Евразийская модель в динамике современной художественной картины мира

В сложной динамике современного мира науке приходится решать сложные проблемы фундаментального и прикладного характера, которые отражают одну из главных целей современного общества и личности - вписаться с наименьшими потерями в мир глобализации и интеграции. Неминуемость этих процессов актуализировали и проблемы национальной идентичности, менталитета и в целом самодостаточности человека в таком сложном временном и пространственном континиуме. Данная проблема имеет свою особую значимость в геополитическом пространстве и как евразийская идея, где именно центральное азиатское пространство является связующим началом для континентов Европы и Азии и двух цивилизаций - западной и восточной.

• Н.    Конрад в своих работах о смысле истории определял, что в истории человечества всегда есть моменты, которые означают не только конец чего-то большого, «но и начало чего-то нового; момента, который бросает свет и на будущее» [Конрад], таким началом нового в развитии художественной картины мира может сегодня стать евразийская модель мира. Понятие Евразии, введенное в научный оборот Н. Трубецким, которого, как известно, считают одним из первых евразийцев, евразийская идеология, основы содержательности евразийства были представлены как цивилизационный дуализм, т.е. как равноправная часть мира наряду с романогерманским (европоцентризмом), поэтому их не следует противопоставлять как культурные реальности Европы и Азии, но методологически следует изучать как особую модель мира, приобретающую свою актуальность в национальном и культурно-историческом контексте.

Основная проблема становления евразийской модели состоит в том, что она расширяется и обогащается, переставая быть только европоцентристской, опираясь при этом на двусоставную реальность мира - европейскую и азиатскую, восточную и западную, а Россию, как считают евразийцы, следует осознавать как Срединную страну, Евразию. Такое осознание необходимо принимать, имея в виду реализацию модели в новых культурных очертаниях и смыслах.

Многонациональное культурно-историческое пространство, где сходятся два геоландшафтных и цивилизационных пространства Запада и Востока, рождает как проблемы интеграции в глобальном мире, так и вопросы идентичности и толерантности - эти понятия в силу их современной актуализации нуждаются сегодня в особом пересмотре и переосмыслении в науках о литературе, языке, культуре в целом. Основополагающие факторы существования народов Сибири, Севера, Дальнего Востока, Центральной Азии в едином социокультурном пространстве -пространстве степи, тайги, леса, гор и тундры -закономерно проявляются и в единстве и своеобразии образа жизни, менталитета, традиций и обычаев народов. В таком понимании раскрывается историческая и культурная значимость самой проблемы. Можно начать с того, что через Сибирь проходил второй мировой путь - чайный, известно, что в свое время А. Герцен тиражи изданного в Лондоне «Колокола» отправлял в Россию с купцами, доставлявшими чайный груз. Спрятанное в чайных тюках издание попадало в город Кяхту, соединявший Запад с Востоком, и оттуда, из Кяхты, тираж «Колокола» уходил в Москву и Петербург.

Если рассмотреть литературоведческий аспект проблемы, то выявится социокультурный ресурс таких типажей, которые определены евразийцами как человек «леса» - сеятель, пахарь; человек «степи» - номад, кочевник, скотовод, человек «потока» - босяк, батрак. Социально и национально узнаваемые, эти типы нуждаются в переосмыслении, новом прочтении с позиций евразийской модели мира, что поможет многое понять современному читателю. Приобщение к новым социокультурным факторам в связи с евразийской моделью придает современной методологии в понимании литературного творчества особую глубину содержательности и значимости. В качестве еще одного такого типажа можно говорить об образе охотника, который так же, как и перечисленные выше, сформирован и создан жизненным и духовным пространством евразийского, очень богатого в своей основе художественного ресурса, особенно в связи с острейшими проблемами экологии - природы, взаимоотношений человека с окружающим его миром во всех проявлениях. У народов Сибири и Центральной Азии, где во многом средством выживания человека была охота, образ охотника особенно популярен и содержательно значителен. В связи с этим недостаточно оцененным в хакасской литературе, на наш взгляд, остается творчество одного из создателей хакасской прозы Ивана Костякова, писателя, который создал в своем творчестве уникальный мир - мир «охотничьих» рассказов, и этот художественный пласт экологической нравственной культуры многое сосредоточил в себе - историю хакасского народа, его культурные традиции, высокую нравственность хакаса как человека, действительно живущего в единстве с окружающим его миром.

