Донские рассказы И. Сазанова в журнальном контексте "русского богатства"

В конце XIX – начале XX в. в общественной и литературной жизни России значительную роль играл журнал «Русское богатство» (далее – РБ). С 1880 г. журнал издавался группой писателей народнического направления, в которую входили Н.Н. Златовратский, А.М. Скабичевский, Г.И. Успенский, В.М. Гаршин, П.В. Засодимский и др. Содержание литературного отдела определяли произведения о жизни народа и об идейных исканиях русской интеллигенции. Основным критерием отбора материала было отношение к наследию 1860-х гг. – «пику жертвенности и самоотречения интеллигенции» [6, с. 8]. Расцвет журнала и усиление его авторитета в периодической печати были связаны с переходом РБ в руки новой редакции: при официальных издателях П.В. Быкове и С.И. Попове фактически руководили журналом Н.К. Михайловский и В.Г. Короленко. С 1892 г. журнал стал общепризнанным легальным органом народников. В журнале широко освещалась жизнь России, печатались очерки из провинциального быта (В.Г. Короленко, С.Н. Елеонский, Ф. Крюков, В. Муйжель и др.), подробно анализировались проблемы просвещения и внешней политики. По словам А. Горнфельда, одного из редакторов журнала, читателю начала XX в., уставшему от изощренного модернистского поиска новых возможностей художественного языка, от лингвистических экспериментов и философской зауми <…> хочется отдохнуть душой на чем-нибудь простом, ясном <…> хочется не напряженных переживаний, не глубин познания, <...> а элементарной правды...» [3, с. 49, 52]. РБ давало читателю именно такое правдивое изображение жизни, со всеми бытовыми под- робностями, рисовало ее без прикрас. Реалистические произведения на бытовом деревенском материале занимали основное место в художественной прозе журнала, но редакция считала необходимым расширить этот слишком ограниченный тематический круг. Все более заметное место в публикациях РБ стала занимать тема казачества. В 1904 г. после смерти Н.К. Михайловского новым редактором был назначен В.Г. Короленко. С этого времени журнал переживает второй расцвет. Редакция активно искала молодых авторов, отдавая особое предпочтение писателям из провинции.

Одним из таких молодых прозаиков, замеченных талантливым редактором, стал Иван Дмитриевич Сазанов (1876 – 1933 гг.) – писатель, педагог, «русский самородок, пробившийся со своим светом из недр провинциальной глубинки и волею обстоятельств оставшийся в ней» [4, с. 147]. Уроженец станицы Ново-Сергиевской, он долгое время жил и работал в посаде Дубовка Царицынского уезда, в 1908 г. переехал в Саратов. Уже с 1902 г. И. Сазанов писал фельетоны, корреспонденции в царицынских газетах, а с 1904 г. его первые большие рассказы появились на страницах столичных журналов. Особенно ценный опыт молодому автору принесло сотрудничество с редакцией журнала РБ, в котором Сазанов дебютировал с рассказом «В пути» (1905, № 11/12). До закрытия журнала в 1917 г. писатель опубликовал в нем еще шесть рассказов: «Дома» (1908, № 12), «Золото» (1910, №5), «Обида» (1911, №5), «Как червь ползущий» (1911, № 7), «Письмо» (1915, № 10), «Домой» (1917, № 6/7). Эти публикации писатель собирался объединить в сборник с общим названием «“В пути” и другие рассказы».

С 1902 г. постоянный герой произведений Сазанова – казак. Тема казачества не была художественным открытием Сазанова, она возникла у него в русле традиции, начатой в русской литературе Л. Толстым («Казаки») и продолженной в начале XX в. будущими классиками «донской» темы Ф. Крюковым, Р. Кумовым, В. Севским. Несомненно, большое влияние на молодого автора оказал Ф. Крюков, сотрудничавший с редакцией РБ с 1896 г., а с 1913 г. занявший пост редактора беллетристического отдела журнала. В.Г. Короленко, а вслед за ним и ряд исследователей истории русской журналистики отмечали тот факт, что после Ф. Крюкова, открывшего российскому читателю образ современного казака, к этой

теме стали обращаться другие литераторы, которые вольно или невольно пытались перенимать его манеру письма: Иван Сазанов, Сергей Арефин, Вениамин Дубовской (В.С. Попов), Павел Казмичев (Борецкий) и др. Крюков, как никто другой, понимал, чего стоит автору из глубинки пробиться на страницы столичной печати, и с позиций «учителя» и редактора давал Сазанову дельные советы. Упрекая писателя в излишней романтизации донской природы и быта, он писал ему: «Живописуем мы свое родное недостаточно трезво, подкрашиваем, усиливаем и светлые и темные тона, а полутеней совсем нет» [8, л. 1]. В то же время он стремился ободрить писателя, поддержать в нем веру в собственный талант: «Якубович очень Вас ценил и, когда в беседе с ним, мне приходилось делать кое-какие критические замечания об отдельных местах, казавшихся мне слабее других, он, смеясь, говорил: “Это Вы из зависти так говорите!”» (Там же, л. 4).

