Филателисты Перми в 1960-1980-х гг. (по материалам эго-документов)

Идея настоящей статьи возникла, когда в Государственном архиве Российской Федерации в руки автора попало небольшое дело, датированное осенью 1957 г. В содержании письма на имя Председателя Совета Министров РСФСР Н. К. Байбакова от секретаря Главной филателистической конторы отчетливо прослеживается желание использовать типографический брак с должным социалистическому строю экономическим прагматизмом.

Суть письма в том, что к VI Всемирному фестивалю молодежи и студентов Минсвязи СССР была выпущена серия памятных марок «…с большими тиражами этих марок, выпущенных с пер-формацией1 (с зубцами) небольшая часть их вышла без зубцов, причем основное количество этих беззубцовых марок было передано для коллекционных целей Главной Филателистической конторе Министерства культуры РСФСР для внутреннего рынка и В/О “Международная книга” – для экспорта» [1].

Последняя организация предложила установить на бракованный тираж десятикратную цену как на внутреннем, так и на внешнем рынке. Это обстоятельство обуславливалось тем, «…что продажа этих марок в книготорговой сети по обычным ценам (номинал плюс 10 %) нанесла бы ва- лютный ущерб нашему экспорту и, кроме того, способствовала бы обогащению частных лиц за счет большого разрыва в ценах между экспортом и внутренним рынком» [1].

Министерство связи поставило целью «…мо-билизовать дополнительно около 100 тыс. руб. средств населения» [1].

Не менее интересным представляется ответ заместителя Председателя Госплана, согласно которому разрешается установить цены в пятикратном и десятикратном размере для внутреннего и внешнего рынка соответственно [2].

Здесь стоит отметить несколько обстоятельств: во-первых, замечено, что марки в размере десяти тысяч штук выпущены с браком (без перфорации / зубцов), во-вторых, отмеченная секретарем Главной филателистической конторы редкость подобных марок и указание на наценку экспортной части, в-третьих, поступление редких марок в продажу на внутреннем рынке с наценкой и предложение пополнить за счет этой продажи бюджет государства. Иными словами, политика советских органов в области филателии содержит капиталистические мотивы.

Этот документ так и остался бы незамеченным, если бы не переводное издание английских авторов Л. и М. Уильямсов. Авторы подробно описывают историю почтовых марок, процесс их изготовления, разнообразные виды брака, делающие марку редкой и ценной, способы приобретения, хранения, филателистические атрибуты и т. д [3]. Однако наибольший интерес представляет всту- пительная статья редактора издания Б. К. Сталь-баума, объясняющая издание данной книги: «Буржуазная филателия, как известно, ставит знак равенства между совершенно разными понятиями – “коллекционер” и “торговец марками”. Она неразрывно связана со стяжательством, стремлением к легкой наживе. Одно из характерных ее проявлений – погоня за “раритетами” (редко встречающимися марками), подлинными или искусственно созданными. Признавая самым ценным именно этот филателистический материал, авторы книги, по сути дела, оправдывают подспудную деятельность торговых и полиграфических фирм Запада, вкупе создающих и рекламирующих множество “раритетов” сомнительной филателистической ценности.

“Раритетомания”, широко распространенная на Западе, верно служит интересам торговцев марками, является выражением торгашеского духа буржуазной филателии» [4, c. 4–5].

Далее Б. Стальбаум проводит параллели, указывая советскому коллекционеру верный путь: «Коллекционеры Советского Союза и других социалистических стран противопоставляют торгашеской буржуазной филателии свою систему воспитательных, эстетических и научных принципов коллекционирования. Социалистическая филателия стремится к разумной организации досуга широких масс трудящихся, к расширению их политического, исторического, географического и художественного кругозора путем углубленного исследования знаков почтовой оплаты и истории почтовой связи» [4, c. 4–5].

Оказывается, что, как минимум, в публичном дискурсе «советское» коллекционирование противопоставляется «западному», однако во властноприватном поле прагматические мотивы превалируют над социалистическими. Установленный факт позволяет сформулировать следующую гипотезу: советское коллекционирование – это феномен, за публичными идеологемами которого скрываются частные интересы и практики.

