Дуэль в прозе В.В. Набокова

В прозаических произведениях В.В.Набокова – рассказах, повестях, романах – довольно часто появляется дуэль в самых разнообразных функциях художественного элемента поэтической системы.

Дуэль как ведущая тематическая линия предстает в двух русских рассказах писателя «Подлец» (1927, сборник «Возвращение Чорба» 1930) и «Лебеда» (1932, сборник «Соглядатай» 1938). Герой первого рассказа, разбогатевший русский эмигрант Антон Петрович, застав жену со своим компаньоном Бергом, вызывает соперника на дуэль. Однако не выдерживает напряжения, что нарастает по мере приближения рокового часа поединка, и сбегает от собственных секундантов, не добравшись до условленного места. Развязка представляется несколько фарсовой и в общих чертах, словно бы воплощает мысль, мелькнувшую у Пьера Безухова перед поединком с Долоховым: «Уйти отсюда, бежать, зарыться куда-нибудь» [Толстой 1956: 397]. Но если Пьер приходит к этой мысли под влиянием отвращения к дуэли как к возможному убийству, не приносящему никакого морального удовлетворения, то герой рассказа В.В.Набокова бежит в страхе перед физическим страданиями и смертью.

Гимназист Путя герой рассказа «Лебеда» внезапно узнает о том, что его отец вызвал на дуэль задевшего его честь депутата Туманского. Весь вечер и утро следующего дня мальчик пребывает в сильном волнении, он боится самого страшного исхода поединка: «Путя писал на доске: “...поросший кашкою и цепкой ли бедой...” Окрик, – такой окрик, что Путя выронил мел. “Какая там “беда”... Откуда ты взял беду? Лебеда, а не беда...”» [Набоков 1990а: 356]. В конце концов, из газеты герой узнает о том, что дуэль завершилась бескровно: «Граф Туманский, стрелявший первым, дал промах, после чего его противник выстрелил в воздух» [Набоков 1990а: 360]. Основную коллизию рассказа составили личные переживания самого В.Набокова по поводу предполагаемого поединка его отца В.Д.Набокова, описанные в автобиографии «Другие берега». В 1911 г. в газете «Речь», редактируемой Набоковым-старшим, некто Снесарев был уличен во взяточничестве и в ответ опубликовал в своем издании «Новое время» статью оскорбительного характера, написав о том, что «человек скромного достатка, В.Д.Набоков женился на богатой московской купчихе исключительно из-за денег» [Анастасьев 2002: 43]. Владимир Дмитриевич,

незадолго до этого случая выступал противником подобного «способа выяснения отношений» [Анастасьев 2002: 43], однако сейчас он посчитал, что иного выхода для него нет. Поскольку Снесарев, уличенный в преступном деянии, считался недуэлеспособным, то Владимир Дмитриевич адресовал свое послание непосредственно редактору «Нового времени» М.Суворину с требованием немедленно напечатать в издании опровержение оскорбительного материала, в противном случае следовал вызов на поединок. Суворин опровержение печатать отказался и отклонил вызов Набокова. Самого поединка в итоге не случилось, но можно сказать, что противники обменялись выпадами, пусть и публицистического характера: Владимир Дмитриевич изложил всю историю на страницах своего издания, опубликовав тут же ответ Суворина с отказом принять вызов и прибавив в заключение, что вторично вызывать противника не имеет смысла, так как он «и за себя не отвечает» [Ильин, Люксембург 1999: 681].

