Дискуссия по книге А. В. Белякова «Ногайская знать в России XVI–XVII веков»

DOI:

( от редколлегии )

Мы продолжаем периодическую рубрику «Дискуссия по книге», посвященную новым значимым монографиям наших авторов. Ранее такие дискуссии были проведены по книгам Т. Крауса в 2021 г. [12] и А.И. Кубышкина в 2023 г. [41] и вызвали положительные отклики. Ученые имеют возможность высказать свое мнение на площадке нашего журнала, тем самым привлечь внимание читателей к новым публикациям и обсудить развитие исторического знания на современном этапе.

Чингисиды в Московском государстве XV–XVII вв.: приглашение к дискуссии

( И. О. Тюменцев )

Андрей Васильевич Беляков на протяжении нескольких десятков лет разрабатывает тему «Чингисиды в России в XV–XVII веках». Поскольку представители «золотого рода» были активными участниками Смуты, значимые комплексы документов по этой теме отложились в реконструированном нами походном архиве Яна Сапеги 1608–1611 гг. [29]. Много лет назад я обратился к нему с просьбой проанализировать собранные нами материалы и внести коррективы и уточнения. Андрей Васильевич проделал эту работу на общественных началах высоко профессионально, с глубоким знанием материала по теме. Он четко, педантично и корректно разложил все по полочкам, исправил ошибки и неточности. Особое впечатление на меня произвели его уточнения имен Чингисидов, прежде всего осевших в России.

Не секрет, что приказные часто коверкали их имена. Затем эти искажения перекочевали в труды историков, поэтому четкости в ономастике имен не было и, несмотря на исследование А.В. Белякова, нет. На мой взгляд, первое, что нужно сделать, – это договориться и принять предложенные им написания имен представителей «золотого рода» [2; 4–7].

Тема, за которую взялся Андрей Васильевич, до него в историографии не ставилась, специально не изучалась, а лишь затрагивалась. До революции были написаны работы по отдельным персоналиям и государственным образованиям, таким как Казанское, Крымское, Касимовское ханства. В советское время представители «золотого рода» лишь упоминались в общих работах по истории СССР и отдельных республик. В центре внимания советских исследователей была история рабочего класса и крестьянства. Лишь в трудах С.Б. Веселовского [13; 14], а затем А.А. Зимина [17] и А.П. Павлова [23; 24] возобновились просопографические исследования. В настоящее время это одно из основных направлений разработки российских историков [9; 19–21; 30; 32; 34], в котором важная роль принадлежит А.В. Белякову [2; 4–7].

Историк смог привлечь для своего исследования все доступные ему источники и указал имеющиеся перспективы в разработке источниковой базы своей темы, что достаточно редко встречается в исследовательской литературе. Он совершенно прав, что «главный резерв» по исследованию анализируемой темы находится в архиве Топкапы (Турция). Основным препятствием является турецкая письменность того времени, в которой используется арабская вязь, а не современный алфавит. А.В. Беляков также полагает, что могут быть найдены интересные коллекции в совершенно неожиданных местах – в российских и зарубежных архивах [2, с. 416–417]. Действительно, далеко не исчерпаны возможности документов на польском, шведском, немецком и других языках. В связи с этим большие надежды мы возлагаем на оцифровку документов этих архивов и библиотек и предоставление свободного доступа для исследователей.

Еще один резерв хотелось бы указать – это личные архивы исследователей, касавшихся данной темы или непосредственно занимавшихся ею. Обычно то, что опубликовано, – это вершина айсберга. Многие документы копировались исследователями вручную, при помощи копировальных машин, а сейчас – сканированием. В 80-х годах прошлого века мы убедились, что «рукописи не горят», когда среди бумаг историков А. Гиршберга и А. Прохазски во Львове нашли копии сгоревших документов во время Варшавского восстания 1944 г. [29].

Результатом проделанной работы явилась монография «Чингисиды в Московском государстве XV–XVII вв.» (2011), ставшая основой докторской диссертации, «Инкорпорация тюркской знати в России: Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование» (2017) и ряд монографий, уточняющих и развивающих исследование по истории отдельных групп «золотого рода» в России, например «Сибирские царевичи в истории России» (2018), или наиболее ярких представителей: «Ураз-Мухаммед ибн Ондан и Исиней Карамышев сын Мусаитов: Опыт совместной биографии» (2019) и «Симеон Бек-булатович: пример адаптации выходцев с Востока в России XVI в.» (2022).

А.В. Беляков пришел к обоснованным выводам, главный из которых заключается в том, что разные ветви Чингисидов неизменно получали у московских государей и царей «большую честь», жаловались деньгами, имели значительные владения как на правах уделов, так и вотчин, но, в отличие от князей Ге-деминовичей, Рюриковичей, выходцев из Европы, ногайских и крымских биеев и мурз, никогда не инкорпорировались в состав Государева двора и держались вне Москвы, особняком. Историк заключает, что московским государям реальная активная служба Чинги-сидов была не нужна [2, с. 416]. При этом вопрос, почему сложилась такая практика, остается без ответа, так как А.В. Беляков в дальнейшем сосредоточился на изучении последствий принятия детьми «Чингисидов» православия и их судьбе [5; 7]. По большому счету это правильно, так как нельзя строить новую гипотезу, опираясь на только что сделанное общее заключение.

Возьму на себя смелость высказать некоторые соображения. Великие князья Древней Руси в дипломатической иерархии считались «базилеями» (королями) византийских императоров (царей). После монгольского завоевания князья владимирские и московские подчинились другому царю – хану Золотой Орды, который обязательно должен был происходить из Чингисидов. Отвергнув власть золотоордынского хана (царя) Ахмата и вместе с крымскими, казанскими, сибирскими ханами и ногайцами сокрушив Большую Орду, Иван III вышел из-под власти «золотого рода»

и стал сам «держать» свою землю. Утверждение принципа самодержавия в управлении страной вступило в острое противоречие с древним принципом совокупного владения родом Рюрика Русской землею [25]. Князья Рюриковичи – «братия» Ивана III, явившись на службу в Москву, потребовали своей доли власти, оттесняя старомосковное боярство. Великий князь, по наблюдению Р.Г. Скрынни-кова, оказался в плену у «братии», и стало ясно, что за «самодержавие» еще предстоит тяжелая борьба. В этой борьбе подвластное московским государям положение Чингисидов давало веский аргумент для оттеснения «братии» от управления страной [36]. Примечательно, что к сходному аргументу впоследствии прибег Борис Годунов, обосновывая свои права на московский престол [35, с. 250].