В ситуации евразийского моделирования жизни определенным ресурсом могут стать духовные и культурные основы землепашеской, кочевой, охотничьей цивилизации, которые как эстетический концепт не востребованы как в реалиях самой современной жизни народов, так и в художественном творчестве. В литературе и искусстве многих народов евразийского региона популярен образ пояса, кушака (хакасский роман И. Костякова «Шелковый пояс», роман бурятского писателя Б. Мунгонова «Хилок наш бурливый» и др.), который как этнографическая деталь в дальнейшем становится эстетической идеей оберега, защиты, сохранения преемственности законов жизни в экстремальных условиях тайги, степи, леса, где постоянно действуют законы его благополучного существования.

Модель евразийства в литературах Сибири, Севера, Центральной Азии воплощает также образ шамана. Литература не раз создавала образ шамана, искусство камлания которого – открыть в результате этого действа все миры – верхний, средний, нижний. Необходимость изучения жизни человека на уровне космического сознания и планетарного мышления выводит к культурной этике космизма и планетарности как актуальному сегодня ресурсу взаимопонимания человека, наций и народностей, идее толерантности в жизни и искусстве.

Известно, что формирование самосознания человека начинается с узнаваемого ему и близкого. У одного из героев тувинского романа Куда-жи скулы на лице напоминали вымя невыдоен-ной коровы. Такая идейная, эстетическая характеристика самодостаточна, близка и понятна многим читателям. Метафора эта для читателя Монголии, Бурятии, Тувы, Хакасии несет генетическую содержательность, ее истоки – в жизни скотовода, номада, кочевника, в их ментальной и социальной сущности.

Типологизация проблем, возникающих на пути методологии, связанной с евразийской моделью жизни, убеждает: чем более будут укрепляться глобализирующиеся процессы развития, тем острее будут становиться вопросы этногенеза, идентификации и самоидентичности, как это подчеркивал в своих трудах Л. Гумилев. В проблемах этногенеза в связи с евразийством мы можем активнее опираться на этнические контексты – ландшафтные, ментально-культурные, психологические: этику и эстетику жизни скотовода, номада-кочевника, землепашца, охотника, т.е. художественные реалии тех представлений, которые впитаны человеком, что называется, с молоком матери.

В ситуации евразийского моделирования про- блемы национальной идентичности чрезвычайно актуализируются, и литература своими средствами, всей семантикой национальных образов («лица с необщим выражением») обогащает взгляд человека на мир. Например, образ-символ пояса, кушака, о котором уже говорилось, как о символе оберега и традиций преемственности между поколениями, самосохранения, выживания и сохранения себя в суровых условиях жизни, важен и актуален, как никогда. В силу особой слитности человека «леса» и «степи» с природой [Гачев] всегда был активен в литературе культ дерева. Выступающий как символ жизни, он связан у всех народов Сибири и Центральной Азии с целым кодексом запретов, когда человеку, прежде чем срубить дерево, как живое существо, следует попросить позволения и о многом подумать, прежде чем это сделать, – сегодня нужен думающий, размышляющий человек о проблемах всей жизни во всех ее проявлениях. Особая художественная сила романа писателя Бурятии И. Калашникова «Жестокий век» во многом обусловлена философскими раздумьями Тэмуджина – Чингисхана: «Первыми падают высокие деревья…», «Заглядываясь на высокие деревья, можно споткнуться о кочки» и т.д. Осмысление этих умозаключений героя Калашникова, будучи включенными в евразийскую парадигму человека «леса» и «степи», прочитывается современным читателем многостороннее и глубже, придает особую художественную значимость в восприятии романа.

