Духовно-цензорская деятельность епископа Арсения (Иващенко)

* Photos are taken from open sources.

Епископ Арсений (в миру Антоний Ильич Иващенко, 1830–1903) в научных кругах известен как выдающийся специалист в области истории Византии, переводчик и издатель греческих текстов XII–XV вв.1, знаток древних и новых языков — латинского, греческого, немецкого, французского, итальянского, испанского, румынского, многих западных славянских наречий2. Однако в имеющейся историографии ничего не говорится, за исключением лишь упоминаний3, о цензорской деятельности владыка Арсения, хотя она продолжалась только в столице Российской империи в течение 13 лет. Нельзя не отметить и подчеркнуть, что это был довольно продолжительный срок для такой ответственной и сложной должности. В данной статье мы в общих рассмотрим некоторые аспекты этой деятельности.

Биография этого архиерея и ученого не так богата на выдающиеся внешние события. Родился он в семье священника Херсонской губернии в 1830 г. Далее последовал традиционный для выходца из духовного сословия путь: учеба в ду-

Епископ Арсений (Иващенко)

ховном училище, Херсонской духовной семинарии, Киевской Духовной Академии. Примечательно, что, еще поступая в духовную академию, он уже проявлял и демонстрировал недюжинные способности и глубокие познания в области истории. Протоиерей Димитрий Певницкий, однокурсник владыки Арсения, впоследствии вспоминал о вступительных экзаменах в Киевскую духовную академию: «В комиссии по истории председателем был профессор Андрей Васильевич Граников. Ответы были не важные. Но удивил ответами одесский студент Иващенко (скончавшийся в сане епископа Кирилловского). Он обладал обширной памятью. Не помню, какой билет ему достался. Только он говорил много и долго, между прочим, о каких-то царях Тетроках, чего мы и не слыхивали. Кажется, и профессор Граников, вообще требовательный, был удивлен»4.

Окончив академию в 1853 г. со степенью кандидата богословия и приняв монашеский постриг, иеромонах Арсений пошел по духовно-образовательному пути: инспектор Одесского училища, учитель Волынской семинарии. В 1859 г. переведен в Воронежскую семинарию, где сначала трудился в качестве преподавателя, а с 1863 г. — инспектора. С 1865 по 1868 гг. являлся редактором «Воронежских епархиальных ведомостей»5. С 1868 г., будучи уже архимандритом, о. Арсений трудился ректором Полоцкой духовной семинарии, из которой в 1872 г. переведен на должность члена Санкт-Петербургского духовного цензурного комитета. В 1886 г. последовало назначение на должность настоятеля Заиконоспасского московского монастыря. С 1889 г. о. Арсений трудился в Московской синодальной конторе. Наконец, в 1893 г. в Исаакиевском соборе был рукоположен в архиерейский сан и был назначен сначала епископом Каширским, а потом епископом Кирилловским, викарием Новгородской епархии. От последующих предложений занять самостоятельную кафедру отказывался («никуда от Новгородских святынь»), скончавшись в 1903 г. викарием6.

Теперь что касается непосредственно цензорской деятельности, начавшейся в 1872 г. В имеющихся биографических очерках владыки Арсения всегда особо подчеркивается его жертвенность при относительно небольших доходах. Действительно, жалованье столичного духовного цензора составляло 1000 руб. в год. И это при том, что, например, годовое жалованье доцента духовной академии в это же время составляло 1200 руб., экстраординарного профессора — 2000 руб., ординарного профессора — 3000 руб.7 На этом фоне доход столичного цензора выглядел довольно скромным. При этом, согласно действовавшим правилам, цензорам было запрещено занимать одновременно с этим какую-либо другую должность. Предполагалось все время тратить исключительно на цензурирование поступающих рукописей, книг, брошюр, статей и т. п.

