Древнерусская певческая книга Кондакарь: начальный этап изучения

К Кондакарям как к объекту научного изучения обращались исследователи различных областей знания. Такой интерес к этим музыкальным рукописям был не случайным. Древнейшие кодексы содержали значительный корпус песнопений, писцовые записи, рисунки, оригинальные тексты русским святым, греческие тексты в славянской транслитерации, загадочную нотацию.

Самой ранней работой, содержащей сведения о Лаврском (Троицком) Кондакаре [19], можно считать небольшой очерк В. М. Ундольского «Замечания для истории церковного пения в России» [28], опубликованный в журнале Императорского Московского общества истории и древностей российских «Временник» за 1846 г.1 В нем автор сообщает важные сведения об объеме и размере кодекса (115 листов, в четверть), самоназвании и составе рукописи, датирует Кондакарь началом XII в. После сравнения Кондакаря с древними нотированными Стихирарями, В. М. Ундольский приходит к выводу об уникальности содержащихся в кодексе «нотных знаков», которые не похожи на знаменную нотацию, а также отмечает наличие неких знаков «для остановки (числом до пяти) тоже особого вида» [28, с. 3]. В данном случае, вероятно, речь идет о так называемых пяти мартириях, которые устойчиво употребляются в текстовой строке кондаков Лаврского Кондакаря, схожи с буквами греческого алфавита и в некоторых случаях могут действительно восприниматься как знаки членения поэтического текста.

В. М. Ундольский одним из первых указывает на возможную схожесть нотации Кондакаря с греческими невмами, что свидетельствует о его знании семиографии не только древнерусских, но греческих рукописей. Для иллюстрации этого предположения он публикует два снимка Лаврского Кондакаря

(л. 43, 47) с песнопениями свв. князьям Борису и Глебу и свв. Маккавеям для того, чтобы «любители и знатоки церковного пения» самостоятельно смогли провести анализ нотации и дать оценку его высказыванию [28, с. 47—48]. Примечательно, что автор очерка обращает внимание на образованность русских певчих, которые уже в XII в. не только знали такую нотацию, но и самостоятельно сочиняли и записывали песнопения русским святым.

В 1853 г. известным деятелем Русской православной церкви, историком и исследователем архимандритом Макарием (Миролюбовым) впервые было составлено описание Благовещенского Кондакаря2. Характеристика кодекса вошла в значительный труд архимандрита «Памятники церковных древностей в Нижегородской губернии», который был опубликован в периодическом издании Императорского Археологического общества в 1857 г. [8, с. 194—206]. Именно эта работа, незаслуженно забытая сегодня, стала первым исследованием такого значительного и уникального памятника древнерусской музыкальной письменности.

Труд архим. Макария включает: описание палеографических особенностей рукописи (формат, состав тетрадей, разлиновка, переплет, качество пергамена) и состава кодекса (жанры песнопений), характеристику месяцесловных памятей (в сравнении с современным календарем), анализ гимнографического текста (особенности написания букв, слов и некоторых текстов) и нотации, публикацию кондака свв. князьям Борису и Глебу (л. 52—52 об.). Здесь также впервые приводятся сведения о наличии греческих текстов, написанных в славянской транслитерации в составе Азматика. Автор, основываясь на анализе особенностей поэтического текста,

Титульный лист труда В. М. Ундольского «Замечания для истории церковного пения в России», 1846 г.

Лаврский Кондакарь. Кондак св. князьям Борису и Глебу (л. 43). Впервые опубликован В. М. Ундольским

относит Кондакарь к числу северных, а именно новгородских рукописей. Он датирует кодекс концом XI — началом XII вв. исходя из двух дат, относящихся к началу почитания преп. Феодосия Печерского, заключительная часть кондака которому содержится в рукописи на 41 листе1.

Исследователь также цитирует скрепляющую листы запись о принадлежности рукописи Благовещенскому Нижегородскому монастырю, которая была выполнена архимандритом Лаврентием в 1746 г.2 Запись, ко времени обращения к кодексу архим. Макария, уже сохранилась не полностью и имела утраты. Благодаря этому свидетельству сегодня можно утверждать, что около шести листов Благовещенского Кондакаря, включая лист, содержащий начало кондака Феодосию Печерскому, исчезли из рукописи в период с 1746 по 1853 гг.

