Феномен имперского патриотизма в немецких политических памфлетах 1670-1680-х годов

Shelyshey S. S. The Phenomenon of Imperial Patriotism in German Political Pamphlets of the 1670s – 1680s. Vestnik NSU. Series: History and Philology , 2023, vol. 22, no. 1: History, pp. 9–19. (in Russ.) DOI 10.25205/1818-79192023-22-1-9-19

Пребывавший в тени Людовика XIV, император Леопольд I (1658–1705 гг.) долгое время не вызывал особого интереса у историков [Schumann, 2003, S. 14]. В немногочисленных посвященных ему работах он представлялся слабым, неподготовленным и неспособным правителем, по случайности оказавшимся на императорском престоле [Кампманн, 2017, с. 69–70]. На сегодняшний день отношение к Леопольду I коренным образом изменилось. Современная историография считает его одним из выдающихся императоров, при котором Священная Римская империя германской нации пережила возрождение после Вестфальского мира и во многом благодаря которому она существовала еще целое столетие [Шиндлинг, 1997, c. 206]. Его правление пришлось на период восстановления Священной Римской империи после политического, экономического и демографического кризиса первой половины XVII в., которое осложнялось внешнеполитическими вызовами: войнами против Людовика XIV и Османской империи. Внешняя политика Леопольда I была направлена на восстановление утраченных в ходе Тридцатилетней войны (1618–1648) позиций Империи на международной арене и возвращение положения европейского гегемона. Не менее важной задачей Леопольда I было укрепление позиций императорской власти, ослабленной Вестфальским миром, внутри самой Империи [Там же].

Достижению этих целей способствовала активная политическая пропаганда. Леопольд I стремился убедить подданных и союзников в своем величии и могуществе и создать образ сильной и «правильной» императорской власти 1. Особое значение для выполнения этой задачи имела публицистика, важнейшими функциями которой в раннее Новое время были формирование общественного мнения, идеологическое воздействие и связь между обществом и властью.

Публицистическое произведение могло быть кратким или подробным изложением какого-либо политического события либо содержать комментарий, представлять критику политических институтов, деятельности определенных лиц или в целом общественного строя. Немецкая публицистика второй половины XVII – начала XVIII в., представленная такими жанрами, как памфлеты, иллюстрированные листовки, периодика, ежегодники и календари (см. [Faulstich, 1998]), служила источником новостей и формировала коммуникативное пространство Империи [Schumann, 2003, S. 28; North, 2005, S. 239]. Специфика публицистики как исторического источника заключается в том, что она возникает в общественной сфере и выражает мнение определенной социальной группы по важным общественным вопросам. Это речь, обращенная к обществу, к читающей публике, связанная с личностным отношением и восприятием, поэтому публицистические произведения отличаются эмоциональной манерой изложения и частым намеренным искажением реальных фактов. Публицистика являлась реакцией на злободневные сюжеты и представляла мнение узкого слоя, формировавшегося на основе дворянско-бюргерской элиты. Литераторы, как и их читатели, принадлежали к образованным слоям общества, зачастую они занимались политической или экономической деятельностью, служили при дворе императора или немецких князей. Вместе с тем большинство политических трактатов публиковалось анонимно, многие публицисты использовали псевдонимы, поэтому не всегда можно определить территориальное, социальное или конфессиональное происхождение автора.

В конце XVII в. событиями, мобилизовавшими общественное мнение Империи и получившими широкое освещение в немецкой публицистике, стали войны против Людовика XIV и Турции [Schmidt, 2004]. В этот период появляется множество публицистических произведений, выступающих в защиту Империи и прославляющих действия императора. Эти сочинения современные исследователи связывают с развитием на рубеже XVII–XVIII вв. имперского патриотизма [Aretin, 1991; Wandruszka, 1993; Blitz, 2000, S. 74–89].

В историографии выделяют несколько волн проявления имперского патриотизма в немецкой публицистике раннего Нового времени, среди них рубеж XV–XVI вв., Тридцатилетняя война и войны против Людовика XIV [Stolleis, 1991, S. 8]. Эти периоды отличаются резким повышением количества произведений с национальным подтекстом и особо частыми отсылками к общегерманским ценностям. Авторы, вне зависимости от конфессионального и территориального происхождения, употребляют обобщающие термины «отечество», «Германия», «немцы», апеллируют к немецким обычаям, языку 2, моде 3, появляются даже такие характеристики, как «настоящий немец». Эти сочинения объединяет чувство принадлежности всех немцев к Империи и представление императора как немецкого правителя, защищающего «немецкую свободу» [Wrede, 2004, S. 455–463], т. е. специфическое устройство Империи и права имперских чинов. Исследователи связывают проявления имперского патриотизма с периодами, когда под угрозой было само существование Империи [Stolleis, 1991, S. 8–9; Wrede, 2004, S. 553–554]. Немецкие публицисты стремились убедить общество сплотиться вокруг императора в борьбе с общим врагом. При этом на первый план выставлялась опасность, угрожавшая не Империи, не политической системе как таковой, а самой немецкой нации, олицетворением которой, по представлению немецких публицистов, являлся данный политический строй.