Обзор литературы

Количество исследований, посвященных советскому коллекционированию, с каждым годом становится все больше. Так, историографию советского коллекционирования представляется возможным классифицировать по трем направлениям, нашедшим отражение в отечественных и зарубежных работах. К биографическому направлению можно отнести работы З. М. Немчиковой [5, 6] и В. В. Кулакова [7]. Второе направление рассматривает советское коллекционирование как институт, включая историю его существования, структуру, нормы, субъектов и их деятельность и т. д. Исследователи этого направления, например, А. Судаков [8], М. М. Глейзер [9], Д. Грант [10], А. В. Якуб [11–17], С. А. Разумов [18], рассматривают структуру советского коллекционирования и механизмы взаимодействия структурных элементов, каждый из которых выполняет собственную функцию. Одним из недостатков, вменяемых двум направлениям, является отсутствие фокусирования на рядовых коллекционерах вместе с их смыслами, практиками и моделями поведения [19–24]. На это обратили внимание исследователи, работающие в историко-антропологической парадигме. Они рассматривают сообщества коллекционеров в разрезе их межличностного и межгруппового взаимодействия с позиции их участников, а также социальные практики, рутины и повседневности. Несколько работ написано автором настоящей статьи [25, 26]. Тем не менее, ни в одной из вышеприведенных работ советское коллекционирование не рассматривается с точки зрения публичного и приватного, тем более не учитывается голос самих коллекционеров.

Методы исследования

Концептуализация работы во многом связана с работами А. Голубева «Вещная жизнь: материальность позднего социализма» [27]. Исследуя советскую субъективность, автор приходит к выводу, что субъект строил себя сам, осваивая социальное пространство. Рассматривая материальность и предметный мир советского человека, А. Голубев исходит из концепции децентрализованного и фрагментарного субъекта и предлагает сфокусироваться на том, как вещи производят социальные эффекты [27, c. 165]. В центре его подхода оказывается не сам материальный объект, а те социальные практики, которые возникают в результате его попадания в социальный контекст. Добавим, что Всесоюзное общество филателистов служило организационным ядром (общим местом), которое внешне соответствовало социалистическому коллекционерскому проекту, но внутренне являлось полем легализации собственных частных практик и основанием для дифференциации советских коллекционеров.

Для проведения качественного исследования был составлен специализированный гайд, предназначенный для изучения культурных практик коллекционеров и реализуемых ими социальных действий. Гайд интервью состоял из нескольких тематических блоков, посвященных биографии коллекционера, его пространственному ареалу, социальным связям, организационной принадлежности и практикам.

Методология интервью опирается на подход, сформулированный С. В. Квале, в котором автор выделяет семь этапов: проблематизация объекта и выдвижение гипотез, разработка технологии интервью, проведение интервью, расшифровка, анализ, верификация и отчет [28].

Источниковой базой работы являются результаты полевого исследования в рамках Пермского общества филателистов. Всего было взято 14 глубинных интервью, позволивших автору сделать выводы относительно практик и смыслов советского коллекционирования на микроуровне. Воз- раст информантов составлял от 53 до 82 лет. Основанием для прекращения дальнейшего расширения связей с информантами стал закон минимизации повторов [28, c. 107].

Результаты и дискуссия

После ликвидации Всероссийского общества филателистов в 1934 г. возрождение института коллекционирования в СССР приходится на 60-е гг. XX века. В 1957 г. было учреждено Московское городское общество филателистов и коллекционеров [29], а вместе с ним и множество других городских обществ, в том числе Пермское общество филателистов [30].

Устав Всесоюзного общества филателистов (ВОФ) во многом повторял цели и задачи общества филателистов 1920-х гг. с большим акцентом на досуговом и воспитательном значении филателии: « Привлечение широких масс трудящихся, и особенно молодежи, к коллекционированию почтовых марок как средству изучения памятников материальной культуры, политических и исторических событий, науки, искусства и природы, а также как одному из видов общественно полезной деятельности, сочетающей разумный отдых с расширением культурного и общеобразовательного кругозора граждан СССР » [31].

