Диалог наследий в культурной стратегии ЮНЕСКО

Охрана, продвижение и ревитализация культурного наследия принадлежат к числу безусловных приоритетов ЮНЕСКО. Более того, прослеживается тенденция к повышению его значения в нормативных документах, выпускаемых указанной международной организацией. В задачу настоящей статьи входит выявление актуальных тенденций в разработке данного концепта, проведенное прежде всего по материалам стратегии ЮНЕСКО, рассчитанной на новый восьмилетний период (2022-2029). По тематике и методологии она непосредственно примыкает к нашей более ранней статье, ставшей одной из первых публикаций в отечественной и мировой научной литературе, посвященной изучению фундаментальных аспектов указанной, новой программы ЮНЕСКО [1].

Согласно традиции, первый раздел новой Стратегии посвящен рассмотрению миссии ЮНЕСКО. «В качестве специализированного агентства [Организации] Объединенных Наций, ЮНЕСКО, в соответствии со своей Конституцией, стремится к обеспечению мира, устранению бедности, устойчивому развитию и межкультурному диалогу посредством образования, науки, культуры, коммуникации и образования» [2]. Отметим, что приведенная только что формулировка заключена в тексте Стратегии в кавычки, поскольку она воспроизводит без изменений соответствующий пассаж предыдущей восьмилетней Стратегии, действовавшей с 2014 по 2021 год [3].

Нужно заметить, что ссылка на Конституцию ЮНЕСКО, принятую в 1945 году, является не вполне корректной, поскольку первоначальная формулировка несколько отличалась от теперешней: «Цель Организации состоит в обеспечении мира и безопасности, посредством сотрудничества народов в образовании, науке и культуре, с тем, чтобы добиться повсеместного уважения к правосудию, верховенству закона, правам человека, и основным свободам для всех людей в мире, без различия их расы, пола, языка и религии, в соответствии с Хартией [Организации] Объединенных Наций» (I:1) [4].

С формальной точки зрения, такой вывод был бы обоснованным, прежде всего в силу того факта, что такие комплексные понятия, как устойчивое развитие и межкультурный диалог, были введены в лексикон ООН и ЮНЕСКО значительно позже, по результатам длительных и напряженных дискуссий. Вместе с тем, в тексте Конституции 1945 года близкие по содержанию положения можно обнаружить. Так, несколько выше по ее тексту, в преамбуле Конституции, сказано о задаче обеспечения «общего благосостояния человечества», а несколько ниже, в тексте раздела I:2а, говорится и о необходимости достижения «взаимопонимания между народами». Приняв во внимание аргументы этого рода, мы можем согласиться с мнением экспертного сообщества ЮНЕСКО, практически единодушно говорящего о преемственности формулировок его миссии, несмотря на внесение неизбежных интерполяций и инноваций.

Продолжая знакомиться с текстом раздела I, целиком посвященного разработке отдельных аспектов формулировки миссии ЮНЕСКО (он, кстати, так и называется – «Наша миссия»), мы можем прежде всего заметить целую цепочку упоминаний концепта культурного наследия, а кроме того, его постоянное сопряжение с концептом межкультурного диалога. Как первое, так и последнее представляют собой инновацию относительно текста предыдущей Стратегии. Как известно, понятие культурного наследия было подробно разработано там в тексте Стратегической цели 7 «Охрана, продвижение и передача наследия», а в других разделах встречалось лишь эпизодически (чаще всего – в виде видовых по отношению к нему понятий материального, нематериального, подводного и, конечно, Всемирного наследия). Что же касается диалога, то он был включен в текст указанной Стратегической цели 7 посредством концепта культурного разнообразия, но масштабно с наследием не сопрягался (прежде всего, потому что его разработке была уделена особая Стратегическая цель 6, где он сближался с инклюзивным развитием общества и с этическими принципами).

Для новой Стратегии ЮНЕСКО сопряжение наследия с диалогом представляет собой безусловный приоритет. Раздел I и начинается, собственно, с описания ключевых «глобальных вызовов», к числу которых отнесено нарастание опасности «расизма, эксклюзивного дискурса и

[разных] форм дискриминации», с одной стороны, и «угроз целостности культурного наследия» - с другой. В тексте того же раздела (статья I:2), коротко сказано и об основном направлении противодействия данным вызовам. Это – «продвижение богатства культурного разнообразия и охрана культурного наследия». Если принять во внимание, что обеспечение многообразия с необходимостью включает в себя межкультурный диалог, наличие обоих концептов следует считать безусловным.

