Еще раз о феномене культурного слоя

В отечественной первобытной археологии понятие культурного слоя вырабатывалось преимущественно усилиями классиков палеолитоведения – П. П. Ефименко, С. Н. Замятнина, А. Н. Рогачева, П. И. Борисковского, И. Г. Шовкопляса, считавших эту категорию, при всей разнице их взглядов, «как нечто изначально данное, само собой разумеющееся и не требующее специального изучения» ( Александрова , 1990. С. 4). Такой вывод был убедительно обоснован М. В. Александровой, одной из первых среди советских исследователей пришедшей к пониманию двойственной природы феномена культурного слоя. Впервые он прозвучал в 1984 г. в ее докладе на Всесоюзном совещании, посвященном методике полевых археологических исследований памятников каменного века ( Александрова , 1990).

Четко сформулировав принципиальный вопрос, «что есть культурный слой?», М. В. Александрова не дает, однако, на него столь же ясного ответа, а ограничивается пояснениями частного характера, включая вопросы о компонентах слоя и о том, как он образуется. Наиболее полноценно при этом ею сформулирован ответ, в каких местах он генерируется: «…культурный слой формируется на местах поселений палеолитического человека» (Там же. С. 5), впрочем, это было известно и до нее. Обстоятельнее прозвучало рассуждение о разнице в слоях поселений, под которыми понимались места постоянного или длительного обитания (стоянки, стойбища), и таких специализированных объектов, как мастерские и охотничьи лагеря. Первые (по М. В. Александровой) выделяются «археологическими (культурными) остатками… и следами антропогенного воздействия на “почву” и почвенные процессы», вторые – «отсутствием одного из двух основных слагаемых культурного слоя – “заполнителя”, замещенного четвертичными отложениями, не претерпевшими воздействия человека» (Там же. С. 5, 6). Она полагает, что в этих случаях «мы будем иметь дело не с культурным слоем, но с близкими ему образованиями», причем «…принципиальное отличие одного от другого – по ее мнению – состоит в степени антропогенного воздействия на породу» (Там же. С. 6). С подобным утверждением можно согласиться лишь с той оговоркой, что если на стоянках, помимо артефактов, присутствуют явные следы переработки геологических напластований, то на кратковременных объектах следы воздействия на ландшафт и почву скрытые. Тем не менее они тоже есть и их можно уловить разнообразными естественнонаучными методами, среди которых следует, прежде всего, назвать фосфатный, фитолитный и комплексный биоморфный анализы.

В качестве двух основных слагаемых культурного слоя М. В. Александрова выделяет уцелевшие в виде объектов культурные остатки и подвергшиеся разложению органические материалы и изделия из них, а также минеральные краски, очажные материалы (уголь, зола, пепел) и т. п., объединяемые ею в «антропогенный компонент палеолитического культурного слоя». Этот «антропогенный компонент» она называет «заполнителем» (Там же. С. 5). Однако далее она пишет: «…для обозначения субстрата, заключающего материальные остатки неразрушенного поселения и образующего с ними органическое целое – культурный слой, – введен термин “заполнитель”… Заполнитель… представляет собой второе основное слагаемое культурного слоя» (Там же. С. 6). Тут налицо явное противоречие, так как в качестве заполнителя у нее выступают и «разложившиеся следы органических артефактов, краска, очажные материалы и пр.», говоря другими словами, явные продукты, произведенные человеком, и порода (геологическое тело), заключающая эти остатки, т. е. несомненный природный субстрат. Правильность такого вывода подтверждается фразой М. В. Александровой: «Его основой (заполнителя. – А. С.) являются четвертичные осадочные отложения, а также частично отложения, сформировавшиеся до прихода человека: разрушаемая людьми в процессе их обитания кровля того геологического слоя, на поверхности которого возникло поселение» (Александрова, 1990. С. 6). Таким образом, речь идет о геологических напластованиях или природной основе, а отнюдь не некоем особом заполнителе, и во избежание путаницы целесообразно, следовательно, развести антропогенную и естественную составляющие культурного слоя. В таком случае породу логично считать субстратом – первичным или базисным компонентом, а все антропогенные структуры в ней с их видимыми и невидимыми признаками – «заполнителем» или вторичными образованиями и, следовательно, своеобразными интрузиями.