При этом свободное время у духовных цензоров, трудившихся в 1870–1880-х гг. было. Объем работы был не таким значительным как в 1850–1860-х гг. Примечательно, что в период в 1870–1871 гг. в Санкт- Петербургском цензурном комитете трудился всего один (sic!) цензор — архимандрит Геласий (Клементьев), который, как видно, вполне справлялся со своими обязанностями, хотя, конечно, и не без напряжения. Безусловно, такую ситуацию нельзя назвать нормальной. На первый взгляд кажущаяся при возросшем объеме литературы парадоксальной ситуация объясняется тем, что именно в 1860-х гг. появляется целый ряд структур, которые взяли на себя по сути дела цензорские обязанности. В качестве примера можно указать на Учебный комитет при Св. Синоде, который должен был с момента своего учреждения в 1867 г. рецензировать все издававшиеся и предназначавшееся для духовных училищ и семинарий учебники и учебные пособия. Духовные академии, согласно уставу 1869 г., получили право издавать свои периодические издания и монографии наставников под своей собственной цензурой. В каждой епархии, начиная с 1860 г., постепенно учреждаются свои епархиальные ведомости, для просмотра за содержанием которых назначался отдельный цензор из числа духовенства соответствующей епархии. До 1860-х гг. все вышеуказанные материалы должны были проверять духовные цензоры из Санкт-Петербургского и Московского духовных цензурных комитетов. Теперь ситуация изменилась кардинальным образом. Именно поэтому вполне можно согласиться с одним из биографов епископа Арсения, отметившего, что в период службы в Санкт-Петербурге у владыки было время на научные занятия8.

Вместе с тем, даже относительно небольшой объем поступавших рукописей требовал особого внимания и осторожности, чтобы не пропустить в печать откровенно слабые и даже вредные тексты. Относительно безболезненно проходи ли цензуру статьи для духовных столичных журналов (например, для журнала

«Странник»), редакторы которых сами по сути проводили первичную цензуру, одобряя или не одобряя тот или иной текст к печати. Другое дело, когда в цензуру свои рукописи представляли неопытные, но при этом иногда довольно амбициозные авторы, среди которых были как образованные священники, так и малограмотные крестьяне или отставные солдаты.

В качестве иллюстрации рассмотрим несколько случаев, когда архимандрит Арсений вынужден был запрещать рукописи к печати. Несмотря на то, что будет приведено небольшое количество примеров, считаем, что и они позволяют взгля-

нуть на ключевые моменты из жизни духовных цензоров второй половины XIX в.

Начнем с акафистов, которых во второй половине XIX столетия в духовные комитеты поступало очень и очень много. Разумеется, их качество было разным. Ч то-то сразу пропускалось в печать, что-то сразу же забраковывалось, а с какими-то текстами цензоры вынужден были «возиться» длительное время, приводя их вместе с авторами в надлежащий вид с точки зрения содержания9.

В сентябре 1872 г. о. Арсений вынужден был запретить акафист св. ап. Иоанну Богослову. Цензор четко, хотя и кратко, сформулировал свои замечания. Во-первых, о. Арсений обратил внимание на «неправильность языка», т. е., стилистическую неряшливость. Во-вторых, в тексте акафиста встречались неясные и невразумительные выражения. В-третьих, в рукописи события из жизни апостола излагались не в хро- нологической последовательности. Наконец, в-четвертых, цензор обратил внимание на часто встречающееся «несоответствия воззваний в икосах с основною мыслью ико-сов»10. В итоге, на основании 236 статьи цензурного устава11, рукопись была отклонена12.