Рассказ «Лебеда» насыщен автобиографическими подробностями, претерпевшими некоторые изменения. Так, эпизод возвращения Пути домой из гимназии в ожидании исхода дуэли почти полностью воспроизводит аналогичный момент в «Других берегах»: контрастно представлены нетерпение юного героя и непреодолимая медлительность извозчика. Однако в описании душевных мучений автобиографического героя, испытанных по пути домой, красной нитью проходит русская литературная дуэльная традиция: начиная от А.С.Грибоедова, заканчивая М.Ю.Лермонтовым – в рамках которой, конечно же, упоминается история А.С.Пушкина и драматический момент дуэли Онегина и Ленского. В автобиографии присутствует также иной литературный вариант дуэльной темы: сцена поединка Кассия Колхауна и Мориса Джеральда из «Всадника без головы» Т.Майн Рида. Повествователь не включает ее в контекст истории о несостоявшейся дуэли отца. Возможно, это объясняется тем, что сцена поединка героев Майн Рида сопровождается в произведении В.В.Набокова ироническими комментариями по поводу сомнительных, с его точки зрения, художественных достоинств произведения; а тон повествования об отце героя достигает трагической глубины.

Возвращаясь к рассказу «Лебеда» следует отметить, что в основном события рассказа следуют приводимым в автобиографии фактам, замеченные расхождения между ними свидетельствуют о различном смысловом наполнении этих сюжетов. В рассказе поединок состоялся, отец Пути защитил свою честь, но беды, которой так страшится мальчик, не случилось. Шишков старший, дождавшись выстрела соперника, стреляет в воздух, не стремясь непременно убить противника, но, словно следуя замечанию В.В.Набокова, приведенному в «Комментариях к роману А.С.Пушкина “Евгений Онегин”»: «Тут надобно помнить, что честь восстанавливается не столько собственным выстрелом, сколько проявлением способности хладнокровно встретить чужой» [Набоков 1998: 443]. Шишков младший оказался достойным своего отца: «Если б уже быть в восьмом классе, нет, хотя бы в седьмом... Тогда предложить: я тебя заменю» [Набоков 1990а: 360]. В «Других берегах» история поединка не заканчивается счастливым разрешением конфликта, наоборот, несостоявшаяся дуэль служит предвестием грядущей трагедии: «Все это было давно, - задолго до той ночи в 1922-ом году, когда в берлинском лекционном зале мой отец заслонил Милюкова от пули двух темных негодяев, и, пока боксовым ударом сбивал с ног одного из них, был другим смертельно ранен выстрелом в спину» [Набоков 1990в: 246]. В автобиографии герой-повествователь ставит целью проследить развитие «узорных» линий собственной судьбы, проявляющихся в повторении определенных деталей, эпизодов, впечатлений. Дуэль отца, наряду с «замечательным примером левитации» [Набоков 1990в: 244], когда Владимира Дмитриевича подбрасывали благодарные крестьяне поместья Выра (каковая картина сравнивается с видением отца «среди плывущих огней, в еще не закрытом гробу» [Набоков 1990в: 244]), а также с темой «дымных ирисов» -поэтического образа А.Блока - ознаменовавших, собственно, момент сообщения трагического известия, составляет один из моментов такого жизненного узора: потерю отца, близкого и любимого человека, сыгравшую значительную роль в становлении человека и писателя В.В.Набокова.