М. В. Александрова полагает, что главную роль в формировании культурного слоя «играют осадки, отлагающиеся в процессе жизни поселения» (Там же), с чем вряд ли можно согласиться. Ибо факты весьма недвусмысленно говорят о крайне медленной стандартной скорости седиментации эоловых напластований (в среднем около 1 см за 300–500 лет) ( Сорокин , 2006). Подобной скорости явно недостаточно, чтобы их прирост накладывал радикальный отпечаток на генезис слоя еще в ходе обитания. Кроме того, численность жителей любой палеолитической стоянки, как и всего населения Циркумполярной зоны Евразии в плейстоцене, была весьма невелика, чтобы усилия людей радикально влияли на этот процесс.

Вызывает удивление и ремарка М. В. Александровой, что, «формируя свой состав из предметов и веществ антропогенного и природного происхождения, культурный слой приобретает черты как археологического, так и геологического образования, а оформившись в итоге в виде “слоя”, получает, кроме того, статус стратиграфического образования» ( Александрова , 1990. С. 7). Культурный слой – объект неодушевленный, следовательно, он никак не может быть творцом и «формировать свой состав», при этом черты геологического образования в нем присутствуют изначально, а отнюдь не благоприобретенные в процессе генезиса. Следовательно, в сущностном и философском отношениях эта фраза явно неудачна и не соответствует реальности. Зато двойственность природы культурного слоя ею отмечена совершенно верно.

Таким образом, считая вслед за основоположниками отечественного палеолитоведения следы построек главным компонентом палеолитического культурного слоя, а сам грунт – их заполнителем, М. В. Александрова (Там же. С. 5) совершает логическую ошибку. Ибо этим она нарушает причинно-следственные связи, при которых бытие геологических тел первично, а все результаты человеческой деятельности по отношению к ним, даже если они непосредственно внедрены в породу, вторичны. Это означает, что весь выбывший из употребления и попавший в землю инвентарь, обветшавшие постройки и заглубленные конструкции со всем их содержимым – это никак не базис поселения, а надстройка или, говоря другими словами, заполнитель (синонимы – наполнитель, включения, интрузия и т. д.) формирующегося слоя. И считать по-другому неверно.

Приблизительно в то же время вышла в свет весьма содержательная статья Г. И. Медведева и С. А. Несмеянова ( Медведев, Несмеянов , 1988), также сыгравшая положительную роль в теоретическом осмыслении этого фундаментального гносеологического понятия. В разделе, озаглавленном «Строение “культурных отложений” и проблема выявления культурного слоя», они утверждают: «Одним из важных путей познания местонахождений каменного века является изучение их геологического разреза… Любой слой такого разреза, в том числе и содержащий археологический материал, должен считаться геологическим слоем» (Там же. С. 113), с чем нельзя не согласиться. И добавляют: «Важнейшим отличием слоев, содержащих археологический, а точнее, культурный материал, т. е. культуросодержащих слоев, служит то, что в формировании тех из них, которые образовались на месте поселений или мастерских древнего человека, участвовали два процесса: естественный, т. е. процесс седиментации, и связанный с деятельностью человека – антропогенный процесс. При этом термин “антропогенный” понимается в его прямом смысле, как процесс формирования любых антропогенных материалов и образований, т. е. материалов и структурно-текстурных особенностей, связанных с любым видом деятельности древнего человека» (Там же. С. 113, 114). Подобный подход недвусмысленно отражает природные начала рассматриваемого феномена и определяет неосознанно-созидательную роль в этом процессе человека.

Далее в статье идет пояснение, что «традиционно “культурными” факторами считаются хозяйственно-производственный, хозяйственно-бытовой и хозяйственно-ритуальный (“духовный”). Кроме того, антропогенными являются и продукты собственно жизнедеятельности человека. Наиболее общим термином, объединяющим все разнообразие результатов взаимодействия процесса седиментации и антропогенного процесса, может служить термин “культурные отложения”» (Там же. С. 114). Культурные отложения – по мнению Г. И. Медведева и С. А. Несмеянова – могут быть:

• 1)    «первично-погребенными» (тафономичными) – непотревоженными, залегая на месте своего первоначального захоронения, что подтверждается их относительной планиграфической и стратиграфической целостностью;

• 2)    «перезахороненными», когда произошло разрушение первично погребенных культурных отложений (КО), фиксируемое нарушением первоначальной планиграфии и топографии, часто с сохранением КО на прежнем геоморфологическом уровне;