При преемниках Ивана III Московское царство вступило в жестокую борьбу с «осколками Золотой Орды»: Казанским, Крымским, Астраханским, Сибирским ханствами и Ногайской Ордой. Наличие подвластных московским государям владельцев бывшего Царева улуса – Чингисидов – и родственных связей с ними повышало межгосударственный статус московских рюриковичей и являлось веским аргументом, подтверждавшим их права в борьбе за золотоордынское наследство.

Вместе с тем опыт породнения представителей Чингисидов с московской правящей династией после их крещения обнаружил другую опасность. Лицедействуя при учреждении Двора осенью 1575 г., Иван Грозный поставил царем крещеного Чингисида Симеона Бекбулатовича, а себя объявил удельным князем Иванцем Московским, формально возродив золотоордынские порядки – подчинение царю-Чингисиду московского князя. Лицедейство вряд ли было случайным. Оно обнаруживает, что московские власти никогда не забывали о прошлом «золотого рода» и опасности участия его представителей в борьбе за власть в Москве. То, что эта опасность вполне реальна, показали события 1598 г., когда боярская оппозиция Б. Годунову выдвинула кандидатуру Симеона Бекбулатовича на московский престол, и 1605–1606 гг., когда престарелого Симеона вызывали к себе цари Лжедмитрий I, а затем Василий Шуйский [18].

В сложившейся в России XVI в. ситуации активная служба Чингисидов московским государям была не нужна и даже опасна. Именно поэтому в XVII в. Романовы ликвидировали особый статус «золотого рода».

Новое фундаментальное просопографическое исследование о татарской знати в России XVI–XVII веков

( А.П. Павлов )

Новая монография Андрея Васильевича Белякова [8] посвящена изучению положения представителей ногайской знати в России XVI– XVII вв. и является продолжением его многолетних изысканий о месте знати татарского происхождения в Московском государстве указанного периода [2]. Данная тема до сих пор оставалась недостаточно исследованной в историографии. Между тем без ее детального изучения невозможно в полной мере понять принципы комплектования русской правящей элиты, политику русской власти по отношению к представителям национальных элит и процесс становления многонационального Русского государства в целом. Отталкиваясь от научных работ Вадима Винцеровича Трепавлова по истории Ногайской Орды [40] (его памяти посвящена рецензируемая книга), А.В. Беляков поставил своей задачей воссоздать целостный коллективный портрет представителей ногайской знати (потомков Эдиге), реконструировать их генеалогию, статус в Русском государстве, стратегии поведения, службы, землевладение и иные формы материального обеспечения, родственные связи. Следует сказать, что А.В. Беляков взялся за выполнение весьма сложной и трудной задачи. Материалы по истории и генеалогии ногайских мирз скудны, отрывочны и разбросаны по разным архивным фондам. Автором проделана огромная и весьма трудоемкая работа по выявлению дошедших до нас документов приказного делопроизводства, основная часть которых не опубликована, их приходилось собирать буквально по крупицам, подвергать взаимной критической проверке. И здесь ярко проявилась характерная черта научного творчества А.В. Белякова – исследовательская тщательность, большое внимание к деталям и осторожность выводов.

Широта источниковой базы, новый комплексный подход к изучению темы позволили А.В. Белякову представить развернутую и в целом убедительную картину истории пребывания в России представителей ногайской знати в XVI–XVII веках.

Особый интерес представляет раздел монографии, посвященный генеалогии представителей ногайской знати, обстоятельствам их выезда в Россию и интеграции в структуру Московского государства. А.В. Белякову удалось выявить наиболее полные на настоящий момент сведения о представителях различных ветвей потомков Эдиге в России (о более чем 200 представителях рода, носителях 25 родовых прозвищ), существенно пополнить сведения родословных книг и родословных росписей, а также исправить многие неточности, имевшие место в родословцах и генеалогической литературе. Проделанная работа имеет большое научное значение: мимо выявленной А.В. Беляковым информации не сможет пройти ни один исследователь истории служилого сословия.

А.В. Беляков детально прослеживает сложный и извилистый процесс инкорпорации ногайской знати в состав общерусского служилого сословия на протяжении XVI–XVII вв. и отчасти XVIII века. В XVI в., показывает автор, ногайские мирзы со своими отрядами начинают все чаще отъезжать в Москву и, благодаря своему изначально высокому статусу, занимать видное положение в служилой иерархии Московского государства. Часть ногайских выходцев, принявших православие, успешно инкорпорируется в состав русской правящей элиты (Государева двора) и занимает в ней, как показывает А.В. Беляков на примере представителей рода Шейдяковых, весьма высокое положение. Вслед за некоторыми другими исследователями автор монографии справедливо усматривает в политике Ивана IV по компактному испомещению в Романове выезжей знати из Ногайской Орды стремление создать на этой территории Русского государства вассальный аналог Ногайской Орды, для того чтобы влиять на политику ногайских биев. Убедительно раскрываются в работе и причины неудачи данного эксперимента.

В монографии показывается падение статуса потомков Эдиге в России в XVII в.

по сравнению с XVI столетием. Данное обстоятельство убедительно связывается автором прежде всего с деградацией государственности в самой Ногайской Орде. Происходило падение военного значения выездов: если в XVI в. ногайские мирзы выезжали в Россию со своими военными отрядами, то в XVII в. их сопровождал только небольшой штат домашних слуг. Падению веса ногайской знати в глазах московского правительства, как отмечает А.В. Беляков, способствовали частые случаи бегства знатных ногайских выходцев за пределы России [8, с. 135].