Далее в тексте раздела, при рассмотрении глобальных приоритетов ЮНЕСКО, ставится задача «поддержки развития межкультурных компетенций…», и тут же, через точку с запятой, «…охрана культурного и языкового разнообразия и наследия» (I:23). Даже приняв во внимание, что последнее выражение, представляющее собой уже, скорее, сложный концепт «разнообразие / наследие» перешел сюда, скорее всего, из соответствующих разделов Декады действий ЮНЕСКО в поддержку языков коренных народов, упомянутой несколько выше в тексте рассматриваемого нами раздела (I:18) [5], его появление в концептуальной части новой Стратегии является, безусловно, серьезным нововведением.

Структурно сопоставимый ход мысли мы находим также в тексте статьи 31, помещенной в заключительной части рассматриваемого нами раздела I. Сосредоточиваясь на инновационных ходах, необходимых ЮНЕСКО для совладания с кризисными ситуациями, возникающими в условиях «вооруженных конфликтов и нестабильной обстановки, природных бедствиях и угрозах, и последствиях глобального изменения климата», Стратегия ЮНЕСКО упоминает, наряду с прочими инструментами, необходимость «учета новых данных и пробелов в действиях, связанных с инклюзией и межкультурным диалогом… защитой культурного наследия от разрушения, разграбления и незаконного перемещения». Как видим, опора на межкультурный диалог и на культурное наследие и здесь видится ЮНЕСКО как две смежных, а частично и пересекающихся задачи.

Второй раздел новой Стратегии посвящен описанию стратегических целей, намеченных ЮНЕСКО к достижению в ходе нового восьмилетнего периода. Первое, что мы замечаем при его рассмотрении, состоит в том, что количество целей существенно уменьшилось (в старой Стратегии (2014-2021) их было девять). Поскольку ни миссия ЮНЕСКО, ни общие целевые установки этой международной организации существенно не изменились, речь идет прежде всего о перегруппировке уже существующих концептов. Тем важнее понять сущность теоретических сдвигов как в сфере наследия, так и диалога.

Стратегическая цель 1 посвящена всемерной поддержке качественного, инклюзивного, непрерывного образования. Применительно к данной области, традиционно занимающей первое место в списке целевых приоритетов ЮНЕСКО, в прошлом не принято было выделять особых размерностей, связанных с наследием. По крайней мере, так обстояло дело с предыдущей Стратегией: там основной фокус был на инициировании сдвига от роли преподавателя как «передатчика знаний» к роли «наставника при обучении». В новой Стратегии особо выделено значение «объектов Всемирного наследия, элементов нематериального наследия, объектов Памяти мира, биосферных резерватов и Глобальных геопарков ЮНЕСКО» (II:40). Все эти объекты осмыслены как «среды неформального образования», которым придана роль «инструментов познания и сплочения общества» [6]. Надо признать, что выделение данной размерности на пересечении предметных областей образования / воспитания и наследия является достаточно перспективным как для теории, так и практики культурной политики.

Стратегическая цель 2 посвящена экологической проблематике, взятой в ключе прежде всего Целей устойчивого развития ООН 5 и 13. Такой концентрации внимания на «зеленой» повестке в прежней Стратегии не было вовсе, там фокус был на «природопользовании и управлении экосистемами» (VII:55). Здесь же она не только была выделена в особую цель, но и получила довольно подробную разработку. В частности, «природное, геологическое и культурное наследие» теперь понимаются как единый, хотя, конечно, и составной, концепт, сохранение и обеспечение разнообразия которого видятся ЮНЕСКО жизненно важными в деле охраны природы (II:46). Несколько ниже по тексту Стратегической цели 2, указано, что обращение к «практикам нематериального культурного наследия» и к знаниям коренного населения, относящимся к «живому наследию», может существенно обогатить репертуар эффективных методов «зеленой политики» (подробнее см. статью II:49 Стратегической цели 2, и ее заключительный, ненумерованный абзац).

Стратегическая цель 3 носит название «Построение инклюзивных, справедливых и мирных обществ путем продвижения свободы [само]выражения, культурного разнообразия, образования для глобального гражданства и защиты наследия». Как видим, сфокусированность на охране наследия, присущая старой Стратегии, теперь ушла в прошлое (раньше ей была уделена особая Цель 7, которая так и называлась «Охрана, продвижение и передача наследия»). Теперь наследие ушло на последнюю по месту в цитированном заглавии, но отнюдь не последнюю по значению позицию. Смысл этого, парадигматического сдвига в тексте Стратегии специально не объяснен, но, как нам представляется, вполне может быть реконструирован.