Резкое увеличение проимперских публицистических произведений могло быть связано с происхождением авторов из среды, непосредственно зависящей от процветания Империи, среди них имперские юристы, профессора, дипломаты [Stolleis, 1991, S. 8]. В соответствии с концепцией социолога Ю. Хабермаса, чья работа «Структурное изменение публичной сферы: исследование относительно категории буржуазного общества» [2016] положила начало дискуссии о существовании в раннем Новом времени общественного мнения, имперский патриотизм, как особое направление в публицистике, был инициирован и представлен самой властью. На сегодняшний день большинство исследователей придерживается этого подхода и рассматривает публицистику как инструмент в руках господствующих классов, отражавший провластные идеи. Вместе с тем есть и противники теории Ю. Хабермаса (см.: [Schumann, 2003, S. 16–27; Wrede, 2004, S. 54–65]), доказывающие наличие в ранее Новое время как минимум части населения, способной дискутировать и высказывать свое мнение по поводу важнейших политических проблем и событий [Gestrich, 1994]. Существует также компромиссная позиция, согласно которой некоторые политические события могли вызывать большую реакцию в общественном мнении, скрытом и неактивном при обычных обстоятельствах [Schumann, 2003, S. 23]. При таком подходе, широкий общественный резонанс, вызванный агрессивной захватнической политикой Людовика XIV и турецкой угрозой, можно рассматривать как самостоятельное течение, являвшееся острой реакцией немецких публицистов на опасность внешнего завоевания.

Рост поддержки Империи и императора на страницах немецкой публицистики совпал с началом Голландской войны (1672–1678). Наибольшее количество публицистических произведений проимперской направленности вышло в период войны за Пфальцское наслед- ство (1688–1697). После ее завершения, в начале XVIII в., движение имперского патриотизма постепенно пошло на спад. Резкое появление и стремительное развитие имперского патриотизма в 1670–1680-х гг. объясняется тем, что в этот период война затронула непосредственно имперские территории: земли Эльзаса, курфюршества Трир и Пфальц. Наиболее значимыми событиями, получившими особенно широкое освещение в немецкой публицистике, стали первое и второе опустошение французскими войсками Пфальца (1688 и 1693 гг.). Между войнами не меньшую реакцию вызвала оккупация Францией в 1681 г. Страсбурга и нескольких небольших пограничных восточных княжеств в рамках политики «воссоединений». Кроме того, началась Великая Турецкая война 1683–1699 гг., в ходе которой в 1683 г. была осаждена Вена. Эти события формировали чувство опасности, угрожавшей Империи.