Несмотря на общий упадок статуса ногайской знати, ногайское (ордынское) происхождение вплоть до петровских преобразований, отмечает А.В. Беляков, оставалось престижным [8, с. 132]. Московское правительство проводило политику по интеграции Эди-геевичей в состав общерусской служилой элиты. Перешедшие в православие ногайские выходцы зачислялись в Государев двор и получали высшие московские чины стольников и московских дворян. Более быстрой их интеграции в московскую элиту способствовали заключения браков с представительницами знатных русских служилых родов; причем эти браки, как показывает автор, «явно задумывались в Кремле» [8, с. 203].

Однако далеко не все потомки Эдиге, согласно наблюдениям А.В. Белякова, смогли сделать успешную карьеру в Московском государстве. Большинство их к концу XVII в. затерялось среди численно разросшихся стольников и дворян московских, а некоторые из них стали входить в состав Государева двора в чинах стряпчих и жильцов как второстепенная служилая знать. Многие ветви рода пресеклись на протяжении XVI–XVII веков. А.В. Беляков отмечает видное положение в государстве в XVII в. лишь нескольких ногайских родов: проживавших в Романове Кутумовых и Юсуповых, представителей рода Шейдяковых и особенно Урусовых. Последние, констатирует автор исследования, были единственным ногайским родом, достигшим высших придворных и думных чинов. В качестве главной причины карьерного успеха Урусовых А.В. Беляков справедливо указывает их важные родственные связи с кланами Годуновых и Романовых.

Монография А.В. Белякова раскрывает самые различные стороны жизни представителей ногайской знати в России XVI–XVII вв.: их происхождение, родственные связи, служебную деятельность, землевладение и другие формы материального обеспечения, отношение к религии, частную жизнь и т. д. Перед нами фундаментальное просопографичес-кое исследование по истории ногайского рода, представители которого сыграли видную роль в истории России.

Можно высказать по работе небольшие замечания и пожелания. В пояснении нуждается определение понятия «элиты» применительно к изучаемой автором монографии ногайской знати. С одной стороны, автор подразумевает под элитой круг лиц, приближенных к русской правящей династии, участвовавших в делах управления государством (членов Государева двора), то есть речь идет здесь о правящей элите Русского государства. Но, с другой стороны, автор указывает на наличие татарской знати неправославного исповедания, в состав Государева двора никогда не включавшейся. Последние, пишет автор, «безусловно подпадали под понятие элит» [8, с. 9], однако следовало бы дать более четкое определение этой элиты (национальная элита, местная элита и т. д.).

Вряд ли можно вслед за автором монографии говорить о трансформации статуса Шейдяковых в конце XVI в. из князей служилых в дворяне московские [8, с. 71, 244]. Как показал А.Л. Станиславский, упомянутые в боярском списке 1588/89 г. лица по особым княжеским рубрикам («князья служилые», «князья Ростовские» и др.) уже принадлежали к чину дворян московских [37, с. 129].

Автор отмечает нерегулярность выплаты денежных окладов в XVII в. представителям ногайской знати, однако это было характерно для всех категорий служилых людей.

Можно было бы несколько расширить круг источников для изучения землевладения ногайской знати и, в частности, использовать материалы Приказа сбора ратных людей 1638 года.

Высказанные замечания носят либо частный характер, либо характер пожеланий и не могут повлиять на общую высокую оценку работы А.В. Белякова. Его монография вно- сит новый, значительный вклад в изучение положения тюркской знати в общественнополитической структуре Московского государства XVI–XVII вв., и ее появление, бесспорно, является крупным событием в отечественной историографии.

Стратегии инкорпорации: государственная политика и действия мигрантов ( М.В. Моисеев )

Для истории России в XVI–XVII вв. характерна постоянно увеличивающаяся роль миграции, в рамках которой в правящую элиту и служилое сословие влилось заметное количество тюрков-мусульман. Правящие круги Русского государства выработали основную стратегию инкорпорации данной группы. В этой политике мы можем выявить оперативную инкорпорацию, в рамках которой инкорпорируемая группа сохраняла свою идентичность полностью. Они жили компактно и не были включены в общую систему регулирования и учета. Полная же инкорпорация наступала в случае принятие православия, после которой инкорпорируемый включался в общую систему регулирования и институты управления.

Эта проблематика давно привлекла пристальное внимание историков. Особенно плодотворно ее разрабатывают в последнее время. Выезды ногаев на службу в Московское государство впервые были рассмотрены В.В. Трепавловым [38; 39]. А.В. Беляков посвятил истории Чингисидов в России XV– XVII вв. специальное исследование, И.В. Зайцев проанализировал персоналии служебной группы великокняжеских татар [2; 7; 16]. Однако приходится признать, что многие вопросы еще остаются неизученными. Особенно это заметно на примере такой массовой группы иммигрантов, как выходцы из Ногайской Орды. Не всегда понятны обстоятельства выезда, генеалогические связи, условия их жизни и службы, брачные и карьерные стратегии, которые они избирали на новой Родине.

Новая монография А.В. Белякова продолжает серию исследований автора, посвященных изучению процесса интеграции мусульманской выезжей знати в состав правя- щего класса Московского государства. Структура книги логична и проистекает из поставленных исследовательских задач. Рецензируемое произведение состоит из введения, трех глав, заключения и документального приложения. Во введении автор рассматривает историографию и источники изучаемой проблемы, первая глава посвящена выездам и генеалогии ногайских родов, осевших в России, во второй главе – материальное содержание, а в третьей – жизнь и служба ногаев на новой Родине.

