юным читателям:

«Я пишу эти строки въ Старой Руссѣ, гдѣ жилъ Ѳ. М. и гдѣ теперь суще-ствуетъ школа имени Достоевскаго <…>. Сотни и тысячи дѣтей получатъ въ ней образованiе, полюбятъ книгу, полюбятъ писателя, портрет котораго виситъ въ ихъ школѣ <…>. Прочтутъ они и этотъ сборникъ, составленный для всѣхъ русскихъ дѣтей, о которыхъ всегда печалился Достоевскiй. Онъ умеръ, но онъ живъ въ своихъ сочиненiяхъ и какъ бы бесѣдуетъ съ вами, друзья мои. Вслушайтесь въ его слова: у него есть чему поучиться» ( Круглов, 1897b : XXVI).

Критика положительно оценила работу Круглова, еще раз сравнив ее со сборником «Русским детям»: в рецензиях похвалили удачный отбор отрывков, порядок их расположения, светлый биографический очерк и ясное и аргументированное предисловие28.

Среди рецензий на сборник Круглова следует отметить отзыв В. Розанова. Указав на отсутствие некоторых героев-детей, в частности Нелли из «Униженных и оскорбленных», «самого поэтичного из созданных Достоевским детских образов» ( Розанов : 237), автор рецензии похвалил попытку Круглова сделать Достоевского доступным для детей, но отметил, что при этом он придерживается общепедагогической точки зрения, «т. е. что Достоевский, читаемый вперемежку с другими писателями и читаемый в отрывках, тщательно избранных, не будет вреден» ( Розанов : 237). Розанов опроверг эту точку зрения, исходя из мысли о воспитании, выраженной самим Достоевским в «Дневнике Писателя»:

«Жаль еще тоже, что детям теперь так всё облегчают — не только всякое изучение, всякое приобретение знаний, но даже игру и игрушки. Чуть только ребенок станет лепетать первые слова, и уже тотчас же начинают его облегчать. Вся педагогика ушла теперь в заботу об облегчении. Иногда облегчение вовсе не есть развитие, а, даже напротив, есть отупление. Две-три мысли, два-три впечатления поглубже выжитые в детстве, собственным усилием (а если хотите, так и страданием), проведут ребенка гораздо глубже в жизнь, чем самая облегченная школа, из которой сплошь да рядом выходит ни то ни сё, ни доброе ни злое, даже и в разврате не развратное, и в добродетели не добродетельное» (Д30; 22: 9)

Именно в этом неприятии традиционной педагогики Розанов находил главную воспитательную силу Достоевского. Потрясение, вызванное чтением его произведений, могло бы проникнуть в душу ребенка, показав ему различия между добром и злом и преобразовав его в человека, более сострадательного по отношению к своему ближнему:

«Достоевскiй потрясаетъ. Добро и зло вездѣ сплетены у него, сопоставлены: отсюда — антипедагогичность его, трудность сдѣлать “педагогическiй” вы-боръ изъ его произведенiй. Но эти-же самые добро и зло, взятые во всей реальной грубости, такъ ослѣпительно раздѣлены, что душа человѣка тянется къ одному и отталкивается отъ другого уже не номинально, не на “словахъ”, а реально, въ самомъ строѣ дѣйствительныхъ чувствъ и въ са-момъ теченiи дѣйствительныхъ мыслей. И это составляетъ чрезвычайно высокую педагогическую сторону Достоевскаго» ( Розанов : 238).

Хотя доказать прямую связь невозможно, тем не менее примечательно, что после публикации сборника под редакцией Круглова педагогическая критика, похоже, переосмыслила талант Достоевского как исследователя психологических профилей и моделей поведения русских детей29. Работа Круглова также получила признание власти: в 1899 г. Ученый комитет Министерства народного просвещения допустил это издание в ученические библиотеки средних учебных заведений (старшего возраста), в учительские библиотеки городских училищ, в библиотеки низших учебных заведений и в бесплатные читальни и библиотеки30.

История изданий под редакцией Стоюнина и Круглова свидетельствует о настойчивости вдовы писателя в распространении творчества своего мужа среди тех слоев русской читательской аудитории, которые еще не были знакомы с творчеством Достоевского. Не сдавшись после провала сборника 1883 г., А. Г. Достоевская смогла заслужить уважение педагогической критики и заложить основы «детского репертуара» произведений Достоевского.