Имперский патриотизм в сочинениях публицистов проявлялся в трех проблематиках. Во-первых, он играл важную роль в формировании образа врага-француза. Правление Леопольда I началось в условиях сильного французского влияния в Империи, так как Франция являлась гарантом Вестфальского мира, и антигабсбургски настроенные имперские чины именно в ней, а не в фигуре императора, видели гаранта безопасности и свободы сословий, поэтому предпочитали ориентироваться на Людовика XIV. Однако к 1670-м гг. из-за все более агрессивной политики Людовика XIV Франция в глазах имперских чинов из гаранта безопасности начала превращаться в реальную угрозу свободе сословий [Кампманн, 2017, с. 75], что нашло отражение в немецкой публицистике. С началом боевых действий в 1672 г. на страницах политических памфлетов была провозглашена настоящая война против Франции и ее короля [Burkhardt, 1997, S. 67]. С 1672 г. и вплоть до окончания войны за Испанское наследство (1714 г.) появляется огромное количество сочинений, нацеленных на дискредитацию Франции. Среди публикаций того времени этой теме было посвящено существенно больше произведений, чем какой-либо другой 4. Немецкие публицисты писали об опустошении и разорении Пфальца и западных германских земель, что «французские кровопийцы» (Anonym, 1676, S. 36), как «свирепые кровожадные псы» (Anonym, 1676, S. 49), набросились на немецкие земли. При этом авторы сконцентрировали свое внимание не только на бесчинствах и жестокости французских солдат, но и на той угрозе, которую Франция, по их мнению, несла Империи. В основе антифранцузской пропаганды лежал постулат о том, что Франция желает заполучить имперский титул и императорский престол (Hosmann, 1675, Bl. B1r). Немецкие публицисты обличали стремление Франции дестабилизировать внутреннее положение Империи с целью низвергнуть власть императора: «Для того, чтобы в конце концов прийти к своей цели, Франция старается разделить курфюрстов и имперские сословия, <…>, сделать так, чтобы они отвернулись от императора» (Anonym, 1676, S. 14). Именно из-за Франции, по мнению немецких авторов, в Империи сохранялось «взаимное недоверие между католиками и протестантами» (Hosmann, 1675, Bl. G1v). Тем самым публицистика выступала против профранцузских настроений в Империи, призывая имперские чины ориентироваться на императора и сплотиться вокруг Леопольда I. Именно император представлялся защитником прав и свобод имперских сословий и блюстителем религиозного мира внутри Империи, а не Франция, гарант Вестфальского мира. Напротив, Франция, как писали немецкие литераторы, стремилась «накинуть на немецкую шею французское ярмо и заменить немецкую свободу тиранией Людовика XIV» (Hosmann, 1675, Bl. G3r), под которой в первую очередь подразумевались «порабощение» французской аристократии и преследования и угнетение протестантов [Wrede, 2005, S. 105; Schmidt, 1999, S. 218–221].

Вторым фактором, который способствовал развитию имперского патриотизма, были турецкие войны. Уже в начале правления Леопольда I имперские войска достигли успехов в непродолжительной войне с Турцией 1663–1664 гг., которые, однако, не были развиты в силу сосредоточения внимания Леопольда I в 1660-х гг. на западе Империи [Гусарова, 2001, c. 165–167; Mandlmayr, Vocelka, 1985, S. 100]. В гораздо более благоприятных условиях началась Великая Турецкая война 1683–1699 гг. В 1683 г. в битве при Каленберге имперская армия разбила османское войско, осадившее Вену, после чего перешла в наступление, что стало переломным моментом в истории турецких завоевательных войн [Parvev, 2010, S. 138]. С началом войны немецкие публицисты представляли Турцию в первую очередь общеевропейским врагом, «наследственным врагом» всех христиан [Bosbach, 1992, S. 122; Шелышей, 2021, c. 135–137]. Хрестоматийным примером является известное сочинение Абрахама а Санта Клара «Поднимайтесь, поднимайтесь, христиане!», написанное во время осады Вены. В этом памфлете автор призывает к объединению и совместной борьбе христиан против Османской империи. После 1683 г. на первое место выходят заслуги Империи в противостоянии Турции, и идеи имперского патриотизма начинают звучать с особой силой. Снятие осады Вены и дальнейшие успехи имперской армии под предводительством Евгения Савойского вызвали волну проимперских сочинений в немецкой публицистике, обозначивших период так называемой «имперской эйфории» 1683–1740 гг. [Stolleis, 1991, S. 17]. Уходит недоверие к династии Габсбургов, напротив, публицистические сочинения подчеркивают идею единства императора и Империи [Aretin, 1991, S. 25], провозглашают Леопольда I императором немцев [Wrede, 2004, S. 164].

Третьим сюжетом, в котором проявлял себя имперский патриотизм, были венгерские восстания. Особое значение в политической жизни Империи Венгрия получила после 1526 г., когда вследствие поражения венгров в битве при Мохаче часть венгерских земель, сохранивших название королевства Венгрии, отошли под контроль Габсбургов. Венгры сохранили самостоятельные государственные учреждения, однако постепенно австрийские Габсбурги начали проводить политику централизации, направленную на ограничение привилегий и вольностей венгерских сословий. Вместе с жесткой религиозной политикой в землях Габсбургов, нацеленной на возвращение венгров в лоно католицизма, это вызывало недовольство среди местной знати [Гусарова, 2004, c. 129]. В период правления Леопольда I вспыхнули два антигабсбургских восстания – под предводительством венгерского магната Имре Тёкёли в 1678–1688 гг. и князя Ференца II Ракоци в 1703–1711 гг. Оба получили широкое освещение в немецкой публицистике. Авторы воскресили и усилили образ неверных, вероломных, мятежных венгров, складывавшийся, начиная с союза Яноша Запольяи с Османской империей, и получивший продолжение в листовках времен Долгой турецкой войны 1593–1606 гг., осуждавших восстание Иштвана Бочкаи [Ötvös, 1999, S. 266–267]. Немецкие публицисты конца XVII – начала XVIII в. писали о «венгерских недовольных» (Das getröstete Europa…, 1684, Bl. С4r), «венгерских мятежниках» (Franckreich schäme dich…, 1685, Bl. E1v), «безбожных бунтовщиках» (Teutschlandes Politischer Fliegen-Wedel…, 1689, Bd. 1, S. 9). Восстания стали символом варварства (Franckreich schäme dich…, 1685, Bl. Е3r), невежественности и отсталости венгров.