Во ведении автор делает ряд необходимых теоретических замечаний. Элиту А.В. Беляков понимает довольно широко: «...как круг лиц, приближенных к правящей династии и регулярно используемый в делах управления и войны» [8, с. 9]. Конкретно-исторически элита Московского государства состояла из лиц, жаловавшихся думскими и московскими чинами, – члены Государева двора. Автор отмечает, что в рамках этого жесткого определения выезжая знать, которая сохраняла определенную обособленность даже после принятия православия, составляет некоторое исключение [8, с. 9]. Однако это кажущееся противоречие. Дело в том, что элита в рамках политического подхода – это круг лиц, обладающих реальной властью или влиянием на политические процессы вне зависимости от личных деловых или моральных качеств. Выезжая знать обладала и реальной властью, и влиянием на те или иные политические процессы, поэтому мы можем ее смело причислять к элите Московского государства.

А.В. Беляков отмечает, что «статус русских княжеских родов ногайского происхождения имеет ярко выраженные особенности в допетровской Руси» [8, с. 10]. Потомки Эди-ге в Москве имели высокое положение, но уступали и великому князю / царю, и Чингиси-дам, и были близки по положению к служебным (служилым) князьям. Исследователь предлагает два методических указания, которые повышают эффективность поисковой работы при изучении довольно многочисленной группы выходцев из Ногайской Орды. Во-первых, ориентироваться на наличие княжеского титула и «восточного» родового прозвища; во-вторых, на данные различных родословных росписей потомков Эдиге [8, с. 10–11].

Сильной стороной книги, вне всяких сомнений, является то, что автор приложил титанические усилия по выявлению максимального числа ногайских выходцев. Эта работа осложнялась несколькими факторами. Во-первых, информация рассеяна по многочисленным документам, которые отложились в архивохранилищах разных городов. Автору приходилось просматривать большое число документов, выясняя факты жизни и деятельности своих персонажей. Во-вторых, эти сведения мозаичны и не создают последовательной картины истории ногайских родов в Московском государстве. А.В. Беляков постарался воссоздать полные генеалогии этих работ, проанализировал и те персоны, которые не имеют однозначной атрибуции тому или иному ногайскому роду. Автор рассмотрел и брачные стратегии ногаев. Все это позволило ему воссоздать довольно полную картину генеалогических связей знатных выходцев из Ногайской Орды на новой Родине.

Особое место в исследовательском почерке А.В. Белякова занимает анализ материального положения героев своих исследований. В книге проанализированы поместные оклады и годовое денежное жалование, поместный корм и питье, землевладение, а также различные единовременные дачи (на приезд, дворовое строение, конский корм, дрова, свечи, на платье, за принятие православия и т. п.). Кроме этого, автор проанализировал материальное содержание ногайских мирз, находившихся в опале, и поденный корм находившихся в монастыре. Подобное исследование позволяет не только выяснить экономическое положение российских ногаев, но и прояснить царскую политику по отношению к выходцам из исламских стран. Еще одним следствием подобного изучения является выяснение мира вещей, окружавшего персонажей книги, что является необходимым для дальнейшего изучения проблематики бытовой культуры и истории повседневности Московского царства.

В третьей главе автор стремится реконструировать жизнь и службу выезжих ногаев. В определенном смысле в ней подытоживаются исследования, проведенные в предыдущих главах. Автор вновь возвращается к анализу выездов и браков, о чем писал в первой главе. Впрочем, в этих разделах А.В. Беля- ков концентрируется на анализе процедур и стратегий, что не позволяет говорить о простом повторении уже изложенного материала. Далее автор рассматривает службы, частную и религиозную жизнь своих героев, а также криминальные факты их биографий. Замечательно, что и рядовые участники военных отрядов выезжих ногаев стали объектом изучения. Все это позволило создать уникальное по своей полноте исследование.

В целом сильные стороны новой книги А.В. Белякова говорят сами за себя, но есть и замечания. Главным образом они касаются стиля изложения материала и относятся к архитектуре текста, а также к некоторым формулировкам, использованным в книге. Например, я бы воздержался определять Исмаила убийцей Юсуфа, так как этот факт не установлен со стопроцентной точностью, и предпочел бы говорить о его причастности к убийству. Определение все того же Исмаила узурпатором в принципе не верно, так как в постордынских государствах отсутствовала система линейного наследования власти от отца к сыну. Наследование бийского достоинства происходило в рамках правящего рода, к которому Исмаил принадлежал и был, кстати, ближайшим по порядку наследования после Юсуфа. Поэтому стоило бы отказаться от термина «узурпатор». Кроме отмеченных замечаний обращает на себя внимание тот факт, что в ряде случаев текст написан неряшливо, изложение материала может быть сбивчиво и путано. Например, в рассказе о Петре и Афанасии Шейдяковых автор сначала пишет о Петре, затем прерывается и повествует об Афанасии, а потом вновь возвращается к Петру. Такой подход вряд ли может считаться удачным. В ряде случаев автор делает смелые предположения, которые ничем не обоснованы. Так, А.В. Беляков сначала делает предположение, что Фатима (жена казанских ханов Али и Мухаммед-Эмина) выехала в Россию, а затем решительно выдает ее замуж в 1519 г. за Шах-Али, и далее она принимает участие в событиях 1535 года. Учитывая, что первые упоминания о ней фиксируются в 1480-х гг., то даже при самых скромных подсчетах Фатима превращается в политического долгожителя, который действует около 50 лет. Все это заставляет нас усомниться в отождествлении

Фатимы – жены Мухаммед-Эмина и Фатимы – жены Шах-Али. Оснований для этого нет никаких, кроме как совпадение имен, но и имя не самое редкое. Автор, конечно, призывает к осторожности, но тем не менее такое тождество он допускает как возможное. Далее автор пишет о «гостевых браках» в Ногайской Орде и Сибирском ханстве, но никаких доказательств в пользу этого наблюдения не приводит. Хотя само явление крайне любопытное и нуждается в обстоятельном исследовании, возможность подобных браков может быть обоснована различными брачными стратегиями. Например, на иранских материалах нам известны так называемые временные браки (сигэ) [10].