• 3)    «переотложенными», когда произошло перемещение предметов с места их первоначального захоронения на другие участки, гипсометрические уровни и геоморфологические формы, оказавшись тем самым в новой стратиграфической ситуации, где артефакты вмещены в иной геологический слой, пачку, пласт и т. д., во всех случаях более поздний по возрасту, чем сама культура;

• 4)    «экспонированными», когда при деструкции кроющих и вмещающих геологических отложений, проекции культуры па поверхность подстилающих пород и отсутствии нового захоронения культурные образования имеют поверхностное залегание. И поясняют, что «…в состав культурных отложений входят

  любые культуровмещающие (культуросодержащие) геологические слои (КГС), т. е. все разнообразие результатов захоронения и консервации следов деятельности древнего человека» ( Медведев, Несмеянов , 1988. С. 114, 115). Это позволяет им выйти на сущность культурного слоя. Они полагают, что «…собственно “культурный слой”, т. е. слой первичной концентрации культурного материала, является лишь одним из вариантов культуросодержащего геологического слоя (КГС), а именно слоем, в котором фиксируются следы (структурно-текстурные особенности и культурные, а точнее, антропогенные материалы) деятельности людей. Именно этот вид КГС создавался при непосредственном участии человека, т. е. служит свидетельством существования на месте его захоронения в разрезе разных типов поселений или мастерских. Но к КГС относятся и слои, в которых культурный материал был захоронен и без участия человека. Они образуются в результате разных видов разрушения культурных слоев как на месте прежних поселений – слои остаточной концентрации культурного материала, так и сопровождавшегося различными видами перемещения этого материала – слои его вторичной концентрации» (Там же. С. 115). Вне всякого сомнения, подобный подход уместен для мультислойчатых ГАО, когда в силу характерной для них высокой скорости седиментации существуют реальные возможности для выделения прижизненного этапа переработки человеком природных напластований и быстрого захоронения последними антропогенных следов. Тем не менее, как и всякая идеальная картина, эта несколько далека, по-видимому, от действительности, особенно если применять ее к равнинным ГАО. Более того, изыскания показывают, что даже в случаях высокой скорости тафономии культуросодержащие слои и сами артефакты подвергаются непременной переработке разнообразными природными феноменами, в результате чего значительно трансформируются и уже не достаются исследователю в первозданном виде. И здесь глобальную роль природных факторов вряд ли целесообразно преуменьшать. Следует также отметить, что роль человека в погребении формирующегося слоя вообще, по-видимому, ничтожна. Например, удаление углистой массы из очагов способно скрыть прилегающие к ним скромные по габаритам участки. А выкиды из хозяйственных ям или котлованов жилищ могут перекрыть прилегающие к ним фрагменты дневной поверхности и, соответственно, слоя, но не способны захоронить места поселений в целом. Сложнее обстоит с тем, воспринимать ли в качестве собственно культурных слоев те, «…в которых культурный материал был захоронен и без участия человека» (Там же), или их логичнее все же рассматривать в качестве культуросодержащих напластований, четко отделяя, следовательно, одно от другого? Тем не менее нельзя не согласиться с их утверждением, «…что только культурные слои возникают при участии антропогенного процесса», а также с тем, что «…любая совокупность следов человеческой деятельности доходит до исследователя в измененном состоянии» (Там же). Последнее и отражает, собственно, результаты воздействия природных феноменов на артефакты и слои.

Крайне интересным представляется наблюдение Г. И. Медведева и С. А. Несмеянова о том, что «характер седиментации налагает отпечаток и на возможности интерпретации археологического материала. Например, скопления, погребенные в аллювиальных и озерных отложениях, в силу внезапности и быстроты захоронения обладают наиболее высоким показателем “закрытости”. Близки к ним и ситуации захоронения ритмическими склоновыми процессами. Эоловые процессы, быстро погребая одни культурные отложения, неизбежно обнажают другие, чем создают ситуации механического совмещения и открывают доступ антропогенного внедрения в инокультурные отложения» (Медведев, Несмеянов, 1988. С. 117).