Но наиболее интересными нам представляются мысли архимандрита, посвященные нотации рукописи. Поскольку термина «кондакарная нотация» в этот период еще не существовало, архимандрит Макарий, как и В. М. Ундольский, называет невмы «нотами». Их начертания он разделяет на несколько групп, а именно: 1) знаки, похожие на буквы греческого алфавита; 2) знаки (особенно верхнего ряда), похожие на буквы славянского алфавита; 3) знаки, включающие элементы диакритики (линии, точки, придыхания и проч.); 4) «крюковые» ноты, заимствованные от греков. В соответствии с таким распределением автор предлагает отнести нотацию Кондакаря к числу самых древних «азбучнокрюковых нот» [8, с. 199—201].

Проведя сравнение Благовещенского Кондакаря с опубликованными В. М. Ундольским снимками Лаврского Кондакаря, архимандрит Макарий приходит к суждению о сходстве нотных знаков двух памятников, однако указывает, что некоторые «ноты» Благовещенского Кондакаря в Лаврском памятнике уже не употребляются. Это важное наблюдение о различии словаря знаков кондакарной нотации Благовещенского и Лаврского Кондакарей, высказанное здесь впервые, будет отмечаться многими исследователями вплоть до настоящего времени.

В 1858 г. впервые в научный оборот вводится Типографский Устав с Кондакарем [7]. Краткие сведения о составе этого кодекса (с расшифровкой двух писцовых записей) были напечатаны в небольшой заметке архимандрита Саввы в Известиях по Отделению русского языка и словесности Императорской Академии наук [23, стб. 373]. Благодаря этой публикации, начиная со второй половины XIX в., начинается разностороннее изучение рукописи. В частности, архимандрит Сергий (Спасский) в 1875 г. в своем исследовании приводит состав месяцеслова Типографского Кондакаря в сравнении с Успенским Кондакарем и описание списка Студийского Устава [24, с. 22—24]. В 1879 г. архимандрит Амфилохий (Сергиевский) публикует ряд текстов кондаков и икосов из данной рукописи в параллель с греческими из ненотированного Кондакаря Синодальной библиотеки № 437³ с подробным разбором разночтений [1]. Наконец, И. Д. Мансветов в 1885 г.

Архимандрит Макарий (Миролюбов), впоследствии архиепископ (1817—1894)

Благовещенский Кондакарь. Кондак св. князьям Борису и Глебу (л. 52). Впервые опубликован архим. Макарием (Миролюбовым)

впервые воспроизводит полистное описание содержания рукописи, включая краткие сведения о палеографических особенностях, записях, рисунках Кондакаря и исследование фрагмента Студийского Устава, содержащегося в кодексе [9, с. 380—391].

В это же время изучением особенностей церковно-славянского языка древнейших рукописей занимался филолог-славист, палеограф, академик И. И. Срезневский. Им был опубликован свод рукописных памятников, отражающих древнерусскую письменность, в состав которого вошел Успенский Кондакарь 1207 г. [5]. Срезневский дает определение книге Кондакарь, перечисляет известные ему списки, указывает памяти русским святым, которые в них встречаются. На примере Успенского Кондакаря он раскрывает жанровый состав книги, а также рассматривает особенности начертаний букв церковно-славянского языка и отмечает особенности правописания [27, с. 170—172].

В начале 70-х гг. XIX в. известными палеографами и историками А. В. Горским и К. И. Невоструевым была закончена значительная работа (она продолжалась более двадцати лет) по описанию рукописей Московской Синодальной библиотеки. В заключительную часть этого исследования вошли сведения о Синодальном Кондакаре [4], содержащие полистное описание кодекса [6, с. 384—388]. Сведения о «нотах» или «нотных знаках» рукописи здесь максимально краткие: указывается только их наличие или отсутствие. Зато подробно изложен месяцесловный круг памятей в сравнении с пергаменными и современными минеями. На настоящий момент это единственное полистное описание Синодального Кондакаря.

Данные о составе Лаврского Кондакаря, ранее упоминавшемся в очерке В. М. Ундольского, были опубликованы в 1878 г. в работе, посвященной описанию рукописей Троице-Сергиевой лавры [12, с. 37]. В издании приводятся краткие палеографические сведения, жанровый состав кодекса по разделам, отмечены русские памяти: свв. князьям Борису и Глебу и Спасу Всемилостивому. Нотация рукописи указана как «крюковая».