Репрезентация подобных идеологических клише подтверждает метафору С. И. Никоновой «Титаника, медленно погружающегося в пучину» относительно советской культуры. С. Никонова выделяет в качестве основного тезиса своей докторской диссертации несоответствие государственных ориентиров тенденциям развития общества, что в дальнейшем не вызвало поддержку государственных интенций со стороны рядовых членов общества [32]. Об этом также свидетельствует опрос, проведенный в 1975 году Ленгорагентством «Союзпечать» с целью изучения спроса [33, c. 12]. На основании 3340 анкет был сделан вывод, что только 24 % опрошенных, покупающих предметы коллекционирования, состоят в ВОФ.

Добровольные общественные организации, в том числе ВОФ, массово возникающие в 1960-е гг., являются не только попыткой контроля со стороны государства [34, c. 115], но и попыткой индивидов «проверить» границы, отделяющие идеологию от частного, институализированную роль от личных увлечений, и попробовать построить на основе нового социального ресурса социальные отношения горизонтального типа [27, c. 224]. Клубы действительно формировались с одобрения первичной инстанции, однако основанием для их учреждения был социальный запрос. Всесоюзное общество филателистов служило важным посредническим звеном между полем власти и сообществами коллекционеров, ибо последние не только использовали готовый продукт и потребляли производимые государством смыслы, но и формулировали собственные.

Как правило, клубы организовывались во дворцах культуры и работали один раз в неделю. О существовании клубов информанты узнавали случайно: « В школе менялись там с кем-то, а вот, а в клубы я никуда не вступал, и потом мне сказали, что есть магазин, пошел туда в магазин, мне там сказали, что у нас есть клуб во дворце Свердлова, и тогда уже я вплотную вступил в общество и в этом начал уже всё коллекционировать. Тема Советский Союз – хронология, Россия и космос, у меня по космосу, а всё время сразу космос коллекционировал » [35].

Для человека же принадлежность к гомогенной социальной группе дополняла его идентичность, открывая новую ступень возможностей и путь к накоплению символического, социального, а зачастую и экономического капитала: « Именно на Сахалине я получил членский билет общества, союзного общества филателистов, детского по-моему… Но цель была сугубо прагматичной: потому что этот билет давал право приоритетной покупки перед случайными прохожими. Понятно, что сначала затаривались взрослые, потом уже детишки всякие » [36].

Абонемент клуба давал не только право приоритетной покупки, одной из его функций являлась репрезентация интересов коллекционера: « Вот я же рассказывал, я увидел в Cоюзпечати продают альбом, и марки там тоже продавали. Я у них спросил, где еще тут это продают, говорит, у нас есть магазин вот по такому-то адресу, стоит сходить туда, мы пошли туда, я пошёл, и там 2 тётеньки как продавцы. Они очень хорошие женщины были, я начал ходить всё время. Тихонько спрашивал, просто марки покупал какие мне нравятся, а потом что-то говорит, что вы в клуб-то не вступаете, так вы запишитесь в клуб, там вам дадут абонемент, я говорю: “а что клуб есть?”, – “я даже не знал” – “да, во дворце Свердлова собираются. В воскресенье будет приходите туда, там с таких-то часов”. Я прихожу, за 15 копеек вход, зал такой большой, 3 ряда столов стоит. На входе сидит председатель. Вход, деньги оплачиваешь, он тебя записал, выдал книжку, штемпель поставил и выдал специальный бланк по абонементу, вот такой листок, там всё написано, фамилия, имя, отчество, например, хронология советов. Космос, транспорт написали » [35].

