Древнеанглийская элегия "Морестранник" как объект комплексного анализа (на основе оригинала и переводов)

Настоящее  исследование  нацелено на выявление      особенностей      перевода исторических памятников   письменности, основываясь на традициях и концепциях, выработанных ведущими отечественными и зарубежными учеными (Аникин Г.В., Бархударов Л.С., Гумилев Н.С., Потебня А.А., Попович А, Смирницкая О.А, Швейцер А). Известные исследователи достаточно глубоко изучали проблему дистанции времени между оригиналом и переводом, выделяя саму концепцию, приемы историзации и модернизации. Суть историзма как применение современного способа мышления к верно понятому (то есть находящемуся в развитии), предмету науки о переводе заключается в способности перевода глубоко, достоверно и адекватно передать историческую действительность, отраженную в оригинальном произведении, как явление истории национальной культуры, связанное с другими явлениями культуры в широком смысле, учитывая при этом необходимость ее осмысления в свете проблем современного общества. Неверно понимать под историзмом в переводе передачу внешних характерных особенностей типа архаизмов, колорита, стиля, и т.д., так как язык как элемент формы не есть лишь внешняя оболочка содержания, хотя

обращен к произведению и образует его форму. Язык обращен и вовне, потому что связывает содержание произведения с внешним для него миром, а сегодня перевод исторических текстов – закономерное явление в развитии общества, позволяющий осмыслить важнейшие проблемы человеческого духа. Мы приобщаемся к опыту наших предшественников через духовные ценности соответствующих эпох, в смысле преемственности бессмертных ценностей народов, которые определяют культуру общества. Преемственность культурного развития, осуществляемого с помощью перевода, характеризуется его многократной реализацией, тогда как оригинал выступает как феномен единичный и неповторимый, с чертами каноничности. Произведения прошлого возвращены к жизни переводом и передают неповторимое своеобразие соответствующего периода исторического развития своего народа и его культуры, и важны, если верно отражены в его содержании и форме определяющие черты минувшей эпохи, и насколько они соответствует сегодня изменившимся духовным потребностям и знаниям. Можно сказать, что адекватный перевод – высший синтез исторического и современного языкового, национальносоциального, художественного бытия оригинала.