Исследователи причисляли РБ к журналам классического типа – в плане композиции журнальных рубрик и общей стилевой направленности (Б.И. Есин, И.В. Кочергина, С.Я. Махонина и др.). Стилевой доминантой журнала был классический реализм, что объясняется философско-эстетическими взглядами редакции, подходом «реальной критики» народничества. Несомненно, что журнал влиял на формирование авторского мировоззрения и творческого метода Сазанова. Обращаясь к герою-казаку на страницах своих произведений, писатель следовал основным принципам журнальной политики РБ. В его рассказах отражались злободневные проблемы казачьей жизни и драматические общественные конфликты.

Журнал неоднократно поднимал тему непростых отношений казачества и правительственного военного ведомства как в беллетристическом, так и в публицистическом отделах. Во многих очерках и рассказах, посвященных казачьему быту, описывалась характерная ситуация, в которой оказываются казаки после службы. Так, Ф. Крюков в очерке «На тихом Дону» подчеркивал неразрывную связь экономической жизни Донского края с регулярной мобилизацией и прохождением воинской службы казаками. Он показал, как рушатся казачьи семьи, когда последние сбережения идут на обмундирование уходящего на службу: «Детишки у него малые: угонят на службу, кто кормить их будет» [7, с. 38]. В беллетристических журнальных заметках не раз затрагивалась на конкретных примерах тема использования властями казаков исключительно в карательных целях. Смелый выбор тем и резкость оценок происходящего стали причиной того, что в начале 1906 г. журналу пришлось на полгода поменять название и издателя: четыре номера «Современности» выпускал редактор Н.Ф. Анненский. Однако курс журнала остался прежним, на его страницах появились материалы о казачьих карательных экспедициях, об отношении к ним остальных сословий Российской империи. Автор одной из заметок говорил о том, что подобные экспедиции «приучают смотреть на безоружного пленника, как на врага, которого можно убивать» [2, с. 151]. Поэтому вся Россия «не только официально отзывается о казаках, как о “прирожденных” воинах, не могущих “дышать” без похода, войны», но и уверена «в существовании этого специального казачьего качества» [1, с. 117]. Однако проблема особого военного сословия, по мнению этого автора, выходит за рамки «казачьего вопроса», приобретая общероссийский масштаб. Таким образом, журнал зафиксировал смену значений этнонима: слово казак, изначально синонимичное понятию «свободный человек», приобретает на рубеже веков значение «исполняющий карательные обязанности на службе у государства» и отражает ту функцию, которая была навязана казачеству властью насильно. Эта новая семантика отчетливо читается у Сазанова в противопоставлении изначально равных по значению слов казак и свободный человек: «Не хотелось быть ни казаком, ни урядником, а просто свободным человеком, имеющим свою волю, свой угол, свой уют, свою любовь» [11, с. 34]. Но государственная система развеивает эти мечты сазановского героя и превращает казаков в механическое орудие казни.

Герои Крюкова с горечью говорят о смене «защитной» функции казачества на «охранную». Вместо службы в Маньчжурии казаков посылают усмирять бунты, на что Антон возмущенно замечает: «Что это за служба – по бунтам? Срам один! Мужиков бить... дорогу охранять…» [9, с. 13]. Автор приходит к выводу о том, что «жертва, приносимая казачеством, идет не туда, куда следует, служит какому-то нечистому, ненужному, не оправданному никакими соображениями делу» (Там же, с. 47). В рассказах Дубовского и Сазанова персонажи осознают, что функция, навязанная государством казачеству, сродни роли сторожевой собаки: «где собаку нужно, там казака ставят» [11, с. 25]. Отсюда вывод: «слава казачья, а жизнь собачья» [5, с. 147]. Свободолюбивой натуре казака отвратительна роль бессловесного орудия в ру- ках государства. Позже метафора «собачьей жизни» повторится у Сазанова в рассказе «Как червь ползущий», героя которого жизнь «давит <…> тисками, озлобляет и собакой бросает на людей» [13, с. 72]. Плеяда писателей РБ во главе с Крюковым и Сазановым впервые в литературе XX в. зримо показала, как зарождается открытое противостояние между казачеством и государственной властью, политика которой чем-то напоминает отношение хозяина к дворовой собаке: достаточно при необходимости немного ослабить или натянуть поводок. В данном случае это некоторые привилегии в виде жалованья в тридцать рублей (Сазанов «Дома»), сторублевого пособия на обмундирование и водку (Крюков «Шаг на месте») или угрозы ареста (Дубовской «На хуторе»).