Возможно, именно вследствие такого сильного потрясения, испытанного писателем в раннем возрасте, дуэль многократно отразилась на страницах его произведений. В качестве характерологической детали дуэль встречается в таких русскоязычных романах писателя, как «Защита Лужина» (1930) и «Подвиг» (1932). Отец главного героя первого из произведений Лужин старший, задумав во многом автобиографическую повесть «Гамбит», вводит одним из действующих лиц Валентинова, в действительности представлявшего «что-то среднее между воспитателем и антрепренером» [Набоков 1990а: 40] его сына. В пространной характеристике персонажа между прочим указывается: «Он носил на указательном пальце перстень с адамовой головой и давал понять, что у него были в жизни дуэли» [Набоков 1990а: 44]. Значительность Валентинова оказывается показной и неподлинной, он играет отрицательную роль во всей судьбе Лужина: «<Валентинов> безостановочно поощрял, развивал его <Лужина> дар, ни минуты не заботясь о Лужине-человеке» [Набоков 1990а: 52]. Сигнализируя об этом, автор характеризует его как человека небезупречного в моральном отношении, «дающего понять», что у него был дуэльный опыт, то есть вульгарно выпячивающего столь деликатную тему. Аналогичную роль - роль детали, тем или иным образом характеризующей персонажа, выступает дуэль и в англоязычном романе В. Набокова «Bend Sinister». Некий Квист, к которому главный герой Адам Круг обращается за помощью в организации нелегального пересечения границы, желая создать о себе благоприятное впечатление, сообщает: «Видите этот шрам? <...> Я получил его на поединке в Венгрии, четыре года назад. Мы дрались на кавалерийских саблях» [Набоков 1993: 439]. Подобная самореклама скрывает за собой гораздо большее, чем просто приукрашивание собственных достоинств, она сигнализирует о фальшивости всего духовного облика Квиста, который, как проскальзывает в одном из авторских комментариев, является агентом провокатором. Михаил Платонович Зиланов, один из персонажей романа «Подвиг», наоборот, снискал уважение Мартына Эдельвейса, главного героя, знавшего не из показного самолюбования о том, что Зиланов «спасся от большевиков по водосточной трубе и когда-то дрался на дуэли с октябристом Тучковым» [Набоков 1990а: 207].

В «Даре» (1937) дуэль упоминается неоднократно. Федор Константинович Годунов-Чердынцев, приступая к созданию биографической книги о своем отце, в «Очерках прошлого» некоего Сухощокова, находит следующую историю, основным действующим лицом в которой является его дед. Кирилл Ильич Чердынцев в 1836 г. уехал за границу, об его американских приключениях Сухощоков пишет: «Нажитое состояние он проиграл в экарте на миссисипском кильботе, отыгрался в притонах Нового Орлеана, снова все просадил и после одной из тех безобразно-продолжительных, громких, дымных дуэлей в закрытом помещении, бывших тогда фешенебельными в Луизиане <...> заскучал по России, и <...> вернулся в Европу» [Набоков 1990б: 90]. Примечательно, что одним из аспектов непринимаемого отцом и сыном Годуновыми-Чердынцевыми облика деда является его участие в поединке, чем-то напоминающем дуэль, описанную в романе Т. Майн Рида «Всадник без головы». Здесь описывается поединок, происходящий в закрытом помещении -по сигналу колокола противники входят в пустой бар, после обмена первыми выстрелами они пытаются рассмотреть друг друга в дыму, выстрелов же насчиталось одиннадцать. Все основные характеристики совпадают с теми, что упоминаются в истории Чердынцева-деда. Для русской литературной дуэльной традиции характерна форма дуэли согласно французскому кодексу (а volonte), частично основанному на правилах пистолетных дуэлей, принятых в Англии и Ирландии. В.В.Набоков отмечает это в «Других берегах», а также в «Комментариях к роману А.С.Пушкина “Евгений Онегин”». Форма поединка, известная писателю из произведения Майн Рида, оказывается связанной отнюдь не с самым достойным русского дворянина образом действий, что характеризует персонажа, вернее приводимую историю о нем, в глазах Федора и его отца определенным образом.

В главе «Дара», посвященной жизнеописанию Н.Г.Чернышевского, упоминается о «шутовской дуэли палками», произошедшей после «некоторой возни» с поклонниками супруги его Ольги Сократовны. Автор отмечает шутовской характер дуэли, а также нетрадиционный выбор оружия, что служит непрямым обозначением его неприязненного отношения к персонажу, наряду с общим саркастическим пафосом повествования. Мотив избиения явно недуэлеспособного противника палкою, как своебразный эквивалент дуэли появляется в «Соглядатае», «Камере Обскуре», «Аде».

В англоязычных романах «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941) и «Посмотри на арлекинов!» (1972) дуэль становится более значимым сюжетным мотивом: отец Себастьяна Найта так же как и отец Вадима Вадимовича погибает на дуэли. Но если для первого это событие становится одной из величайших трагедий в его жизни, то второй лишь отмечает «револьверную дуэль» отца в общем событийном ряду своей родословной.