Далее, обсуждая типы памятников эпохи каменного века, они призывают «…все пункты находок древней культуры именовать нейтральным термином “местонахождения”» (Там же. С. 118), с чем крайне сложно согласиться. Дело в том, что этот термин уже в 1980-е гг. имел устойчивое отношение к поверхностным сборам находок (экспонированным «месторождениям»), не обладающим явными признаками культурного слоя. В таком значении он и служил своеобразной антитезой терминам «стоянка», «стойбище», «поселение» и некоторым другим, предполагавшим его наличие. Более удачным было бы, по-ви-димому, называть их все в терминах классической дисциплины «памятниками археологии» или нейтральным понятием «пункт», а в традициях геоархеологии – «геоархеологическими объектами» ( Медведев , 2008). Подобные обозначения не несут скрытого подтекста ни в виде функциональной принадлежности (типа памятника), ни тем более подспудного указания на наличие – отсутствие на нем культурного слоя. А термин «местонахождение» логичнее использовать в традиционном значении, относя к нему все экспонированные объекты, не имеющие культурного слоя.

Весьма содержателен и следующий раздел их статьи, посвященный детальному анализу структуры культурных отложений и их элементов, признакам культурных слоев и типам первобытных поселений ( Медведев, Несмеянов , 1988. С. 119–125). На этом основании фундаментально выглядит их вывод о «генетической и временной взаимосвязи эпох формирования главных культурных слоев и почвообразования», иллюстрируемый материалами Средней Азии и Юга Средней Сибири (Там же. С. 130), однако подробное изложение этого сюжета значительно увело бы нас в сторону.

Широкую известность в археологической среде получило подкупающее своей краткостью определение культурного слоя, предложенное Х. А. Амирхановым ( Амирханов , 2000. С. 43). Он полагает, что «культурный слой – это структурное единство предметов, объектов и других остатков человеческой деятельности, залегающих в погребенном состоянии» (Там же; Амирханов и др ., 2009. С. 17). Оригинальное на момент выхода, это определение во многом устарело и уже не отражает современных тенденций развития знания. Прежде всего, необходимо сказать, что в такой интерпретации речь о культурном слое как таковом вообще не идет, а акцент переносится исключительно на «образующие некие структуры» антропогенные и археологические составляющие, с чем, разумеется, согласиться нельзя. Культурный слой – это, прежде всего, естественное (= природное) образование или, говоря иначе, геологическое тело, переработанное в ходе антропогенного воздействия с включением в него артефактов и других следов человеческой деятельности, а также результатов последующего процесса тафономии этих следов и компонентов. Это триединство, хотим мы того или нет, не только создает сам культурный слой (субстрат) и его заполнитель

(антропологические компоненты и их следы), но и достается археологу в качестве объекта исследования, говоря иначе – археологического источника. В результате для Х. А. Амирханова культурный слой выступает исключительно как одно из понятий археологии, а отнюдь не в качестве сложного геоархеологиче-ского феномена. К этому необходимо добавить, что анонсируемое «структурное единство» – это никак не объективная данность, наблюдаемая полевым исследователем в его ощущениях в процессе полевых изысканий. Это результат длительной природной трансформации мест обитания человека и всех приуроченных к ним артефактов. Вот почему крайне немаловажен кропотливый труд исследователя в полевых и камеральных условиях, итогом которого является реконструкция генезиса самого слоя и всех входящих в него компонентов с доказательством последовательности их включения, определением процесса тафономии и реальных структур, формировавшихся и бытовавших в одно и то же время. Это прижизненная и постседиментационная переработка геологических напластований и формирует ту картину, которую археолог наблюдает и пытается изучать, применяя к этому всевозможные способы раскопок и анализов, позволяющие более или менее адекватно воссоздавать те первоначальные структуры, которые сопрягаются с конкретными эпизодами местообитания.

Не вызывает сомнения, что стартовым механизмом для образования КС служит появление на конкретном участке палеорельефа человеческого коллектива, обустройство им бытовой инфраструктуры и сосредоточение в процессе жизнедеятельности на локальном месте значительного числа отходов производства и органических остатков. Никакого слоя (суглинка, глины, песка и т. д.) при этом человек с собой не приносит. Переработке в процессе жизнедеятельности подвергаются покровные отложения, но результат этого не идет ни в какое сравнение с тем, как формируются слои теллей, где базисом КС является приносимая человеком извне порода (глина, лёсс, илистые отложения и т. д.), которую перемешивают с навозом и которая идет на возведение построек, а после их разрушения служит материалом прослоев, вмещающих артефакты и создающих стратиграфию теллей. Повторюсь: они-то и служат базисом КС, который заключает в себе артефакты и все следы антропогенного воздействия. Ничего подобного в каменном веке Европейской России, включая, разумеется, и палеолит, никогда не было и быть не могло. В этой связи еще раз подчеркну: определение Х. А. Амирханова не отвечает современным естественнонаучным представлениям и прямо противоречит тому, что говорит геоархеология.