Параллельно с проблемой обмундирования казаков и содержания строевого коня, которого после возвращения со службы нельзя было ни продать, ни использовать в хозяйстве, поднимается вопрос о кризисе местного самоуправления: «старые устои пали – бесславно и слишком очевидно» [10, с. 62]. Атаман перестал быть защитником казаков, а стал орудием власти, слепо выполняющим ее законы и предписания. По традиции, атаман выбирался Кругом – общенародным законодательным собранием, который иногда контролировался Советом старейшин. Но такая форма демократии может существовать только при полной личной свободе и независимости каждого. Дубов-ской и Сазанов в своих произведениях показывают, что коренные изменения коснулись самых важных основ казачьей жизни. За вырубку станичного леса героев этих рассказов Федоровича и Семена атаман готов посадить в тюрьму. Если один, страшась наказания, «смиренно вытягивается стрункой», то другой прячется по чердакам и подвалам. Теперь, когда государство стремится всецело подчинить себе это сословие, атаман больше не выражает интересы всего казачества. Он потворствует родному брату «Крокодилу», ростовщику и дельцу, покрывает махинации с общественным лесом («леса-хранение <…> Закон такой. Чтобы мы <…> своего леса не рубили» [5, с. 153]; «пропили попу лес, да и говорят – церковный» [12, с. 31]), злоупотребляет своей властью, стремится выслужиться перед начальством («Окружной строг и напоминать не любит. Кроме того, близились выборы…»), принуждая казаков к службе по охране помещичьих усадеб. А за неповиновением следует отсидка в тюрьме: «в жигулевке сидел за пре- кословие» (Там же, с. 35), «в холодную… На двое…на трое суток!» [1, с. 120].

Наряду с этими сочувственными по отношению к казакам публикациями в РБ печатали рассказы В. Муйжеля, раскрывающие темные стороны их военной службы: расправы казаков над мирно гуляющими студентами, евреями, изнасилования («Кошмар», «Аренда»). В рассказе «Аренда» герой-казак ударил плетью подвернувшегося под копыта лошади еврея: «Светлое пятно рубахи неожиданно вынырнуло у самой морды лошади, и офицер с размаху опустил на него плеть… он заметил только одно: бледное с стиснутыми губами лицо, окруженное беспорядочно вьющимися рыжими волосами, с горящим напряженным взглядом» [11, с. 5]. Сазанов в рассказе «Дома» показывает, что казак вынужден быть жестоким на службе ради самосохранения, но мучается из-за моральной стороны этой вынужденной жестокости . Семен вспоминает «белое лицо» человека «с огромными и глубокими от смертного ужаса глазами», которого он ударил плетью при разгоне демонстрации: «молящие, широкие от слез и страшно черные, как норы, глаза на белом, словно высеченном из мела, лице» [12, с. 14]. Здесь очевидна не только перекличка портретных образов (белое лицо в сочетании с полными ужаса глазами) и ситуаций, но и попытка сблизить ощущения казака и его жертвы. Мысли Семена схожи с рассуждениями старика-еврея Феклистова: «вся жизнь ему представлялась непрерывной цепью обид, горьких и мучительных потому, что на них нельзя было ответить, падавших на мужика, как тяжелые размеренные удары» [11, с. 5]. У героя Сазанова «чувство огромной обиды разрывало грудь. И в этой обиде не был виноват ни отец, ни другие, а вся жизнь, огромная и страшная, пред которой Семен начал чувствовать себя ничтожным, раздавленным...» [12, с. 37]. Изображая моральные терзания персонажей, писатель солидаризируется с идейной позицией Ф. Крюкова, в произведениях которого постоянно акцентируется мысль о том, что карательные экспедиции не являются проявлением личной воли казаков («Станичники», «Шаг на месте», «О казаках»). «Мы – усмирители. Масса еще не представляет себе, какая позорная роль на нас возложена», – говорит Арсений, герой рассказа «Шаг на месте» [10, с. 60].

В русле традиций РБ даны у Сазанова и образы казачек (Дуняша, мать Семена, Катерина). Дуняша и мать Семена с почти физической болью ждут возвращения сыновей со службы, как и Семеновна, одна из героинь Ду- бовского, «еще не старая, но уже покрытая морщинами женщина, с красивым, но бледным под загаром лицом» [5, с. 146]. В женских образах получили воплощение наиболее драматические стороны женской казачьей жизни: несчастная мать, которой выпала тяжелая доля видеть, как ее сына увозят на войну, «вечная раба», которая «привыкла гнуться, не рассуждая» [14, с. 12]. Однако, создавая портретные характеристики своих героинь, оба писателя не перестают восхищаться их необыкновенной жизненной силой (Дубовской: «вообще она подвижна и проворна, как настоящая степная казачка» [5, с. 145]; Ср. у Сазанова: «юркая была, суетливая, с цепкими, гнутыми руками, с живыми мышиными глазками и до старости осталась румяной Дуняшей» [14, с. 2]).

В донских рассказах Сазанова проявилась общая направленность литературной политики журнала на воплощение острых социальных и нравственных проблем народной жизни. Они стали частью журнального контекста, ибо соответствовали его идейно-эстетическим принципам. Эти принципы нашли отражение не только в публикациях РБ, но и в других произведениях писателя дореволюционной эпохи.