Мы выбрали для анализа перевода древнеанглийский текст Seafarer («Морестранник»), древнейшее в западноевропейской литературе произведение на народном языке. В основе древнеанглийской поэзии, как и любой другой, лежит круг идей и представлений, составляющих художественное сознание сообщества людей, в чьей среде возникли и передавались эти произведения, и так устанавливалась связь времен от прошлого к будущему. Для эпического фонда англосаксов характерна цельность, основанная на общей системе стихосложения с традиционным комплексом поэтических приемов и средств, Стереотипный набор художественных средств, используемый в различных текстах, наряду с единой системой стилистических приемов создавали единство поэтической ткани различных по характеру и сюжетам памятников письменности, скрепляя героический мир англосаксов. Может ли эпический герой, выступающий в блеске славы и воинской доблести, остаться героической личностью, главным действующим лицом эпоса, если его лишить атрибутов величия и погрузить в страдания. Героическая элегия, а именно так можно назвать древнеанглийский памятник письменности «Seafarer» («Морестранник»), не единственное произведение, посвященное исключению из мира, к которому принадлежишь, условно теме «изгнания» в результате трагических событий как война или болезнь. В поэме «Скиталец» в битве пали родичи и друзья, вынужден покинуть своего господина, отдавшего предпочтение другому певцу, в поэме «Деор», погибло некогда могущественное племя, последний оставшийся в живых воин ведет жизнь, полную невзгод в поэме «Беовульф», потерял всех из-за опустошившей болезни город герой «Морестранника». Cюжет элегий, их эмоциональная атмосфера жестко определены и могут варьироваться лишь в определенных пределах. Это скорее не мир, а микромир одного человека, без остатка заполненный им самим, поэтому излюбленная форма повествования монолог, рассказ героя о своих переживаниях, своей судьбе, где в центре внимания рассказчика не события, приведшие героя к одиночеству, а изображение его психологического состояния, с самых начальных строках постепенное нарастание эмоций. Начало «быль пропеть я о себе могу, повестить…» достаточно нейтрально и не предвещает бурных проявлений чувств. Но уже во второй строке упоминание «тягостных дней» (geswinodagum) настраивает на повествования о печальных событиях. Изображение переживаний героя расширяется, углубляется эмоциональная характеристика: он переносил тревоги (earfofothwille), бремя страданий, сердечные муки (bitre breostceare), испытывает «горе в сердце горючее» (hat ymb heortan). Постепенно автор создает атмосферу подавленности и глубокой безысходной тоски (gebiden habbe), одиночества человека, который к тому же находится в лодке, беспомощен перед морской стихией (gecunnad in ceole cearselda fela). Для средневекового человека с его четкими категориями ценностей (добро и зло, судьба и человек), составляющих менталитет эпохи, своеобразную картину мира, этот мир трагичен в своей оторванности от общества, в котором и для которого он способен проявить свою героическую сущность, и не мыслит себя вне локального мирка, который замещал в его сознании весь универсум. Вне коллектива он переставал существовать как личность, даже его имя теряется, как символ лишения всяких индивидуальных примет. Без покровительства вождя и дружбы соплеменников он утрачивает пристанище и кров, он ставится в опасное его жизни положение, без надежды на защиту, помощь, жизнь перестает быть огражденной от посягательств более сильного. Но его мир стереотипен, как стереотипна сама ситуация во всех произведениях этого жанра, его чувства и переживания: тоска, угнетенность духа, отчаяние (gebiden habbe, cearselda fela, hat ymb heortan). Жизнь героя разорвана на две части, непреодолимая пропасть разделяет прошлое и настоящее, два мира со своими приметами и символами не пересекутся, противопоставлены счастливое прошлое и трагическое настоящее, это создает контраст композиции элегии, в которой все внимание сосредотачивается на чувствах печали и одиночества, острого ощущения изменчивости мира, преходящего характера его радостей и скорбей. В переживаниях героя о счастливом прошлом (персонаж идеального героического мира) и невозможности сегодня проявить свою героическую сущность, трагизм ситуации. Мир настоящего в элегиях допускает «снижение» героического образа, непропорциональности, несоразмерности частей поэмы, когда герой, вырванный из мира людей, заполняет собой все пространство. «Морестранник» усугубляет противопоставление, давая четкое разграничение временных планов: прошлое о нем «отважного смолоду, в деле доблестного, государем обласканным М: 40–41) в мире людей в богато убранных палатах, радостными голосами друзей, звоном оружия, настоящее – как утлый кораблик в бушующем море с завываниями вьюги и рокотом прибоя. Прошлое – стремительный поток кадров-картин, вспыхивающих в сознании, жизнь, настоящее – прозябание, они не связаны между собой, второе не вытекает из первого, не является его следствием и продолжением. Герой пассивен, способен лишь размышлять о своей печальной участи, тело и душа героя заслоняет весь окружающий мир, и только они достойны описания («и как ночами Я стоял, бессонный, на носу корабельном, когда несло нас на скалы: холод прокалывал ознобом ноги, ледяными оковами мороз оковывал, и не раз стенало горе в сердце горючее, голод грыз утробу в море души измученной» М: 1–12). «Связь времен» для героя элегии распалась, восстановить ее невозможно, каждый из временных планов замкнут в себе, время необратимо, статично, остановлено в себе, действия каждого из миров неспособны к развитию, движению, не содержат цели и направленности. В элегии вещественное сведено до минимума: корабль, землянка-жилище, природа, на фоне которой развертывается картина страданий героя, тяготы переносимые героем (gecunnad inceole cearselda fela). Безлюден мир настоящего, внимание сфокусировано на герое, как бы он показан крупным планом, виден весь целиком, зримо и осязаемо («знал в челне я качку морскую плавая по студеному морю зимою, лишь валов я слышал гул в непогоду» М:5б 18– 19). Полный величия и блеска героический мир («могучие воины», «знаменитые своими победами», прославленные мужи», воспоминания о которой возвращаются в томлении души, когда «ни арфа его не радует, ни земное веселье, ни награды в застолье, ни утехи с женой и ни что другое М: 44–46). Душевное состояние человека и природа создают некое единство, вытекающее из эгоцентрической направленности элегии. Ни одно описание природы в настоящем героя, не связано с воспоминаниями о счастливом прошлом, когда он жил среди людей, имел имя, друзей, покровителя. Это не пейзаж, это переходящие из поэмы в поэму штампы – символы, которые выполняют одну функцию, передающие эмоциональное состояние героя (параллельный ряд одних и тех же слов и сочетаний «холод прокалывал ознобом ноги», «земь промерзает, зерна ледяные» (М:8–9,32). Состояние природы и духовного мира тесно переплетаются, смятение и боль вначале, на фоне зимы, в конце путешествия в его душе наступает весна «грудь-ларец покидая дух мой воспрянул…сердце мое несется по весеннему морю» (forthon nu min hyge hweorfeth, ofer hretherlocan), «рощи цветами покрылись».