Из сравнительно недавних исследований по теории культурного слоя остановлюсь на работах почвоведа С. А. Сычевой и археолога Н. Б. Леоновой, которыми предложено наиболее четкое определение этого понятия. Под культурным слоем они понимают «антропогенный почвенно-литологический горизонт, образованный на месте поселения людей и включенный в толщу плейстоценовых или голоценовых отложений, а также в профиль голоценовых дневных и погребенных почв» (Сычева и др., 1998; Сычева, Леонова, 2004; Культурные слои…, 2006; Леонова и др., 2006). Прежде всего, обращает внимание тот факт, что почвы выступают как самостоятельная субстанция, что вряд ли справедливо, поскольку это элемент геологических напластований. Однако вывод, что слой выступает как бинарное (антропогенно-природное) образование и результат воздействия человека на среду обитания, следует рассматривать, безусловно, как положительный. Вместе с тем его археологическая составляющая выглядит несколько неопределенно. Например, такие типы памятников археологии, как мастерские, охотничьи лагеря или рыбацкие тони, – это отнюдь не места поселений, а специализированные объекты, которые, тем не менее, имеют явные следы человеческого присутствия, как в виде продуктов орудийной деятельности, так и следов переработки почвенного покрова, наличия кострищ, ям, западин и т. д. Очевидно и то, что их своеобразный слой далеко не всегда бывает связан с почвами, тем более исключительно голоценовыми. Аналогичное можно сказать и о могильниках. Совершенно очевидно, что могильные ямы и погребальные сооружения, заглубленные в толщу голоценовых и даже плейстоценовых напластований, в ряде случаев не будут совпадать с профилями погребенных почв, ибо порою внедряются в геологическую породу такого возраста, когда самого человека еще не было.

Несовпадение одного с другим характерно и для всех упомянутых выше кратковременных памятников, особенно в тех случаях, когда они приурочены к нестандартным формам рельефа – галечным и песчаным косам, котловинам выдувания дюн и боровых террас, конусам выноса и пр. Не вызывает сомнения, что в ряде случаев многие из них по факту не будут иметь почвенного профиля, однако исключать их из разряда памятников археологии и геоархеологических объектов, а их напластования – по крайней мере, из разряда культуросодержащих – весомых оснований, по-видимому, нет.

В случае перемещения артефактов и последующего захоронения реальная картина их залегания также не обязательно будет связана с почвой. А при экспонированном состоянии изделий подстилающая толща, на которой они покоятся, также может не иметь следов почвообразования. Хотя наиболее часто места поселений и их культурные слои – и с этим, по-видимому, не приходится спорить – все же бывают приурочены к почвенным горизонтам.

Таким образом, беглый анализ материалов, если суммировать все вышеизложенное, свидетельствует, что культурный слой имеет бинарную природу, которая предполагает непременное присутствие двух компонентов: а) породы (или геологического тела) и б) следов (признаков) человеческой деятельности. Последние выступают как в форме всего спектра артефактов, так и в виде негативов антропогенного воздействия на ландшафт и среду обитания ( Медведев, Несмеянов , 1988; Александрова , 1990; Медведев, Воробьева , 1998; Воробьева, Бердникова , 1999; 2001; Сычева и др ., 1998; Сычева, Леонова , 2004; Леонова и др. , 2006; Грачева и др ., 2006). И только в таком тандеме и возможен феномен культурного слоя.

Другим атрибутом культурного слоя служит его структурная взаимосвязь с памятниками археологии. Это, собственно, и выделяет признаки человеческого обитания среди всех природных образований, маркируя их визуально или проявляясь исключительно с помощью естественнонаучных анализов. Это означает, что под культурным слоем следует понимать геологическое тело с заключенными в нем артефактами и другими следами человеческой деятельности (Сорокин, 2012. С. 208–210). По сути своей культурный слой – это продукт генетического преобразования породы вследствие антропогенного вмешательства и глобальной трансформации последнего процессами природной переработки и тафономии.