Членство в клубе позволяло также получать специфические знания и овладевать практическими навыками в условиях дефицита: «Я когда учился, овладевал еще второй профессией – фоторепортер и печатался во всяких газетах. Посещал всякие места и однажды меня послали в ДК Солдатова в клуб филателистов и там я увидел такие яркие, красочные марки, ну и записался. Там был порядковый номер, много людей было, взносы такие посильные и хитростям всяким учился, по- тому что альбомы купить было невозможно, потому что их не продавали. Все коллекционеры собирались по разным комнатам: открытки, марки, спичечные коробки… все это развивалось, было представлено» [37].

Многие коллекционеры погружались в своё хобби, которое эволюционировало в квазипрофес-сиональную деятельность. Определённо, данное общество разделялось на собирателей и коллекционеров: « Коллекционер больше к науке приближен: классификация, поиск, анализ, исследование, а собиратель совершенно вольный человек – сегодня марки, завтра значки и ему все это интересно, конечно, можно еще маржу получать, но собиратель тут без задней мысли. Это и хобби, и образ жизни, потому что это получилось как – меня избрали членом правления общества и меня попросили вести кружок. Я воспринял это серьезно и вел этот кружок до 1991 года » [37].

Сами коллекционеры проводят грань между собой и собирателями по наличию профессиональных знаний, овладеванию практиками, а также стажу: « Когда всё подряд собираешь – это собирательство, а коллекционер, который хочет собрать определённые марки на определённую тему, смотрит марки не просто так, там же разновидностей много, например, зубчики вот эти есть, они не просто зубчики, перфорация разная бывает, есть одна на 10, есть на 12 – это количество зубчиков на 2 сантиметра, различаются всякие » [35] .

Члены клуба получали именной абонемент с определенным номером, который обозначал место коллекционера в социальной иерархии, а взамен требовался ежемесячный членский взнос: « Марки продавались в газетных киосках, книжных магазинах, и был на Карла Маркса магазин “Филателия”. Там продавали только своим редкие марки. Приходишь, показываешь билет, и продавщица смотрит номер, если в первую сотню входит, то любые марки тебе продадут, а так, хоть уговаривай, хоть умоляй, – хрен купишь » [38].

В другом случае абонемент давал право на экономические выгоды: « Значит, это была олимпиада – 78 года в Лейк-Плейсет. А ну да, я сейчас, значит, вспоминаю, была серия из 5 или 6 марок и блока, наша, посвященная Лейк-Плейсете. Там этот, Николай Зименко был, по-моему, на блоке был изображен, лыжник. Вот и я ее как-раз покупал уже поэтому, по членскому билету. Там еще какая-то скидка была для членов » [36].

Итак, к VI Съезду ВОФ (1989 г.) в СССР насчитывалось 140 тысяч членов Общества и 149 тысяч членов секций юных филателистов [30]. Очевидно, что эта общность составляла меньшинство, поскольку большинство собирателей в клуб не вступало. Тем не менее, клуб служил важным институтом в развитии коллекционера. Именно в клубах осуществлялась метаморфоза собирателя в коллекционера. Коллекционер вступал в социальные связи с единомышленниками, получал привилегии, завоёвывал авторитет и возможность использовать привилегии в частных целях.

Основным способом пополнения коллекции являлась покупка марок в магазинах, однако специализированные магазины стали появляться только после учреждения ВОФ, до 1967 г. эту функцию выполняли городские книжные магазины: « У нас был книжный магазин отдел ИЗО, потому что не было тогда ещё на Сибирском магазина, и там альбомчик. – “Тетенька покажите нам марочки”, – “Покупать будете?” – “Будем, будем” – открывает, это и мы там смотрели вот эти марки » [35].

Отдельно стоит сказать, что коллекционеры строго различают гашеные и негашёные (фиктивно гашеные) марки. Поскольку марка – это своего рода воображаемое путешествие, почтовое гашение символически ставит точку в этой поездке. Такие марки считаются традиционными предметами коллекционирования: покупая марку, филателист добавляет в символическую копилку законченное путешествие. Эта модель была отвергнута на ранних этапах становления советского коллекционирования, но марка оставалась неотъемлемой частью любого почтового процесса, поскольку имитировала почтовую оплату. Определенно, производство и продажа фиктивно гашеных марок для государства означали появление новой отрасли в экономике, а для коллекционера – незатратное пополнение коллекции.