Особым художественным ресурсом интеграции и идентификации в евразийской модели являются религиоведческие аспекты. Такие каноны мировых религий, как «возлюби ближнего как самого себя», «жить – значит страдать» и др., в той или иной форме и мере присутствуют в текстах бурятской литературы, должны активнее становиться частью ментальности молодых. Особая роль здесь принадлежит буддийским воззрениям, не до конца осознаваемым в герменевтической практике, но где многое направлено на совершенствование личности. Прежде всего это закон кармы как причинно-следственного смысла существования человека, когда за все надо отвечать и за все воздастся; особого внимания заслуживает закон страдания, предполагающий постоянный поиск истины и возможности приближения к ней, к ее абсолюту в познании жизни. Все основополагающие каноны мировых религий представляют собой нравственный ресурс каждого народа. Чингисхан, по мнению евразийцев, ценивших его наследие, считал, что религиозность – важная составляющая человеческого: чтобы исполнять свой долг, человек должен

Болдонова И.С. Образ Байкала в литературе как способ постижения фундаментальных истин бытия знать и верить, что его судьба находится в руках высшего существа, каковым является бог, поэтому человек подчиняется чему-то высшему, нематериальному, неземному началу и потому настоящий человек должен быть внутренне религиозным.

Евразийцы, как говорилось выше, расширили образную типажную картину литературы, привнеся в нее новые значения и содержательность типов. Особый интерес для нас в связи с этим представляет генотип человека «степи» – номада-кочевника, скотовода, предпочитающего одиночество, запрограммированного самой жизнью и бытом на существование в себе, вне видимой коммуникации, кроме вселенской, космической. Молчащий, но активно сосредоточенный в себе, в своем внутреннем мире номад, создающий сам этот внутренний мир в общении с окружающим его космосом, его молчаливое, лишенное внешней связи одиночество содержат в своей основе генетический код монгола, хакаса, тувинца, алтайца, бурята. Кочевая цивилизация, кочевой народ – это особый генетический тип человека, во многом полагающегося на самого себя, это особый символ существования, и не учитывать его – значит, обеднять методологию различных гуманитарных наук.

Проблемой переосмысления, современного прочтения в литературе должен стать еще один типаж, привнесенный евразийцами, герой многих произведений бурятских, алтайских, тувинских и др. произведений прозы и поэзии – человек «потока», батрак, у которого ничего нет, кроме самого себя. Когда герой М. Горького «босяк» Челкаш из одноименного рассказа уходит от односельчанина Гаврилы, гордо швырнув ему в лицо добытые воровством деньги, море смывает его следы на песке. В национальных текстах подобных образов немало, и значит, нужна сегодня модернизирующая позиция в восприятии образа батрака и «босяка (вспомним облик героя Кудажи, напоминающее «вымя выдоенной коровы»), но со своим «евразийским» лицом, в котором есть своя особая красота.

Все обозначенные проблемы говорят о сложностях методологического подхода, ведь соединение открытости и соборности православного человека с внутренней сосредоточенностью человека буддийских воззрений – несомненно, богатый социокультурный ресурс для исследования ментальности народов, населяющих просторы Сибири и Центральной Азии.

Л. Гумилев определял, что родина – это твоя связь с кормящим тебя ландшафтом, но она превращается в Отечество, когда ландшафт осваивается, и тогда в этом процессе благополучия возникают традиции, формируется культура, которая делает каждый народ неповторимым. Ученый как один из теоретиков пассионарности развития говорил о теории «толчка», взрыва, происходящего на стыке времен (конец и начало века), ландшафтов (север-юг, восток-запад) [Гумилев]. Евразийская модель мира самым прямым образом позволяет объяснить такие феномены развития человеческого общества.