Культурный слой стоянок каменного века образовывался главным образом за счет переработки покровных отложений того места, где поселялся человек. Обычно это были участки со стабильной поверхностью и развитыми почвенными профилями, реже в качестве мест поселений выбирались менее комфортные формы рельефа. Среда обитания включала и весь окружающий ландшафт, становившийся объектом воздействия, но культурные слои в качестве особой субстанции при этом обычно не формировались. В подобных случаях мы имеем дело с естественными напластованиями, включающими отдельные признаки обитания, говоря другими словами, культуросодержащие структуры. Культуросодержащими будут и все напластования с артефактами, находящимися в перемещенном состоянии в результате разнообразных природных катаклизмов. Сюда же относятся и все случаи вторичного перезахоронения, диахронные моментам заселения.

Роль седиментационных процессов в формировании культурных слоев из-за их малой скорости была, по-видимому, не столь существенной. Более того, реальный прирост напластований с захоронением следов обитания происходил обычно уже после того, как стоянка переставала функционировать, становилась элементом природной среды и вовлекалась в естественные, прежде всего почвенные, процессы. Это они и обеспечивали объем «культурных горизонтов» и ту цветность, которая фиксируется в ходе раскопок «культурных» напластований – привычную для многих серую или темно-серую окраску, вызванную естественными процессами гумификации и углефикации органических веществ. Антропогенные компоненты в виде углистой и сажистой массы, пепла, охры, тлена, органических остатков и даже жирности служили лишь дополнением к природному субстрату, не сказываясь радикально на общем его состоянии. Весомую роль в складывающейся палитре играли и разнообразные физико-химические процессы – наличие и объем солей железа, кальция, марганца и других элементов, а также целых и разложившихся новообразований, что и обеспечивало их разнородную пятнистость. Значительную роль в специфической окрашенности культурогенных и культуросодержащих напластований играла солифлюкция и другие типы крио- и педогенеза.

Формирование перекрывающих напластований в финале плейстоцена и голоцене на территории Лесной зоны при стандартных типах седиментоза было, вероятно, минимальным, недаром первые артефакты начинают встречаться уже на дневной поверхности или сразу под дерном. В ходе заселения «прирост» напластований происходил в основном за счет втаптывания в грунт утерянных и выбывших из употребления вещей, почвенных процессов и промывного режима. Поскольку захоронение материалов осуществлялось в активном почвенном горизонте, почвенный профиль в том или ином виде и сохранялся, особенно в тех случаях, когда были условия для относительно быстрого формирования перекрывающих прослоев, в результате чего и генерировались горизонты погребенных почв. Присутствие балласта явно указывает на перерыв в заселении. Немаловажно и то, что реальное захоронение культурного слоя осуществлялось преимущественно после того, как стоянку покидали. Это, разумеется, не отменяет того, что могли быть и этапы его разрушения и перезахоронения.

Любая первобытная стоянка в момент обитания представляла собой место аккумуляции не только неорганических материалов и артефактов, но и разного рода органических отходов, количество которых и служило, собственно, реальным стартовым механизмом генерируемого культурного слоя. Происходило это потому, что органика подвергалась разнообразным физическим процессам, а также становилась объектом переработки всевозможными живыми организмами. И процесс этот был тем сильнее, чем активнее была деятельность палеонаселения по замусориванию собственной среды обитания. Преобразующая роль фауны, аэробных и анаэробных бактерий неизбежно приводила к перевариванию, трансформации и перемещению в пространстве органических веществ, точно так же, как и перераспределению минеральных компонентов слоя, т. е. значительному перемешиванию «всего и вся». На это со всей очевидностью указывают изменения фосфатного, микробиологического и химического состава ГАО при их сопоставлении с фоновыми почвами ( Александровский , 1983; 1989; Александровский, Александровская , 2005; Демкин и др ., 1992; Демкин , 1997; Александровский и др ., 2011; Память почв…, 2008; Кренке и др ., 2012; Ершова, Кренке , 2014; Чернышева и др ., 2016).

Когда жизнедеятельность человека на конкретном местообитании прекращалась, природные процессы отнюдь не затухали, напротив, они на какое-то время лишь усиливались, поскольку для всех биологических видов исчезала субъективная помеха в виде человека. В конечном счете это и приводило к формированию нового генетического образования – культурного слоя. И особенно велика была в его генезисе роль почвенных процессов. За счет педогенеза и педотурбации осуществляется переработка всех признаков обитания, включая деструкцию костных, роговых, растительных и разнообразных других органических остатков и сооружений. Большая их часть прекращала свое физическое существование или становилась различимой лишь с помощью специальных методов, меньшая – сохранялась в виде негативов конструкций и артефактов, особенно если последние были изготовлены из минерального сырья. Наибольшему разрушению подвергается, без сомнения, органическая составляющая, хотя и она за счет углефикации в ряде случаев способна быть визуально осязаемой. В таком деформированном виде памятник и его культурный слой и становятся, как правило, объектом изучения.