Следующая история с цензурированием акафиста оказалась более продолжительной и, как кажется, довольно любопытной. В июне 1872 г. архимандрит Арсений не пропустил к печати рукопись «Акафист Пресвятой Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии, чудесами своими в чудотворной Ея иконе Почаевской благодатне сияющей», поскольку в ней встречались «ошибки против словосочинения славянского, выражения, часто неудобовразумительные, мысли, могущие вести к не православному пониманию учения веры»13. Примечательно, что акафист составил ни кто-нибудь, а законоучитель Нежинского лицея священник Андрей Хойнацкий, впоследствии протоиерей, автор многочисленных проповеднических,

Протоиерей Андрей Хойнацкий

литургических и церковно-и сторических сочинений, член Московского общества любителей духовного просвещения, церковно- археологического общества при Киевской духовной академии и исторического общества преподобного Нестора Летописца14. Как бы то ни было, по мнению архимандрита Арсения, несмотря на статус составителя, представленный акафист не заключал в себе никакой «назидательности»15.

На этом история не закончилась. В следующем 1873 г. священник Андрей Хой-нацкий составленные им тропарь, канон и акафист Почаевской иконе Божией Матери представил уже в Московский духовный цензурный комитет, где эти тексты рассматривал протоиерей Филарет Сергиевский. Московская цензура была более благосклонна и в итоге акафист был разрешен и отправлен в Св. Синод, который и должен был, согласно уставу духовной цензуры, вынести итоговое суждение. Увы, вердикт высшего церковного органа был отрицательным. И здесь особый интерес представляет мотивационная часть: «при существовании общего акафиста и канона молебного Божией Матери издание акафистов в честь разных икон Ее представляется излишним»16.

Впрочем, священник Андрей Хойнацкий руки не опустил и, став уже протоиереем, представил акафист вместе с несколькими другими службами на рассмотрение в Синод в 1883 г. Итоговое решение по этим богослужебным текстам, спустя 10 лет, вновь пришлось выносить именно архимандриту Арсению. На этот раз цензор был более благожелателен, хотя и сделал целый ряд исправлений. В итоге, в 1883 г. акафист был разрешен. Смеем предположить, что этому в определенной степени способствовало и то обстоятельство, что в 1883 г. отмечался пятидесятилетний юбилей «Почаевской Лары со дня включения ее в число православных российских лавр»17.

Отдельного внимания заслуживают рукописи с описанием чудес. Последние в синодальный период были под особым контролем священноначалия. В июле 1873 г. архимандрит Арсений не пропустил в печать переведенную с греческого языка рукопись «Чудеса Пресвятой Богородицы». Причина заключалась в том, что в тексте, по мнению цензора, заключались «сказания о чудесах, частию правдивою историей не подтверждаемые, частью странные историческими и даже географическими несообразностями наполненные, частью заимствованные из католических легенд сказочного характера»18.

Пришлось о. Арсению запрещать и сочинение (точнее, отдельные места), посвященное пока еще не причисленному к лику святых иеромонаху Серафиму Саровскому. Речь идет о представленной летом 1877 г. из типографии князя Владимира Владимировича Оболенского рукописи под названием: «Сказания о благодатных дарах пустынника и затворника Саровския обители, иеромонаха Серафима». В итоге цензор запретил печатать содержащиеся в тексте «сказания новые против прежде известных в печати, сказания, не проверенные и не подтвержденные местной епархиальной властью»19. Мотивируя свой отказ, цензор сослался на синодальные указания, правда, без конкретики.

Это привело к тому, что князь Оболенский обратился с жалобой на цензора в Синод. Из сохранившегося в синодальной канцелярии архивного дела по данному вопросу видно, что автором- составителем жизнеописания и чудес иеромонаха Серафима Саровского являлся настоятель Павло- Обнорского монастыря игумен Иоасаф (Тол-стошеев)²⁰. Важно отметить, что о. Иоасаф был учеником прп. Серафима Саровского, впоследствии он примет схиму так же с именем Серафим²¹.

Игумен Иоасаф 31 августа 1877 г. написал доверенность на князя Оболенского, из текста которой следовало следующее: «Небезызвестно Вам, что я принял на себя труд издать жизнеописание и чудеса подвижника и пустынно- жителя Саровской обители — иеромонаха старца Серафима.