Наиболее важным мотивом в антивенгерской пропаганде были обвинения в союзе с наследственными общеимперскими врагами – Турцией и Францией. В борьбе против Габсбургов часть венгерского дворянства ориентировалась на турок [Хаванова, 1999, c. 208], что сурово осуждалось в немецкой публицистике. Представления о врагах-турках были настолько укоренены и не поддавались сомнению, что любой, имевший связи с Османской империей, с этим врагом «имени и крови христиан» (Teutschlandes Politischer Fliegen-Wedel…, 1689, Bd. 1, S. 10), автоматически дискредитировался в глазах общественности. Поэтому «особая дружба между Турцией и Тёкёли» (Franckreich schäme dich…, 1685, Bl. Е3r) рассматривалась как предательство венграми всего христианского мира, а самих венгров ставило в один ряд с турками (Franckreich schäme dich…, 1685, Bl. Е1r) [Ötvös, 1999, S. 275]. Более того, именно венгров обвинили в начавшейся в 1683 г. войне и первых неудачах, из-за которых возникла опасность захвата Вены, так как они встали на сторону турок и пропустили их в Империю (Franckreich schäme dich…, 1685, Bl. Е3r).

В немецкой публицистике конца XVII – начала XVIII в. союзные связи с Францией, по аналогии с Турцией, также подвергались осуждению. Немецкие публицисты активно писали о вмешательстве Людовика XIV, который считал помощь И. Тёкёли одной из первоочередных задач французской внешней политики [Медведева, 2001, c. 339]. Главной темой были французские деньги, «неисчислимые суммы» (Europäischer Staats-Rath…, 1690, Bl. О2v), благодаря которым Франция умело использовала венгерских мятежников в борьбе против императора (Teutschlandes Politischer Fliegen-Wedel…, 1689, Bd. 2, S. 11).

Резкая реакция немецких публицистов на события в Венгрии показывает, как императорская власть смогла использовать рост проимперских настроений в своих целях и воздействовать на общественное мнение. Венгерские территории, управляемые Габсбургами, не причислялись к имперским землям, поэтому восстания расценивались как внутреннее дело Австрийского дома. Более того, протестантские политические круги Империи сочувствовали венграм, страдающим от политики контрреформации. Леопольду I было необходимо сломить эти настроения, поэтому наиболее сильным аргументом против венгерских восстаний стали указания на опасность, угрожавшую всей Империи. Немецкая публицистика особо подчеркивала, что венгры, восстав против «своего законного правителя» (Franckreich schäme dich…, 1685, Bl. Е3v), воевали не столько против Габсбургов, сколько против императора Священной Римской империи, который в это время вел священную войну против наследственного врага всего христианства. «Гибельный огонь внутреннего восстания» (Teutschlandes Politi-scher Fliegen-Wedel…, 1689, Bd. 1, S. 39), несомненно, мешал императору консолидировать все силы на борьбу с турецкой угрозой. С такой точки зрения венгерские восстания становились общеимперской проблемой, а венгры – врагами Империи.

Под влиянием опасности, исходившей от Франции, гаранта Вестфальского мира, и традиционного врага, «восточных бестий» (Abraham a Sancta Clara, 1687, S. 47), уничтожающих всё на своем пути, движение имперского патриотизма получило особенно широкое распространение в немецкой публицистике 1670–1680-х гг. При этом проимперские настроения выражались не только в традиционных прославлениях действий императора. Актуальные политические сюжеты, такие как негативный образ Франции, борьба с Османской империей, а также тесно связанная с ними тема венгерских восстаний, в публицистических произведениях представлялись с позиций угрозы для Империи. Имперский патриотизм проявлялся в том, что немецкие публицисты призывали общественность сплотиться вокруг императора, Леопольда I, для защиты существующего политического строя.