В любом случае представляется очевидным, что основная роль в формировании культурных слоев первобытных памятников принадлежит разнообразным природным феноменам, а отнюдь не человеку ( Wood, Johnson , 1978; Vermeersch , 1999; Сорокин , 2000; 2003; 2007; 2013; 2016). Взвесь из артефактов, фауны, углей, охры и всего прочего в пачке рыхлых отложений, с которой чаще всего и отождествляется понятие культурного слоя памятников эпохи палеолита – мезолита, – это результат стандартного воздействия совокупных природных процессов на любые местообитания палеонаселения. А отнюдь не заслуга человека и даже не плод усилий «подлинного культурного слоя» ( Александрова , 1990. С. 8). И понимание сути этого явления – неизбежное следствие развития науки целом.

Роль человека состоит в том, чтобы освоить конкретное место и в меру сил и возможностей замусорить его, дабы дать старт вечному природному процессу тафономии всех антропологических внедрений с приведением их в омертвленное

(«литологическое») состояние, т. е. пока все они не перестанут представлять никакого интереса для природной деятельности.

Среда обитания – основа жизни человека в качестве биологического и социального вида. В процессе жизнеобитания человек не только адаптируется к экологическим условиям, циклическим изменениям природной среды, но и перерабатывает многие компоненты биосферы. Воздействие палеопопуляций на такие компоненты ландшафта, как почва, растительный покров и локальный рельеф, т. е. трансформация педогенетических и орогенетических процессов, находит непосредственное выражение в формировании особого геолого-антропогенного феномена, получившего наименование культурного слоя, а также артефактах, инфраструктурах и следах их переработки и тафономии, фиксируемых методами геоархеологии.

Необходимо подчеркнуть, что предметом изучения геоархеологии служит биосфера Земли, следовательно, он намного шире предмета традиционной археологии. Это же касается и методики геоархеологии, являющейся симбиозом естественнонаучных дисциплин, «пищу» для которых добывают путем археологических раскопок. В этой связи следует заметить, что разница археологического и геоархеологического подходов к культурному слою и другим феноменам принципиальная и состоит она, прежде всего, в РАЗНОМ подходе к источнику. В одном случае – это попытка выхода на некие исторические процессы, в другом – закономерности развития природы и человека, как одного из компонентов биосферы. Более того, памятник археологии – это, прежде всего, природный объект, хотя его генезис и инициирован «антропогенными внедрениями в геологическое тело». Вот почему отрицание в настоящее время принципов геоархеологии служит явным анахронизмом. Уверен, что объективное понимание феномена культурного слоя возможно лишь в рамках геоархеологического подхода.

Любые археологические раскопки – это процесс физического уничтожения источника. Понимание законов тафономии и использование в ходе изысканий методов геоархеологии в значительной мере определяют соотношение полученной исследователями и безвозвратно утраченной ими информации при раскопках каждого конкретного геоархеологического объекта. Это и определяет ответственность каждого исследователя перед доставшимся нам наследием и наукой.

Разумеется, я не утверждаю исключительную правильность своей позиции, и более того – не претендую на исчерпанность затронутой темы, однако всерьез полагаю, что мультидисциплинарный, характерный для геоархеологии, подход полноценнее отражает сущность данного фундаментального понятия, чем представления традиционной первобытной археологии, и этот текст может быть полезен для выработки адекватной теории культурного слоя.

Различия между археологическим и геоархеологическим подходами носят принципиальный характер. Это неудивительно, ибо в точности отражает современную парадигму, суть которой в разном подходе к источнику. Считать ли его сугубо археологическим или комплексным (мультидисциплинарным), когда методика археологических изысканий служит лишь действенным способом извлечения широкого спектра не только гуманитарной, но и естественнонаучной информации? Первое из этих направлений – традиционное, доминировавшее в науке на протяжении всего ХХ в., второе – геоархеологическое, давно получившее широкое распространение на Западе, но пока еще слабо представленное в отечественной науке. Тем не менее второе существенно расширяет познавательные источниковедческие возможности и выводит их на новый научный уровень. Надеюсь, что и этот текст окажется небесполезным для выработки адекватной характеристики обсуждаемого феномена.