В первом приближении, этот смысл состоит в том, что основным средством для построения системы «открытых и мирных обществ» ЮНЕСКО видится межкультурный диалог – точнее, серия таковых, постоянно ведущаяся между всеми общественными группами и слоями. В тексте статьи II:59 новой Стратегии подтверждается его «ключевое значение» для миссии ЮНЕСКО в целом. Основой успешности диалога является наличие неких конструктов, объединяющей его участников. В тексте цитированной статьи таковых упоминается три: «объединяющие воспоминания», «общие истории» и «общие ценности человечества». Первые из них, наиболее тесно объединяющие участников диалога, служат гарантом его успеха; последние, наиболее общие, подключаются, когда других оснований для сближения подыскать не удается. Возможное наличие других конструктов, входящее в компетенцию теории [культурной] памяти, вполне может обсуждаться. Более важным представляется то, что источником этих конструктов является область культурного наследия [7].

При таком понимании текста Стратегической цели 3 становится более ясным, почему межкультурный диалог, занимающий достаточно важное место в тексте указанной Цели, не упомянут в ее заглавии; почему задача «охраны наследия», выдвинутая в начале Цели 3, превращается в задачу «охраны и продвижения разнообразия наследия и культурного [само]выражения» в ключевом «Результате 5», к которому, по замыслу авторов текста новой Стратегии, должно привести ее проведение в жизнь; и зачем, собственно, новый концепт «разнообразия наследия» так настойчиво продвигается в тексте Стратегии. Безусловная новизна этого терминологического сочетания, кстати, приводит к некоторой непоследовательности в его употреблении: в тексте статьи II:60 «разнообразие наследия» заменено на «культурный контент во всем его многообразии». Такая формулировка приравнивает культурное наследие к культуре в целом, что, вообще говоря, требует особой аргументации.

Таким образом, с тем, чтобы быть успешным, межкультурный диалог должен вестись на поле конструктов «общей памяти», а их источником может быть прежде всего наследие. Как следствие, диалог культур с необходимостью превращается в «диалог наследий», а культурное многообразие – в «разнообразие наследий», что и было зафиксировано в новом терминологическом сочетании, привлекшем наше внимание.

Целесообразность инновации данного типа была обусловлена выросшим и окрепшим в рамках экспертного сообщества ЮНЕСКО убеждением в необходимости внесения принципиальных изменений в преобладавший до недавнего времени мультикультурный подход к диалогу, который выказал свою безусловную неконструктивность. В рамках теории культуры, общее направление такого сдвига было осмыслено как необходимость перехода от мультикультурности к интеркультурной парадигме. Как подчеркнул в работе, специально посвященной разработке путей такого сдвига, Р. Сапата-Барреро, «в основе парадигмы интеркультурной политики лежит одна базовая идея: взаимодействие между разными группами в рамках [культурного] многообразия имеет значение, и это обстоятельство было оставлено без внимания в парадигме мультикультурной политики, которая была сосредоточена на сохранении культурных практик различных групп, по линии [обеспечения равных] прав и равных возможностей» [8].

В свое время автор этих строк довольно оперативно откликнулся на данную публикацию, выразив убеждение, что обсуждение концептов межкультурного диалога и наследия должно проводиться в рамках единого проблемного поля, причем опосредующий их сопряжение конструкт культурной идентичности было бы наиболее конструктивным понимать как «человеческую размерность наследия» [9]. Опубликованное на страницах одного из ведущих международных журналов, посвященных теории культурного диалога, это положение было с некоторым затруднением воспринято западными коллегами. Между тем, в рамках отечественной культурной традиции сопряжение конструктивного межкультурного диалога, с одной стороны, и опоры на собственное культурное наследие, с другой, представляется более чем естественным и целесообразным, что, кстати, нашло себе отражение и в тексте недавно утвержденной Стратегии национальной безопасности Российской Федерации (2021). При рассмотрении наиболее целесообразных средств защиты ценностей и установок, базовых для российской цивилизации, в первом пункте соответствующей статьи (93) ставится задача обеспечения «межнационального и межконфессионального согласия» и почти сразу же вслед за этим, в пункте 8 – задача «сохранения материального и нематериального культурного наследия российского народа» [10].