Однако сделанные замечания не отменяют того факта, что теперь у нас в руках наиболее полное исследование по истории потомков Эдиге в России XVI–XVII веков. Одно из очевидных достоинств книги заключается в том, что создана база данных, опираясь на которую можно проводить дальнейшие изыскания об Эдегеевичах в России. В исследовании показаны не только государственная политика по отношению к ногайской знати, но и их личные стратегии, направленные или на интеграцию в новое общество, или, наоборот, на сохранение своей идентичности и обособленности. В конечном счете инкорпорация – это не дорога с односторонним движением, она становится возможной только в случае согласия инкорпорируемого стать частью нового социума.

Научная монография и справочное издание: находим различия ( Б.Р. Рахимзянов )

Давно находясь в жаркой тропической стране и занимаясь в последнее время не самой средневековой историей, а ее использованием и интерпретациями в Новейшее время, я был немало удивлен, когда на мою почту пришло приглашение от уважаемого и читаемого журнала принять участие в дискуссии по книге А.В. Белякова. Тем не менее, просмотрев редакционный совет приглашающего издания, решил принять приглашение, тем более что и автор, и тематика мне хорошо знакомы.

Многие нюансы истории взаимоотношений наследников Золотой Орды с русскими княжествами и представителями их элит исследованы далеко не в полной мере. Здесь сказывается ситуация с источниковой базой, которая на данный момент опубликована далеко не вся, а доступ к архивным документам не так прост. Даже посольские дела, множество которых находится в коллекциях Российского государственного архива древних актов в столице РФ, все еще ждут своего публикатора. Однако положение дел постепенно начинает меняться.

В этой ситуации у исследователя, непосредственно работающего с документами из архивных собраний, появляется сильный соблазн ознакомить более широкую аудиторию с результатами своих, по сути, источниковедческих штудий. Это нередко приводит к перегруженности исследований фактами, мелкими нюансами, незначительными персонажами и подробностями, которые мало что добавляют к генеральной идее работы, если таковая вообще присутствует. В итоге мы часто получаем тексты описательного характера: в отношении истории Золотой Орды и ее наследных государств еще много «непрора-ботанного» материала, и это нередко приводит к его введению в оборот в виде подробных статей или даже монографий по отдельным сюжетам позднезолотоордынской истории (к примеру: [15; 22] и многие др.).

В этом плане можно задуматься над концептуальным вопросом: а что вообще собой представляет научная монография и есть ли отличия между ней и справочным изданием? Многие исследователи отметут данный вопрос с негодованием: если ученый провел большое количество времени в архиве и желает ознакомить научный мир с результатами своих штудий и эти результаты по объему представляют собой внушительный труд (а 324 страницы – это немало), то о чем может идти речь? Это и есть монография. Я же думаю, что неспроста нас учили при написании диссертаций различать научную литературу и библиографические и справочные издания.

В аннотации автор монографии А.В. Беляков заявляет, что «представленная работа позволяет понять, на каких принципах (здесь и далее в цитате курсив мой. – Б. Р. ) основывалась политика по отношению к представителям неправославных национальных элит.

Полученные результаты могут быть использованы для исследования иных групп неправославного населения Московского государства в допетровский период» [8, c. 2]. Достаточно серьезная заявка на вклад в историографию российского Средневековья.

Из 324 страниц характеристике источников и историографии посвящено лишь 10. Наверное, согласно логике автора, это понятно, ведь основную работу с источниками проводит он (по сути, весь его текст – это «популярное источниковедение»), а вдаваться в дебри историографических штудий других исследователей не так интересно (обзор исследовательской литературы неполный, а зарубежная историография почти отсутствует, что так легко выдать за патриотизм – какой смысл читать этих иностранных исследователей, если они все равно ничего путного не напишут? Придерживающихся же противоположного подхода легко обвинить в наличии «родовой травмы» [3, с. 197]). Основная масса текста книги посвящена различным, зачастую весьма «микроисторическим» нюансам выезда представителей ногайской знати в Московское государство и жизни в нем. Солидному приложению, столь любимому автором монографии и в своих предыдущих творениях, посвящено 25 страниц. Указатели, именной и географический, также не обделены объемом – 29 страниц.

Интересно, что даже введение к книге в основном содержит фактографические данные, перечисления, мелкие детали. Концептуальных вопросов оно не ставит. Для чего автор писал свою книгу? Какую цель он ставил и какие задачи помогли ему в разрешении исследуемой проблемы? Все это остается в зоне догадок читателя. Складывается впечатление, что целью является переложения архивных данных в более-менее популярную форму (хотя по стилю монографию нельзя назвать увлекательным чтивом). То же самое можно сказать и о заключении. Автор попросту пересказывает в краткой форме содержание основных глав – это абсолютно нормальный прием, если за этим следуют какие-либо концептуальные выводы. Но их нет.

Трудно говорить о самом тексте книги, так как он вновь представляет собой бесконечное перечисление фактов. Автор явно пе- реработал огромное количество архивной информации и «растворился» в ней, пытаясь проделать то же самое и с читателем. Иногда, как в главе «Выезды и генеалогия», эта информация разбавлена какими-то рассуждениями автора, а иногда, как в главе «Материальное содержание», идет просто сухая статистика – когда, кому, сколько «учинили» поместный оклад или годовое жалование. Но не стоит думать, что в книге все так скучно. Мы становимся свидетелями удивительных и увлекательных сюжетов, как, например: сколько ведер «меда паточного и княжего» назначили тому или иному представителю ногайской знати в день [8, с. 147], какое количество дров выдавалось на его содержание [8, с. 176], что именно – «вино горячее» или «солод ячный» (или все это вместе) – выдавалось ногаям «на свадьбу» [8, с. 187], или что «Василию Урмаметеву принадлежали: полотняный шатер; сукно настрафильное червчатое; палаш; конская упряжь; сафьяновое седло; санная полть; хомут с лисьими хвостами; ко-лымажное сукно; порченые латы; задняя доска от лат; 2 шишака; сабля “люцкая”; 3 седла “люцких”; сумка» [8, с. 209].