В специализированном магазине не все марки были доступны рядовому собирателю, а в случае с детьми продавцы старались продать марки «в нагрузку» для выполнения плана: « Пришёл я в магазин, показал членский билет, там написано “транспорт” и мне нужны были дирижабли, а продавец втюхала мне всю серию: мотоциклы, машины, дирижабли. Я у нее спрашиваю: “Это что? Мне только дирижабли нужны” – “У тебя транспорт написано! Покупай или уходи” » [37].

Помимо покупки в официальном магазине существовали и другие способы пополнения коллекции, зачастую противоречащие закону.

Во-первых, традиционный обмен марками внутри сообщества. В магазине марки предлагались к продаже как штучно, так и целыми сериями. Как показывает случай с покупкой «транспорта» или письмо Председателю Совета Министров, продавцы старались реализовать продукцию сверх потребности покупателя и ценные марки не продавали как штучный товар. Покупая серию, коллекционер уже мог иметь из нее некоторые марки в альбоме и производить обмен дублей с другими собирателями, у которых таких марок не было. Такие явления происходили в разных местах: в школе, во дворе, в клубах: «У нас на улицах Сибирская, бывшая Карла Маркса, был магазин спе- циальный, “Филателия” назывался, Я ходил, покупал. Какие-то марки в двойном экземпляре, я такими обменивался. Таких уж очень редких и неизвестных марок у меня не было, но были и хорошие марки» [39].

Во-вторых, покупка у членов клуба. В официальном клубе коллекционеров дозволялся только обмен. Сведений о допустимости покупки предметов коллекционирования с рук мы не находим. Хотя в филателистических каталогах, изданных в СССР, указана цена каждой выпущенной на территории страны марки. Сами информанты дифференцированно оценивают покупку предметов коллекционирования у частного лица: « Не запрещалось обменивать, запрещалась купля-продажа » [40].

Многие посещали клуб именно из-за возможности покупки у таких же коллекционеров на встрече. Честной покупкой со стороны филателистического сообщества являлось приобретение марки по цене, указанной в последнем каталоге: « Был жесткий каталог советский. Я всегда по нему смотрел. Тут 2 копейки, тут 8 копеек, тут 16 копеек » [41].

Однако существовали случаи, когда редкую марку продавали по завышенной цене: «Иногда продавали очень редкие марки или тех, что не хватало в коллекции выше, чем по каталогу, если видели, что она тебе очень нужна. Приходилось и за полтора рубля покупать. Таких людей недолюбливали, но покупали, а сделку не афишировали, потому что это спекуляция… рыночная торговля она вот с марок, монет началась » [41].

Сведения о покупке у частных лиц в понимании информантов можно отнести к дихотомии «дозволенное-недозволенное». В приведенном примере отчетливо видны смысловые скитания информанта между спекуляцией и покупкой в клубе:

« Обменивались в основном. Покупал в магазинах, в Союзпечати. Теневой рынок существовал, но я с ним дело не имел, не доводилось. Друзья приносили в основном. Их приносили мне, мы обменивались, никакой спекуляции. Коллекция у меня значительно стала больше, когда Союз распался. В клубе я иногда покупал, но редко его посещал » [42].

Некоторые информанты не видели в купле-продаже марок ничего предосудительного: « А чего тут бояться? Официальный клуб, официальный член, официальная цена по каталогу, это же не наркотики какие-то » [35].

Другой пример: « Я не считал, что совершаю какие-то запрещенные вещи, потому что покупал для себя. Это не наркотики, не оружие » [40].

В-третьих, покупка на «чёрном рынке». Как такового чёрного рынка не существовало, но в Перми было два места, где встречалась спекулятивная торговля вне официального поля (клуба, секции и т. д.). Этими местами были вход в специализи- рованный магазин «Филателия» и Центральный рынок г. Перми. Заметим, что о существовании этих мест нам рассказали только члены общества. Коллекционеры начальной стадии – собиратели – не упоминали об этом.