Таким образом, к середине 80-х гг. XIX в. были составлены описания (разной степени подробности) пяти древнерусских Кондакарей. В первую очередь были зафиксированы: особенности жанрового состава, писцовые записи, содержащиеся в книгах памяти русским святым. Нотация не имеет в этот период точного определения и называется исследователями по-разному, как «ноты», «нотные знаки» или «крюки». В. М. Ундольским впервые отмечена разница между нотациями Стихирарей и Кондакарей, а архимандритом Макарием предложена попытка классификации начертаний знаков.

Первая классическая работа по истории и теории церковного пения, написанная протоиереем Димитрием Разумовским как курс лекций специально для студентов Московской консерватории, была опубликована в 1867 г. [18]. Это издание служило, прежде всего, учебником и охватывало период от древней христианской церкви до современного Д. В. Разумовскому времени.

Период бытования Кондакарей и кондакарной нотации на Руси автор называл «первоначальной эпохой греческого роспева», связывая, таким образом, происхождение нотации и первых «кондакарных» рукописей с Византией. Наблюдения, высказанные Д. В. Разумовским в этой работе, посвящены, прежде всего, исследованию технического устройства нотации кондакарей. Он вводит термин «кондакарное знамя», а роспев1, записанный этой нотацией называет «греческим» [18, с. 59, 111]. Автор впервые отмечает, что кондакарное знамя встречается не только в Кондакарях, но и в рукописях со знаменной нотацией и даже в виде вкраплений в знаменные песнопения [18, с. 59—60]. Сам роспев подчинен системе осмогласия, причем знатоки кондакарной «мелодии» знали разделение гласов на высокие и низкие, согласно греческой теории. По мнению автора книги, роспев Кондакарей не отличался мелодическим разнообразием, потому что состоял из «частных мелодий» (вероятно, речь идет об устойчивых невменных комплексах или по-певках), которые были связаны между собой и часто повторялись. А изучение первой эпохи греческого роспева в России невозможно, поскольку мелодии Кондакарей не были своевременно изложены другой нотацией и были утрачены к началу XIV в. [18, с. 112—113].

Однако, несмотря на столь категоричное мнение Д. В. Разумовского, изучение кондакарной нотации и певческой книги Кондакарь было продолжено.

Степан Васильевич Смоленский (1848—1909)

В 1901 г. на заседании Общества любителей древнерусской письменности С. В. Смоленский высказал свои первые наблюдения, касающиеся данной темы. В этом же году доклад был опубликован в издании ОЛДП [26]. Свои выводы автор сделал на основании исследования двух памятников, а именно Типографского и Лаврского Кондакарей. Они заключались в следующем [26, с. 27—30]: 1) двухрядовая кондакарная нотация похожа на греческую «чрезвычайно отдаленно», а рисунок многих кондакарных знамен вполне самостоятелен; 2) наличие мартирий в нотации указывает на одинаковое теоретическое строение кондакарной и греческой нотаций; 3) кондакарными знаменами излагались не только кондаки, но и другие тексты, подчиненные системе осмогласия; 4) кондакарные знамена вводились в качестве эпизода в знаменную нотацию; 5)

нотация одинаковых песнопений в разных Кондакарях имеет различия. Отметим, что именно в этой работе Смоленского впервые применяется термин «кондакарная нотация».

Свои изыскания в области «загадочного» кондакарного знамени С. В. Смоленский продолжил: в 1906 г. в ОЛДП им был зачитан следующий доклад, уже полностью посвященный этой теме1. Степан Васильевич значительно расширил круг просмотренных источников: им были изучены все известные нотированные Кондакари (5 списков). Также он впервые ввел в научный оборот ненотированный «Погодинский Кондакарь XIII века», известный в настоящее время как вторая часть Кондакаря Общества истории и древностей российских (ОИДР) [21].

Среди новых направлений исследования Кондакарей, затронутых в этой работе, можно отметить следующие:

• 1)    Сравнительное изучение месяцесловных памятей Кондакарей, Стихирарей и Миней XII— XIII вв. Смоленский указал на 111 памятей, которые одинаково встречаются в этих книгах [22, с. 587].

• 2)    Исследование музыкальной формы кондаков как системы рифмования строк. Проводилось на примере кондака «Душе моя, душе моя, возстани, что спиши» (в среду 5-й недели Поста). Ученый впервые обратил внимание на указание «под(обен)», встречающиеся в середине текста многих кондаков, которое означает повтор первой невменной строки [22, с. 590].

• 3)    Изучение системы подобия кондаков. Осуществлялось на примере образца 6-го гласа «Еже о насъ» (кондак Вознесению) и девяти кондаков, написанных на этот подобен и образца 3-го гласа «Дева днесь» (кондак Рождеству Христову) и восьми подобных кондаков [22, с. 591].