Гумберт Гумберт в «Лолите» (1956) пишет, что, отравляясь на последнюю встречу с Лолитой, он «со строгой и романтической тщательностью человека, собирающегося на дуэль, проверил, в порядке ли бумаги, выкупался, надушился, побрил лицо и грудь, выбрал шелковую рубашку и чистые подштанники, натянул прозрачно-темные носки» [Набоков 1992: 279]. В итоге, оказавшись в доме Куильти, герой совершает жестокое убийство безоружного человека, что является недостойной и извращенной форму возмездия, столь же уродливую, как и страсть героя к девочке-подростку. В данном случае превалирует самая неприглядная крайность поединка - ритуализированное убийство, хотя как раз ритуал честной дуэли не соблюден и, по сути, извращены все моральные нормы.

Следование букве дуэльного кодекса своеобразно обыгрывается в романе «Ада» (1969). Драться на дуэли становится семейной традицией в роду Винов, к которому принадлежит один из главных героев романа Ван Вин. Демон Вин, отец Ванна, дрался на шпагах из-за Марины Дурмановой, каковой поединок сравнивается в тексте романа с «“кровавой Мэри” в американской кабацкой перебранке», что явно отсылает к уже упоминавшейся сцене дуэли в романе Майн Рида. Ван Вин, мучаясь подозрениями относительно верности своей возлюбленной Ады, постоянно вынужден пребывать в «преддуэльном» настроении. Так, прибыв в поместье Ардис налегке, среди предметов первой необходимости Ван предполагает приобрести пару дуэльных пистолетов. Он вступает в рукопашную, а затем требует и добивается извинений от Перси де Пре, претендующего на благосклонность юной красавицы. Он готов избить тростью ввиду недуэлеспособности противника Ф. Рака, хочет стреляться с мужем Ады. Единственная же настоящая дуэль у Вана происходит по совершенно иному поводу. Отправляясь на поиски двух предполагаемых возлюбленных ветреной Ады - де Пре и Ф. Рака - Ван, находясь в возбужденном состоянии, вступает в нелепую драку с неким капитаном Тэппером. В поединке с ним на следующий день Ван оказывается ранен, сам же после стреляет в воздух. В принципе, все необходимые формальности дуэльного кодекса в этом случае соблюдены: секунданты договариваются о месте и времени дуэли, подготавливают оружие, отмеряют расстояние и линию Барьера. Ван, готовясь к дуэли, побрился и принял ванну, а также составил послание отцу на случай неблагоприятного исхода. Однако весь поединок носит характер не трагического действа, а скорее комического. Так, секунданта Вану в незнакомом городе предоставляет противник; соответственно секунданту постоянно приходится напоминать о том, «небритым» и «попахивающим», а после завершения дуэли зачем-то кладет записку Вана к себе в карман, чем вызывает следующую реплику героя: «Да порвите же, идиот!» [Набоков 1995: 298]. И, наконец, эмоции раненого Вана: он радостно смеется. Интересным является тот факт, что оба искомых противника Вана, из-за которых он и очутился в этом городке Калугано, погибают в это время по вполне объективным причинам: граф де Пре погиб во время военного конфликта, Ф. Рак скончался от отравления. Дуэль, в которой участвует Ван, в целом является бессмысленной и скрупулезное следование букве дуэльного кодекса, противопоставленное совершенно несерьезному настрою героя, словно подчеркивает абсурдность ситуации.

Таким образом, дуэль многообразно появляется на страницах набоковской прозы. Она может представлять собой ведущую тематическую линию в рассказах, характерологическую деталь в текстах романов, сюжетный мотив. На фоне автобиографического подтекста дуэльной линии в творчестве писателя выступает четкая система этических норм и традиционных установлений, которая определяет эстетические принципы изображения героев и ситуаций в произведениях В.В.Набокова.