Если бы автор монографии ясно и внятно обозначил свое поле как микроисторию и/или историю повседневности и почитал бы исследовательскую литературу о том, как эти темы следует раскрывать, его работы были бы бесценны. Однако заявленное им в аннотации явно говорит нам о том, что свою роль в историографии российского Средневековья автор книги видит иначе. То же самое можно сказать и про заключение работы: «Сделанные нами (sic! – кем «нами»? В авторах книги я вижу только одного человека. – Б. Р.) наблюдения важны не только в рамках изучения истории бытования в Московском государстве князей и мирз ногайского происхождения (здесь и далее в цитате курсив мой. – Б. Р.), они также позволяют более детально проследить, как осуществлялась инкорпорация тюркской знати в состав православных служилых элит, какие сигналы им посылали власти и как на них реагировали знатные мусульмане и недавние новокрещены» [8, с. 250]. Если с первой частью фразы («история бытования…» – она в книге представлена неплохо) я, пожалуй, соглашусь, то разработка про- блемы, принципов и механизмов «инкорпорации тюркской знати в состав православных служилых элит» в работе находится в зачаточном состоянии.

В монографии имеются примеры «осовременивания» средневековых явлений: «...хотя были и отдельные примеры проявленного ими (ногайскими мирзами и князьями. – Б. Р .) героизма в борьбе за будущее их новой родины (Михаил Канаевич Тинбаев)» [8, с. 244]. Думаю, понятие «героизм» если и присутствовало в умах героев книги, то имело для них явно другой смысл, нежели для самого автора; то же самое можно сказать про термин «родина».

Подведем итоги. Перед нами – справочное издание, «популярное (насколько это позволяет тяжелый авторский стиль) источниковедение», по форме представленное как научная монография (это в полной мере применимо и к другим произведениям данного автора). Безусловно, научность в данном издании присутствует, ведь перед тем как перейти к финальной фазе работы историка – каким-либо выводам, предварительно необходимо поработать в архивах и из полученной информации сложить какой-никакой нарратив, из которого впоследствии можно будет извлечь концептуальные посылки. С этой задачей – архивные штудии – автор справился. Однако часто именно это и становится проблемой для многих исследователей, проводящих изрядное количество времени за поиском и разработкой архивных документов, – они «застревают» на этой стадии. Что же касается вопроса: «А для чего нам представленный фактографический нарратив?», который каждый историк должен задавать себе всякий раз, когда намеревается что-либо исследовать и тем более опубликовать, то складывается впечатление, что он автора не интересовал. Для него, видимо, ответ сам собой разумеющийся: – «Для науки». Наука при этом бывает разная, как ни удивительно это звучит для некоторых. Остается только надеяться, что когда-либо, как выразился когда-то автор данной монографии, «интерпретаторы найдутся». А возможно, что и сам автор представленной книги дойдет в своих исследованиях до аналитики, возвысившись над источниковым материалом. Пути Господни неисповедимы...

Роль потомков эмира Эдиге в Русском государстве XVI–XVII веков ( А.В. Сергеев )

Книга А.В. Белякова представляет большой интерес в контексте изучения «служилого сословия» Московского государства, а также развития институтов власти, внутренней политики, социальных отношений. Рассмотренные роды происходили от одного предка – эпического героя Эдиге (Едигея), жившего во второй половине XIV – начале XV века. К сожалению, в книге только один раз упомянут эпос «Эдиге» [8, c. 241] и нет ссылки на издание этого замечательного произведения [42]. В XVI в. некоторые потомки Эдиге перешли на службу к московскому государю. А.В. Беляков выяснил общие и особенные характеристики, эволюцию социального статуса «выезжих» ногайских семей, роль в русском войске, пути интеграции в «служилое сословие» Московского государства. Фундаментом исследования является самая большая по объему первая глава, посвященная выездам в Русское государство и генеалогии ногайцев. Автор выделил 25 родов, считавших своим предком Эдиге [8, c. 25–26]. По оценке А.В. Белякова, в общей сложности известны более 200 потомков Эди-ге, но точное число в настоящее время определить не представляется возможным.

Во второй главе приведены результаты исследования материального содержания проживавших в Московском государстве ногайских мирз и князей. Текст в данной части книги перегружен перечислениями различных видов пожалований. Подобный материал удобнее воспринимать в табличной форме. А.В. Беляковым сделан вывод: «Русские власти стремились по возможности прагматично подходить к тратам на потомков Эдиге в России. Наиболее значительным материальное содержание, по-видимому, было в XVI веке. На протяжении XVII в. происходит его постепенное сокращение» [8, c. 192].

В третьей главе книги рассмотрен ряд аспектов повседневной жизни потомков Эди-ге в Русском государстве. Кроме этого, оценена роль ногайских отрядов в обеспечении обороноспособности страны [8, c. 193–241]. Анализ местнических конфликтов показал, что служившие московским государям лица из ногайских родов фактически стояли вне института местничества. За 150 лет выявлены «только три дела о местничестве с участием ногайских князей» [8, c. 217].

В заключении к книге приведены основные выводы исследования [8, c. 243–250]. Наиболее важными, на мой взгляд, являются следующие: на протяжении XVI–XVII вв. «статус Эдигеевичей в России претерпел значительные изменения. При этом четко прослеживается некая разделительная черта – до и после Смуты» [8, c. 243]; во 2-й половине XVI в. принявшие христианство ногайские князья были наделены крупными поместьями; в Романовском уезде сформировался центр компактного проживания ногайских мирз и их военных отрядов, просуществовавший более столетия; начиная с середины XVI в. ногайские мирзы со своими отрядами регулярно участвовали в войнах, которые вел московский царь, но «преувеличивать их значение в победах русского оружия все же не стоит»; ключевое значение для инкорпорации ногайских выходцев «в высшую страту служилых людей Московского государства» имело принятие ими православия; «первоначально знатные ногайские выходцы отождествлялись в России как одна из разновидностей служилых (служебных) князей. Но в начале 1590-х гг. в их статусе происходит значительное изменение. Они теряют положение служебных князей и трансформируются в дворян по московскому списку и стольников» [8, c. 244]; «рубеж XVII–XVIII вв. стал логическим завершением истории Эдигеевичей в России. Этот род дал множество представителей, прославившихся в различных формах деятельности на благо страны, ставшей им новой родиной» [8, c. 250].