• 4)    Исследование кондакарной нотации как системы, состоящей из нотных знаков (нижняя строка) и знаков, обозначающих оттенки исполнения (верхняя строка). Детальное изучение нотации ударных и безударных гласных привело Смоленского к выводу о значении некоторых кондакарных невм нижнего ряда.

• 5)    Мартирии кондакарной нотации. Автор отметил стабильное использование мартирий в Лаврском, Успенском и Синодальном Кондакарях. В Типографском Кондакаре мартирии выскабливались или вымывались, что говорит о работе справщика над этой рукописью. Смоленский сделал предположение, что наличие или отсутствие мартирий в нотации Кондакарей может свидетельствовать о различных местах написания памятников [22, с. 592].

• 6)    Греческие тексты или «грецизмы» Благовещенского Кондакаря и исследование Азматика [22, с. 589—590].

• 7)    Судьба песнопений, изложенных в Кондакарях. Смоленский предполагал, что исчезновение Кондакарей из богослужебной практики связано с проведением церковной реформы в конце XIII в. В отличие от Д. В. Разумовского ученый считал, что кондакарные песнопения были переизложены крюками. А один из путей раскрытия мелодического

значения кондакарных песнопений лежит через их изучение в редакциях XVI в. [22, с. 594—595].

К сожалению, по всем направлениям исследования, которые наметил С. В. Смоленский, в работе приводятся только выводы без примеров и подробного их описания. В связи с этим сегодня мы не можем оценить объем проделанной работы и предложенную систему доказательств. Однако выводы и наблюдения Смоленского, высказанные в данном докладе, чрезвычайно значительны. Многие из них получат свое дальнейшее развитие в исследованиях второй половины XX — начала XXI вв., некоторые его высказывания не проверены до сих пор.

В 1906 г. силами Общества любителей древнерусской письменности была организована экспедиция русских ученых на Афон с целью выявления, описания и копирования различных образцов греческих певческих книг и нотаций [2]. С. В. Смоленский, организатор экспедиции, надеялся обнаружить в монастырских архивах и славянские рукописи с древнейшим типом нотации, похожим на кондакарную. Однако эти надежды не оправдались. После изучения афонских рукописей Степан Васильевич окончательно пришел к мнению о русском происхождении кондакарной нотации, поскольку аналог этой нотной записи так и не был найден.

В 1906 г. в «Вестнике археологии и истории» была опубликована статья преподавателя Бугурус-лавского Духовного училища К. И. Пападопуло-Керамевса, содержащая критический отзыв на книгу С. В. Смоленского «О древнерусских певческих нотациях» [13]. В ней автор декларирует утверждение о том, что все певческие нотации, включая и кондакарную, были получены славянами из Византии «вместе с их теорией и практикой». Очевидно, что Пападопуло-Керамевс работал с доступной ему рукописью Благовещенского Кондакаря, так как в

Знамена греческихъ пападикъ     Знамена славянскихъ кондакарей

Сравнительная таблица невм греческой и кондакарной нотаций К. И. Пападопуло-Керамевса статье он ссылается только на этот памятник1. Он обратил внимание на большое количество содержащихся здесь греческих текстов (включая Азматик), на гласовые слоговые формулы — «энихимата», применяющиеся византийскими певцами, а также на невмы верхнего ряда кондакарной нотации, которые являются аналогом безгласных (или хирономиче-ских) знаков, называемых «большими ипостасями». Пападопуло-Керамевс публикует сравнительную таблицу, в которой приводит начертания больших ипостасей (14 невм с названиями) по греческой книге Пападики и их аналог в кондакарной нотации [13, с. 166]. Этот пример сравнения семиографии больших ипостаз и кондакарных знаков стал первым в истории сравнительного изучения кондакарного и греческого невменного письма. Ссылаясь на некое

Протоиерей Василий Михайлович Металлов (1862—1926)

историческое свидетельство об исполнении кондаков «особым хором исключительно из светских лиц» в Византии2, автор делает вывод о существовании там сложного кондакарного роспева, который и был получен русскими «в законченном виде».