Цену предмета коллекционирования определяло множество факторов: дефицитность товара, платежеспособность и степень заинтересованности покупателя: « Рынка как такового не существовало, были торгаши у филателистического магазина. Там всегда стояло несколько мужиков, предлагавших проверенным людям марки капстран… Цену никто не определял, т. к. товар такой был редчайшим, ну, они исходили из твоей платежеспособности и болезненности (смеется). Они были монополистами и рынок определял, сколько им доставалось и по какой цене и сколько мы могли потратить. Наши-то марки можно было всегда купить, а зарубежные – только у них. Такие марки нельзя сравнивать, потому что… центовые монеты Новой Зеландии стоили по рублю. Рынка не было и завышения цен не было, цена определялась дефицитом » [40].

Отметим, что стоимость предмета коллекционирования на спекулятивном рынке была значительно выше: « Ну я участвовал как покупатель. Приходишь, допустим, 15 копеек одна марка. 7–8 марок – вот серия, дороговато, конечно, но что делать. Я, тем более, там рядом жил и просто общался с людьми, он же что-то знает... Ну как дороже, если марка в магазине 2–4 копейки, то у него 10–15. Каких-то заоблачных цен совершенно не было » [43].

Интересно, что именно дефицитом и недоступностью предметов коллекционирования определялась моральная сторона купли-продажи: « Ну покупал я в этом секторе, а где еще брать? В магазине старых марок не продавали, их продавали в клубе. Если можно было поменять, то менялись. Ничего не изменилось, все тоже самое осталось. А чего тут страшного? Страшно было, если марки Третьего Рейха…вот это был риск. У нас марок капстран было-то немного, Индонезии, Индии полно было » [35].

Для коллекционера покупка вне официального поля не меняла ситуации: он также приобретает коллекционный товар, как в клубе или в магазине. В этой моральной плоскости ответственность ложилась на продавца: « Всё это было, гоняли для порядка, а потом они на другом месте появлялись... Их гоняла милиция, но все равно они приходили и у них покупали, потому что у них могли быть марки, которых в магазине не было … Это у них должен быть какой-то страх, но они все равно предлагали » [37].

Правоохранительные органы также с пренебрежением относились к продавцам-спекулянтам. Очевидно, что это могло быть связано с отсутствием информации о товаре: марка – это не золо- той слиток или драгоценное ожерелье, неосведомленный сотрудник правоохранительных органов вряд ли увидит угрозу социалистической системе в бумажке с картинкой и зубчиками. Кроме того, филателия воспринималась в обществе как форма интеллектуального досуга, приносящая человеку скорее пользу, нежели вред. И наконец, у информантов существующий миропорядок вызывал непонимание: «Они же тоже были коллекционерами, просто со связями. Все опасались и гонения со стороны правоохранительных органов были. Их задерживали, но чтоб посадили - в такой степени не было. Были в тоже время клубы, где это почему-то воспринималось нормально» [40].

Другой информант рассказал о своем опыте спекуляций. Заметим, что за спекуляцию не лишали статуса члена клуба: « В общем, был у меня такой период, когда я настолько активно вовлекся в этот процесс для зарабытавания денег, и в общем, энное количество родительских книг из библиотеки... утащил из дома на продажу. Ну, всякие там, Дюма “Королева Марго”, которые было не найти и там в итоге меня, что называется, “прищучили” и даже выперли из комсомола в первый раз за спекулянтство. Но вот некие подручные средства, да, таким образом были заработаны » [36].