В приложении к исследованию приведены тексты 16 грамот и извлечений из документов, хорошо иллюстрирующих и дополняющих наблюдения автора.

В целом, отмечая высокий научный уровень книги А.В. Белякова, следует сделать ряд замечаний.

Прежде всего, название книги не вполне отражает содержание. Кого из ногайских выходцев можно отнести к знати? Вероятно, сравнительно небольшой круг фамилий, принявших православие, успешно интегрировав- шихся в «служилое сословие» Московского государства, занявших видные места в Государевом дворе. Значительное число лиц ногайских родов сохраняли иную конфессиональную принадлежность. В этих случаях «инкорпорация» в служилое сословие Московского государства оставалась неполной. Возможно, к знати можно также причислить кого-то из этих лиц, имевших авторитет среди соплеменников и осуществлявших представительские, административные функции в местах поселений ногайцев в России. А остальные, коих было большинство? Можно ли их считать знатью? Социальной стратификации ногайцев в книге уделено мало внимания. А.В. Беляков постулирует, что рассматриваемые в книге лица «относились к высшей и средней страте служилых людей», но ничего не говорит о критериях этой классификации и о выделении самих страт [8, c. 18]. В основу работы положены родословия, а не социальная стратификация тех или иных родов в Русском государстве. Указанный подход делает книгу прежде всего родословным справочником и в меньшей степени исследованием социальной эволюции ногайских выходцев и особенностей этого процесса. Кроме того, в этом случае неизбежны отдельные повторы в тексте: некоторые факты использованы в описании родословий, а затем повторены при характеристике аспектов социальной жизни ногайских семей в следующих главах [8, c. 77, 202].

Автор не использует общепринятые сокращения при оформлении ссылок. Описания источников и публикаций приведены всегда полностью. Такой прием неоправданно увеличивает объем текста и неудобен при частом упоминании одних и тех же работ.

В параграфе об исторических источниках А.В. Беляковым родословные книги учтены только по публикациям. Оставлена без внимания важная редакция «в 81 главу» [11, с. 60, 63; 33, с. 348–270]. Один из списков этой редакции содержит особую главу «Нагайских мурз и князей» [28, л. 172–196 об.].

Автором мало использованы и не охарактеризованы в описании источников «жилец-кие списки», хотя А.В. Беляков указывает, что отсутствие «детей некоторых князей ногайского происхождения» в боярских книгах объясняется их службой в жильцах [8, c. 115].

Автор редко использует рукописи дошедших до нас писцовых книг конца XVI – первой половины XVII века. А.В. Беляков часто цитирует работу А.В. Антонова с подробным описанием писцовой книги Романовского уезда 1590-х гг. [1], но непосредственно к текстам писцовых книг 1590-х, 1620-х гг. этого района компактного проживания ногайских мурз и князей не обращается.

В писцовых книгах Ярославского уезда указаны среди землевладельцев Шей-дяковы и подробно описаны их владения, а также поместье и вотчина князя В. Мамаева [26, л. 472 об.–474 об.; 27, л. 1441–1473 об., 1489–1534 об.]. Кроме того, упоминается прежнее владение «князь Ондреевского поместья Урусова, а наперед ево было за отцом князь Федоровым за князь Ортемьем Шейдяковым в поместье» [27, л. 1507 об.–1522]. Указанные тексты более информативны, чем использованные А.В. Беляковым отрывочные сведения из работ О.А. Шватченко [8, с. 173].

А.В. Беляков утверждает, что «Романовский уезд взяли в опричнину, но мирзы в ней никогда не упоминаются» [8, c. 154]. Взятие в опричнину данного района целиком или частично вполне вероятно, но определенных сведений об этом нет. В данном случае автору следовало привести ссылку на источники или сформулировать это высказывание как собственную гипотезу.

А.В. Беляков предложил идентифицировать погребенную в Троице-Сергиевом монастыре княгиню-инокиню Ольгу Шейдякову как дочь князя Петра Тутаевича Шейдякова и справедливо указал, что «в таком случае не объясняется, почему она названа княгиней» [8, c. 72]. Из приведенных данных можно заключить, что в монастыре была похоронена жена князя Петра Тутаевича княгиня Ксения Борисовна. Перед кончиной она, по-видимо-му, постриглась под именем Ольга.

Спорным является отождествление А.В. Беляковым указанной в синодике Чудова монастыря княгини Анны Шейдяковой с супругой лица из знатной, но нетитулованной фамилии Бутурлиных. Автор в данном случае справедливо задается вопросом: «Непонятно, почему супруга Бутурлина названа княгиней» [8, c. 77, 202]. В поминании, вероятно, указана родственница Бутурлиных, выданная за кого-то из князей Шейдяковых.

Высказанные замечания, прежде всего, направлены на выявление содержащегося в источниках потенциала для дальнейшего исследования интересной и важной темы обсуждаемой книги и не затрагивают ее основного содержания и выводов. Наблюдения, обобщения, сделанные А.В. Беляковым в исследовании судеб ногайских родов в Русском государстве XVI–XVII вв., являются существенным вкладом в отечественную историческую науку.

Коллективные родословные ногайской знати в Средние века: генеалогия и просопография ( Н.В. Рыбалко )

В течение трехвекового периода изучения истории Средневековой России каждая новая монография приковывает к себе пристальное внимание ученых и любителей истории, вызывает оживленные дискуссии. Заметным событием стало появление новой книги А.В. Белякова «Ногайская знать в России XVI–XVII веков» [8].