Значительный вклад в исследование Кондакарей и кондакарной нотации внес протоиерей В. М. Металлов, создавший, по сути, первую монографию, посвященную нотированным рукописям так называемого «студийского» периода [10]. В рамках книги «Богослужебное пение русской церкви в период домонгольский» были рассмотрены пять Кондакарей, имеющих нотацию: Типографский, Благовещенский, Лаврский, Успенский, Синодальный. Здесь впервые наиболее полно и правильно был представлен жанровый состав песнопений каждой из книг (включая количественный показатель), а также высказаны предположения о месте создания рукописей по ряду признаков. Одной из самых спорных (вплоть до настоящего времени) является гипотеза Металлова о киевском происхождении Типографского Кондакаря [10, с. 181—185].

• В.    М. Металлов не отрицал заимствование кондакарного пения из Византии. Он считал, что кондакарные песнопения вводились в русское богослужение как подражание византийскому пышному церемониальному обряду [10, с. 233]. А кондакарный роспев он приравнивал к придворному «демественному» пению. Как и С. В. Смоленский, Металлов отмечает наличие в Кондакарях слоговых вставок, таких как «анена», «хивуа» и др., «византийских» мартирий, греческих певческих терминов, слоговых формул гласа, которые свидетельствуют о близости Кондакарей к их «греческому оригиналу» [10, с. 121—122; 174—176]. Кроме уже известных фактов о возможном влиянии Устава Великой Церкви и его отражении в некоторых песнопениях Кондакаря, Металлов рассматривает кондакарное знамя как записанную на пергамене византийскую хирономию, которую воспроизводил доместик при руководстве певцами.

Однако, основательно изучив образцы кондакарного письма1, ученый пришел к выводу, что эта нотация является неким «сплавом» нескольких семиографий. Он высказал ряд новаторских предположений о том, что невмы кондакарной нотации включают элементы византийской, греко-сирийской, армянской семиографии, а также остатки древних демотических египетских знаков. Влияние Востока, особенно Сирии, отразившееся в невмах кондакарной нотации, ученый связывал с многонациональным Афоном, где, по его мнению, и была изобретена эта нотация [10, с. 166—167].

Протоиерей В. М. Металлов не поддерживал предположение С. В. Смоленского о реформе церковного пения в конце XIII в. Утрату кондакарного роспева на Руси он связывал с непростой исторической ситуацией: с татаро-монгольским нашествием и падением Византии и, как следствие этого, потерей отношений двух православных держав. Чуждое «византийское» пение, требующее виртуозного владения голосом, со сложной системой записи не прижилось в этот период на Руси [10, с. 235]. Прежде всего, В. М. Металлов рассматривал Кондакари как исторические и археологические памятники. Возможно, поэтому он не высказывал никаких предположений о дальнейшей судьбе кондакарного роспева и расшифровке кондакарной нотации.

Еще один крупный ученый-медиевист начала XX в., ближайший друг и коллега С. В. Смоленского — А. В. Преображенский также придерживался «византиноцентриской» позиции и писал о полном заимствовании славянами греческой нотации и напевов. Антонин Викторович специально не занимался исследованием Кондакарей, его научные интересы были направлены на корпоративное изучение палеовизантийской и древней знаменной нотации, зафиксированной в Стихирарях [14; 16]. Но некоторые общеизвестные к этому времени факты об этих певческих книгах и нотации он поместил в своих исторических работах [15; 17]. Также Преображенским был обнаружен лист с кондакарной нотацией XIV в., в одной из древних Миней Синодального собрания [3], о чем сообщил в своем докладе Смоленский [22, с. 594].

Таким образом, к началу XX в. учеными-медиевистами были изучены почти все списки древнерусских Кондакарей (исключая первую часть Кондакаря ОИДР). Рукописные кодексы введены в исторический контекст развития церковнопевческой культуры Российского государства. Проведена атрибуция, датировка памятников, определен жанровый состав певческих книг, осуществлен статистический подсчет песнопений. Так как почти все исследователи склонялись к византийскому происхождению как самих книг, так и кондакарной нотации, то особое внимание было направлено на выявление «греческого» в Кондакарях: перечислены все греческие тексты, элементы византийского осмогласия, включая мартирии, слоговые гласовые формулы и пр. Высказан ряд гипотез о происхождении семиографии кондакарной нотации, о значении невм и судьбе кондакарного роспева после XIII в.; положено начало компаративному анализу знаков кондакарной и греческой нотаций.

Огромный багаж накопленных знаний и необычайный интерес к изучению рукописного наследия своего Отечества способствовали стремительному развитию науки о древнерусском певческом искусстве, которое было прервано трагическими событиями начала XX в. Но высказанные гипотезы и предложенные пути дальнейшего становления научного знания, безусловно, не утратили своей ценности и по сей день.