Не имея возможности лично испросить разрешение духовной цензуры на напечатание означенного издания, я уполномочиваю Ваше Сиятельство представить за Вашею подписью в С.- Петербургский Комитет Духовной Цензуры и получить из него рукопись о жизни и чудесах иеромонаха старца Серафима. В случае ежели бы Комитет Духовной Цензуры нашел неудобным допустить к печатанию означенное издание в целом или части его, прошу Вас испросить на это разрешение Святейшего Синода, для чего поручаю Вам подавать от Вашего имени в Святейший Синод и в другие Правительственные учреждения, а также и должностным лицам прошения, заявления, выслушивать решения, получать с них копии, изъявлять на них удовольствие или неудовольствие, приносить жалобы, словом вести это дело на правах полновластного владетеля, как бы я сам. Доверенность эту Вы можете передать в части, или целом другому лицу, и во всем, что Вы по ней законно учините, я Вам верю, спорить и прекословить не буду»22.

Князь Оболенский написал жалобу в Синод на неправильное, с его точки зрения, решение столичного духовного цензурного комитета 28 ноября 1877 г. Сначала князь отметил, что цензура в июле 1877 г. пропустила к печати только те сведения о чудесах, которые неоднократно публиковались в предыдущих изданиях и не разрешила печатать сведения о новых чудесах, «требуя о них удостоверения епархиальных начальств»23. По мнению Оболенского, такое распоряжение было неправильным, поскольку новые «сказания» об о. Серафиме не представляли по сути, «никакого различия с прежде уже напечатанными, и кроме того они касаются лица известного всей России своими деяниями. Получение же удостоверений о них от всех епархиальных начальств представляется, по многосложности дела, невозможным, потому что новые сказания об отце Серафиме получены почти из всех губерний Империи и некоторые из них относятся к давно истекшему времени, и за тем все это повлечет за собою лишь подтверждение в чудесах подобных тем, которые уже были напечатаны»24.

Синод вынужден был отреагировать на данную жалобу, отправив в виде указа запрос в столичный цензурный комитет на предмет того, кто и почему не пропустил рассматриваемую рукопись к печати в полном объеме. Примечательно, что в этом указе Синода, направленном в цензурный комитет от 11 января 1878 г. за № 60, автор- составитель игумен Иоасаф именуется уже схиигуменом Павло-Обнорского монастыря Серафимом25.

Комитет в ответ на запрос Синода ответил, что сведения о новых чудесах были запрещены архимандритом Арсением на основании синодальных же указов от 31 августа 1850 г. за № 9273 и от 18 декабря 1868 г. за № 3735. Первым указом, после рассмотрения пропущенной столичным цензурным комитетом к печати книги «Письма Святогорца к друзьям своим о Святой Горе Афонской» (Ч. II. СПб., 1850), содержавшей рассказы о новых, но не подтвержденных местной церковной властью чудесах, было дано знать всем духовным цензурным комитетам, «чтобы все сочинения, в которых заключаются сказания о разных неизвестных нашей Церкви чудесах, они представляли с мнением в Св. Синод и ожидали разрешения»26. Вторым указом

Синод запретил публиковать в рукописи «Жизнеописание святителя Питирима» сведения о чудесах. Разрешалось только сделать примечание, что о чудесах святителя Питирима имеется запись в Тамбовском кафедральном соборе27. Само собой предполагалось, что цензурные комитеты в схожих ситуациях будут поступать подобным же образом, т. е., не пропускать к печати сведения о новых чудесах, не засвидетельствованных епархиальной властью.

Рассмотрев ответ столичного духовного цензурного комитета, Св. Синод своим указом от 28 февраля 1878 г. просьбу князя В. В. Оболенского не удовлетворил,

Александр Дюма (сын)

не разрешив печатать сведения о новых чудесах без подтверждения епархиальных начальств28. Можно только предположить, учитывая статус просителя и духовный авторитет составителя, что данное дело доставило немало неприятных минут для о. Арсения.