Комплексный анализ текста помогает глубже понять смысл, заложенный в оригинале, и соотнести субъективную сторону (лирического героя и его переживания) с объективной (реальными историческими фактами). По карте можно проложить путь «морестранника», если следить по тексту: из Англии он отправляется в плавание, и его странствие, хотя и не спланированное, определено возможностями человека той эпохи. На небольшом парусном судне герой отправляется «до земель иноплеменных в заморских странах» (одному не под силу отправиться на запад и пересечь Атлантический океан), поэтому скорее всего он плывет на восток через Ла-Манш, где его «несет на скалы…бури бились о скалы…клики лебедя…крик баклана…стон поморника…пенье чайки», то есть он все время держится у берега, особо не удаляясь от суши. Орнитологическая энциклопедия свидетельствует, что поморник относится к семейству чайковых, обитает в полярных регионах, вблизи соленых водоемов, следовательно, путь героя пойдет по Северному морю на север, а не на юг Западной Европы, вдоль берегов Франции, к Испании и Португалии. О том, что он скорее всего плыл на север, свидетельствуют и описания природы и его страдания «холод покрывал ознобом ноги…льдом одетый, градом избитый» (bihongen hrimgicelum, hagl scurum fleag), «пурга с полуночи, земь промерзает, зерна ледяные пали на пашню» (hrim hrusan bond, hagel feol on eorthan, corna caldast). Можно предположить как путь, так и время скитания: море, пурга, промерзшая земля в начале пути, в конце - рощи покрываются цветами, поля зеленью (bearavas blostwas, nimath, wongas wlitigath), около полугода провел в своих скитаниях герой. Древнеанглийское sithas (современное английское слово traveling) имело значение «путешествие», а для лирического героя имело также значение «жизненный путь» и отождествлялось как с морским путешествием, так и странствиями его души. Переход от отчаяния к воодушевлению, крушение старых идеалов, борьба в душе как столкновение старой и новой веры, языческого и христианского. Простившись с прошлой жизнью, лирический герой обретает новую, и по мнению некоторых исследователей мотивы крушения мира, непрочности человеческого бытия близки средневековой христианской литературе.        Если       рассматривать

Davenport W.A. The Modern Reader and the Old English Seafarer, 1974.

«Морестранника»      как      утонченную христианскую аллегорию, то жизненный путь в произведении – это прежде всего путь от мирского знания к высшему религиозному знанию, что для понимания поэтики элегии гораздо важнее. Эти общие настроения предстают как приобретенный опыт, то есть идут не извне, а изнутри традиционного для эпической поэзии мировосприятия, не ломают его, а произрастают из него. Эпическая поэзия и изображала прошлое, недосягаемое на ценностно-временном уровне, герой пережил его, оставил за собой, оставив притягательность воспоминаний о «ратной молодости» (ne him his dryhten to thas hold).