Несмотря на общемировую практику, ведущую свои истоки с XIX в., активное использование в Европе с 1920–30-х гг. и теоретическое оформление основных принципов к 1970-м гг. [31], в России метод просопог-рафии активно стал реализовываться только с 1990-х годов. Познакомившись с более 5 000 публикаций, Ю.Ю. Юмашева отметила, что в настоящее время метод просопографии реализуется в двух видах исследований: 1) при изучении «динамических явлений, происходящих в определенный период времени с группой исследуемых объектов, обладающих хотя бы одной общей характеристикой»; 2) при изучении «коллективных биографий» социальных групп и страт [43, c. 3].

В исследовании о ногайской знати А.В. Беляков демонстрирует успешное сочетание генеалогического метода и просопографии, хотя о просопографическом методе в данной работе автор ни разу не упоминает. Им не только восстановлены поколенные и горизонтальные связи, но и выяснена роль представителей ногайской знати в событиях Московского государства, влияние родственных связей на политические и международные процессы, в частности, как отметил автор, на такой важ- ный процесс, как «формирование служилой страты Русского государства в предпетров-скую эпоху» [8, c. 132]. Таким образом, данное исследование вполне можно охарактеризовать как просопографическое, где изучается такое динамическое явление, как интеграция ногайской знати в русское общество на протяжении XVI–XVII веков. Стоит отметить, что за время своей научной деятельности Андрей Васильевич Беляков показал умение работать как в жанре составления отдельных биографий [5; 6; 7], так и коллективных [2; 4].

Современные тенденции, связанные с историей повседневности, гендерным анализом, активно развивающиеся в исторической науке в последние два десятилетия, нашли отражение в первом же параграфе первой главы монографии А.В. Белякова: женский вопрос – о «выезжих» женах татарских царей и царевичей. Показательно это еще и потому, что история Средневековья – по большому счету история мужская, женщинам отводилась второстепенная роль в обществе: их жизнь и деятельность не были связаны с войнами, политическим вопросами, государственным управлением и службой, наследованием собственности (кроме вдовьего удела), причастностью к составлению каких бы то ни было текстов. Генеалогические древа, как правило, тоже ориентированы на родство по мужской линии. Однако, несмотря на слабое отражение «женской истории» в документах, родственные отношения по женской линии требуют особого изучения, это дает понимание личных контактов, служебных назначений, и, как отметил А.В. Беляков, изучая историю ногайских татар, «через браки устанавливались международные союзы и продвигалось ногайское влияние» [8, с. 28].

Ввиду отсутствия источников сводного характера исследование становится возможным только в результате кропотливого, систематического изучения исторических документов путем их сплошного просмотра. И чем больше ученый работает, тем больше материала накапливается. А.В. Беляков в науке уже более 25 лет. Плодотворные архивные разыскания дают свой результат.

Тщательную работу А.В. Белякова с документами следует отметить особо: присут- ствует критический анализ фактических свидетельств, прослежена генетическая связь текстов, выявлены элементы фальсификаций как материального подлога, совершенного, по предположению автора, известным фальсификатором А.И. Сулакадзевым, так и интеллектуального – современниками или потомками. Ученый на конкретных примерах показал, что часто фальсифицировались именно данные родословных книг, которые к тому же содержат далеко не полную информацию, ее обязательно следует сопоставлять и перепроверять по летописям, разрядным, посольским и писцовым книгам, делопроизводственной документации монастырей, данным некрополей и т. д.

Истина в деталях. А.В. Беляков не идет от уже сложившихся концепций и обобщений, не подтверждает данными источников «единственно верную» или какую-либо еще теорию. Он как настоящий глубокий исследователь идет от фактов, заключенных в источнике, четко разделяя те, в которых ученый уверен, и те, на которых можно только построить гипотезу. Именно фактами обосновываются выводы. Это оригинальное, добротное исследование.

В отличие от изданий справочного характера, исследование А.В. Белякова не ограничивается лишь собранными по фамилиям и персоналиям биографическими данными. Показаны родственные связи, личные контакты, служебные назначения. Красной нитью сквозь исследование проходят наблюдения о русской и татарской традиционности, религиозной и культурной интеграции.

Отдельная тема, которая проходит через все исследование А.В. Белякова, – это татарская ономастика: происхождение имен, родовых фамилий и прозвищ, вариативность их упоминаний в документах, идентификация исторических личностей по именам и прозвищам. Очень интересная проблема. Автору данных строк тоже пришлось с этим столкнуться при собирании биографий дьяков и подьячих Московского государства [30].

В монографии отмечен ряд динамичных процессов, происходивших на протяжении XVI–XVII вв., как то: выдача поденного корма, изменение отношения к ногайским князьям с переходом в православие и др. Но очерковый принцип монографии не дал возможно- сти показать, как менялось положение ногайской знати в зависимости от того, кто стоял во главе Московского государства (информация рассредоточена по всему исследованию), какими нормами права регулировалось материальное обеспечение ногайских князей, кроме жалованных грамот, соответствовали ли индивидуальные пожалования общегосударственным нормам и с какими категориями лиц Государева двора они были сопоставимы. Иными словами, что в интеграции «выезжей» ногайской знати можно считать константой, а что переменной, и зависела ли динамика процессов от политики главы государства. Заключение построено как раз по такому хронологическому принципу.

Ни одно просопографическое исследование периода Средневековья никогда нельзя будет назвать полностью завершенным только потому, что работа с архивными документами требует личного присутствия ученого в архиве (решение проблемы – оцифровка документов), физически невозможно одному человеку охватить весь массив документов (решение – коллективная работа), часто в про-сопографических исследованиях ученые обращаются к одним и тем же документам, игнорируя предыдущие исследования (оптимальный выход – открытая просопографическая база). Все эти вопросы периодически поднимаются на научных семинарах, конференциях и в публикациях. Их решение возможно только путем объединения усилий больших коллективов с единым координационным центром и долгосрочным финансированием.

Остается пожелать Андрею Васильевичу Белякову дальнейшей плодотворной работы и успешной реализации новых проектов!