В-четвёртых, существовал международный обмен с гражданами других стран. Если переписка и обмен марками с социалистическими странами производились со сложностями: « Пересылать можно было, но тогда это было сложнее (в сравнении со спекуляцией - прим. А. И.)» [40], то коммуникация с гражданами капиталистических стран была доступна единицам. Дело в том, что переписка и обмен марками производились через опосредованного агента - Московское общество филателистов. Руководитель клуба филателистов во дворце им. Свердлова состоял в переписке с руководителем клуба филателистов ФРГ, откуда ему присылали марки различных стран. Информант, опираясь на опыт старшего товарища, также пытался произвести международный обмен: « Переписываться пытался я с Бразилией. Через этого товарища взял адрес и написал письмо с предложением обмена. Но уже потом я узнал, что надо было записаться в московский клуб филателистов и написать заявление определённой формы, что ты хочешь переписываться с определённой страной, там тебя одобряют / не одобряют. Через полгода мне пришло от него письмо с марками внутри. Я сделал ответный жест - собрал полный конверт марок и отправил по указанному адресу. Меня сразу же зарубили! КГБ прислали конверт, марки там почтовые лежали, с большой надписью “ЗАПРЕЩЕНО”» [35].

Отступая от темы, многие пермские информанты указывают на неравное положение между жителями столицы и провинциальных городов: «Я не обиделся, не испугался, но зло меня взяло: что такое?! Почему?! Я же послал нормальные современные марки, не деньги, ничего такого… Ну ничего, мы привыкли, что кому-то можно, а кому-то нельзя. Лучше не связываться, а покупать так... в социализме много нюансов было, но мы тут живем, что тут сделаешь, мы привыкли» [35].

Информант, переехавший в Москву из Южно-Сахалинска, подтверждает неравное положение: « Плюс конечно, в Москве возможностей по приобретению редких вариантов, причем это и покупка и обмен, в общем, там были возможности, и они тоже существовали. На Сахалине просто меняться было не с кем, а здесь да, здесь такие возможности появились » [36].

Опыт переписки со странами социалистического лагеря являлся более успешной стратегией пополнения коллекции, совмещавшей в себе функцию международной коммуникации и обмена: «Я переписывалась до 68-го года с девочкой из Чехии, мы отправляли друг другу всякие сувениры, письма и на письмах, разумеется, были разнообразнейшие марки, которые вызывали у меня сущий восторг. Я их очень долго отпаривала и затем вставляла в альбом » [44].

Каналы пополнения коллекций свидетельствуют об активном горизонтальном освоении социальных пространств коллекционерами. Несмотря на усилия государства в удовлетворении потребительских желаний, система производства и обеспечения не позволяла в полной мере удовлетворить спрос профессионального сообщества, что давало им моральное право на деятельность в спекулятивном поле. Также этому способствовала размытость дозволенных и недозволенных операций, о чем свидетельствует недоумение информантов из-за противозаконности приобретения предметов коллекционирования у частных лиц. Помимо этого, огромное влияние на пополнение коллекции оказывали личные связи, коммуникативные навыки, «болезненность», место проживания, знание языков, информированность коллекционера и принадлежность к клубу.

Выводы

Согласно упомянутому концепту А. Голубева, социальные практики зачастую возникают, когда материальный объект попадает в поле социального взаимодействия [27, с. 165–167]. Коллекционирование как культурный феномен наиболее репрезентативно в обосновании вышеупомянутого тезиса, так как институт, сообщества, их деятельность и практики возникают именно на основании погруженной в социальный контекст марки.

При всех внешних сходствах, объединяющих пермских коллекционеров в проект массового советского коллекционирования, эта деятельность давала им ощущение собственной значимости, траектории индивидуального выбора и свободы в рамках нормативной структуры коллекционирования. Условия повседневного существования коллекционеров формировали у них понимание социального и экономического неравенства, необходимости социальных связей и практики теневой культуры в условиях, казалось бы, идеологически прозрачной официальной организации. Смыслы, модели поведения и практики в среде коллекционеров основывались на рассмотрении коллекции как символического и экономического капитала, что шло вразрез с идеологическими рамками государства. Тем не менее, пермские коллекционеры осознавали собственное периферийное положение, ограниченность возможностей, средств и информационных каналов. Однако кейс Пермского общества коллекционеров являет пример существования пограничного позднесоветского сообщества, где каждый его член способен включаться в повестку дня, сформированную государством, и выключаться из нее, преследуя собственные интересы.