Теперь, что касается запрещенных переводных сочинений. Например, в мае 1872 г. о. Арсений «по причине грамматических ошибок, неточностей в смысле, изуродовании текстов Св. Писания» не пропустил в печатать сочинение некоего Попандопуло «Золотой труд»29. Еще один запрещенный труд принадлежал перу ни кого-нибудь, а Александра Дюма (сына). Точнее, речь шла о нескольких страницах из памфлета последнего «L’homme-femme» («Мужчина-женщина», 1872). На указанных страницах, подлежащих рассмотрению духовной цензуры, согласно отзыву о. Арсения, речь шла о со- творении человека, о зле и искуплении. Однако этот перевод ни в целом, ни в какой-либо своей части не мог быть разрешен к печати, «потому что мысли автора не основаны на Библии, а суть произведения фантазии и некоторого галантерейного отношения к женщине. В частности, мысли: о первом человеке, как муже-жене, которому Господь дал повеление плодиться, об организации женщины, о том, что вечность не доступна отдельной личности и др. такие мысли»30. В итоге, на основании 237 статьи цензурного устава31, указанные страницы были запрещены.

Приходилось духовным цензорам проверять в том числе и изображения. Причем речь шла не обязательно об иконах. Так, в мае 1872 г. архимандрит Арсений не пропустил к печати рисунок «Освящение русской церкви в Ницце», присланный из гражданского цензурного комитета. Причин было несколько. Во-первых, цензор не смог рассмотреть надпись на рисунке, которая была «сделана неявственно, так что смысла не примечается, кроме слова “оупокою”». Во-вторых, непонятным было положение первенствующего священнослужителя на рисунке. Наконец, в-третьих, цензор никак не мог понять, «какой именно момент в освящении схвачен кистью художника». В итоге цензор заключил, что этот рисунок, «без надлежащего исправления, к печатанию дозволен быть не может»34.

Разумеется, цензуре приходилось проверять и стихотворения, обращая внимание не только на содержание, но и на форму. В январе 1873 г. о. Арсений запретил, присланное из Одессы стихотворение «Ангел и демон», поскольку основная мысль произведения сводилась к учению о предсуществовании душ. Кроме того, встречались в сочинении недостойные о небожителях мысли, а также выражения, противоречащие, по мнению цензора, морали и нравственности (например, о. Арсению не понравились выражения «счастливой грешницы» и «невинной грешницы»)35.

Если говорить собственно о богословских сочинениях, то в 1873 г. цензор запретил присланную из гражданского столичного цензурного комитета рукопись под весьма своеобразным названием «Легкий катехизис». Архимандрит Арсений сразу же отметил неуместность подобного заголовка. Что же касается содержания, то было обращено внимание на то, что катехизис «проникнут лютеранством и по местам необстоятельно излагает дело»36.

Время от времени цензорам попадались, насколько можно судить из кратких отзывов, и публицистические работы, которые по несоответствию тогдашней церковной политике, также запрещались. Например, в 1874 г. о. Арсений запретил статью «Одна лишь Изгарь без блесков» «по неосновательности и резкости суждений о предполагаемой реформе церковного суда»37. Учитывая то обстоятельство, насколько острым был тогда и остается сейчас вопрос о церковном суде, остается только догадываться, в каких именно выражениях автор запрещенной рукописи высказывался об этой проблеме.

В ноябре 1872 г. о. Арсению пришлось рассматривать брошюру, посвященную чрезвычайно острой на тот момент времени международной церковной проблеме — «Болгарской схизме». Рассматриваемая брошюра под названием «Определение Константинопольского собора по вопросу о Болгарском экзархате», судя по всему, отражала греческую позицию. И из краткого, но при этом максимально деликатного отзыва цензора, можно сделать вывод, что в тексте содержалась критика позиции, которую занял Святейший Правительствующий Синод Российской Православной Церкви. О. Арсений запретил брошюру, ссылаясь на 237 и 239 статьи цензурного устава, отмечая следующее: «В ней (брошюре. — Д. К.) выражается преждевременное и небеспристрастное суждение о важном деле, касательно решения коего миролюбивым и справедливым образом заботятся пастыри Церкви, и заключаются как обидно вызывающий тон по отношению к высшему Церковному Правительству, так и несправедливые нарекания на Св. Синод Русской Церкви»38.