Возвращаясь к тексту Стратегической цели 3, поставленной в новой Среднесрочной стратегии ЮНЕСКО, есть и другие нововведения, небезразличные для теории культурного наследования. Так, в тексте статьи II:53 дана обновленная номенклатура основных типов наследия (недвижимое, движимое, подводное, документальное, нематериальное). В тексте предыдущей Стратегии (статья VII:66), такой список содержал лишь четыре типа и в целом выглядел более логично (природное и культурное, материальное и нематериальное). Надо признать, что целесообразность такого переноса акцентов пока остается не вполне ясной и подлежит дополнительной проработке.

К похожему выводу мы приходим и в результате анализа основного содержания Стратегической цели 4, посвященной в первую очередь оптимизации лавинообразного развития информационных и цифровых технологий. В рамках указанного проблемного поля выделена как задача охраны и продвижения документального наследия всех видов, так и задача налаживания в нем серии конструктивных диалогов, прежде всего с операторами цифровых платформ (см. соответственно статьи II:63 и II:69 указанной Цели). При всем ее безусловном своеобразии, данная проблематика, кстати, хорошо известна у нас; углубленному обсуждению ее наиболее конструктивных аспектов была посвящена недавно проведенная на базе Института наследия Всероссийская научнопрактическая конференция «Цифровизация культуры и культура цифровизации: современные проблемы информационных технологий» [11].

Заключительный, третий раздел Среднесрочной стратегии ЮНЕСКО на новый восьмилетний период посвящена наиболее актуальным направлениям развития данной международной организации, от улучшения взаимодействия с национальными комиссиями по делам ЮНЕСКО – до наиболее эффективных приемов формирования «новых нарративов». Примером последних служит недавно завершившаяся пандемия КОВИД-19, наиболее вероятные последствия и способы противодействия которой служат в последнее время предметом постоянного интереса как руководства ЮНЕСКО, так и его экспертного сообщества. В этой связи в свое время отмечалась, кстати, как важность той части культурного наследия человечества, которая состоит в способах эффективного противодействия пандемиям разного рода, так и необходимость включения указанной проблематики в круг интересов теории межкультурного диалога [12].

В завершение настоящей статьи, считаем необходимым коснуться не связанного прямо с ее тематикой, однако необходимого вопроса. Сущность его состоит в том, что с началом СВО руководство ЮНЕСКО заняло под давлением представителей ряда стран не вполне конструктивную и сбалансированную позицию, что затруднило взаимодействие данной организации с нашей страной. Закономерно встает вопрос, в какой мере конструктивным является продолжение изучения культурной стратегии ЮНЕСКО и включение ее элементов в государственную культурную политику РФ.

Как отметил в недавнем интервью новый Постоянный представитель нашей страны при ЮНЕСКО Р.Ж. Аляутдинов, «своей главной задачей вижу необходимость обеспечить преемственность российской линии в ЮНЕСКО, продолжать последовательную работу по закреплению в Организации имеющихся серьезных достижений в нашем сотрудничестве, продвигать новые проекты и инициативы в области образования, культуры, науки, коммуникации и информации» [13]. Таким образом, в настоящее время наш курс ориентирован на отстаивание законных прав и интересов РФ на площадках ЮНЕСКО. К числу таковых, относится проблематика наследия (в тексте указанного интервью выделены прежде всего необходимость и желательность по линии охраны и продвижения Всемирного наследия, а также поддержка «живого наследия», в первую очередь, применительно к языкам коренных народов). Следует подчеркнуть, что концепция настоящей работы следует именно данному курсу.

Переходя к основным выводам, сделанным нами на основании анализа основного текста Среднесрочной стратегии ЮНЕСКО на новый восьмилетний период (2022-2029), считаем целесообразным выделить следующие положения:

• 1.    Фундаментальные концепты как культурного наследия, так и межкультурного диалога

• 2.    Сопряжение указанных двух концептуальных понятий в рамках более сложного, составного концепта диалога наследий / «многообразия наследия» принадлежит к числу ключевых инноваций, внесенных в стратегию ЮНЕСКО на современном этапе. В общих чертах, оно

• 3.    Включение указанной инновации в кругозор современной отечественной культурологии, а также ее учет при корректировке государственной культурной политики РФ следует полагать вполне целесообразным и конструктивным.

продолжают иметь краеугольное значение для стратегии данной международной организации;

отражает назревший в теории культурной политики сдвиг от мультикультурности – к интеркультурной парадигме;