Нужно было духовным цензорам отчасти разбираться как в истории, так и в нумизматике. Например, в декабре 1875 г. о. Арсений запретил, «по странности воззрений и неосновательности догадок», представленное в прозе и стихах «Описание золотой монеты с изображением Муция Сцеволы» некоего Пасовского39. Возможно, краткость отзыва вынудила автора представить свою рукопись повторно. Поэтому в апреле следующего 1876 г. о. Арсений вынужден был вновь рассматривать указанное выше «Описание». Правда, в этот раз отзыв был более развернутым, так как необходимо было аргументированно пресечь все возможные в дальнейшим попытки представлять рукопись к печати.

Итак, из нового отзыва следовало, что Пасовский представил в цензурный комитет рукопись, включающую три отдельных сочинения: 1) Описание золотой римской монеты с изображением Муция Сцеволы; 2) Второе странное воззрение с основательной догадкой и доказательством на первое; 3) Стихотворное пояснение той же монеты⁴⁰. Что же смутило и заставило выдающегося специалиста в области византологии о. Арсения отказать автору в пропуске к печати его прозаических и поэтических комментариев в отношении указанной монеты? Во-первых, автор считал рассматриваемую им монету выбитой римлянами в память Муция Сцеволы в 5000 году от сотворения мира и притом с аллегорическим указанием именно на этот год. Однако, как справедливо указывает цензор по сути на школьную ошибку автора-«исследователя», римляне не имели понятия о сотворении мира, считали мир вечным и летоисчисление свое вели от основания Рима. Во-вторых, на монете читалось слово «civilis», а не Сцевола. Кроме того, золотая монета появилась в Риме только спустя двести лет после Сцеволы. В-третьих, придаваемый монете символический смысл — указание на имеющего родиться Спасителя миру, Сына Божия, совершенно произволен и бездоказателен. Наконец, в-четвертых, путаница в изложении, недостаток понимания дела и малограмотность таковы, что, как считал цензор, «затрудняют чтение и понимание произведений автора, не говоря уже о странности самого содержания; в пример грамотности можно предоставить первые страницы “Второго странного воззрения” и “Стихи”, где пострамляется (так в тексте. — Д. К. ) Ренан с своим выводом в сочинении Via Iesu (как будто Ренан по-латыни написал какой-то “путь Иисуса”)»⁴¹. Данная рукопись вполне оправданно была запрещена на основании 236 статьи устава духовной цензуры.

Завершая этот общий разговор о цензорской деятельности архимандрита Арсения в Санкт- Петербургском духовной цензурном комитете для полноты картины следует отметить, что о. Арсений с 1865 по 1868 гг. был цензором проповедей духовенства Воронежской епархии, а в 1888–1889 гг. состоял цензором изданий «Общества любителей духовного просвещения» в Москве42. Другими словами, цензорская деятельность красной нитью проходит практически через всю жизнь епископа Арсения. При этом, рассмотренные материалы позволяют утверждать, что владыка был всегда максимально внимателен к поступающим рукописям, пропуская или даже поправляя некоторые тексты, и запрещая тексты или совершенно безграмотные, или подлежавшие ограничениям на основании указов Св. Синода. В том числе и этим профессионализмом можно объяснить тот факт, что архимандрит Арсений в 1886 г. сначала был перемещен в Москву, а затем рукоположен в архиерейский сан.

Между Сциллой и Харибдой духовно-ц ензорской деятельности владыка Арсений прошел вполне достойно, хотя и не без неприятных для себя историй.