Формирование института уголовной ответственности за причинение смерти по неосторожности в дореволюционном российском уголовном законодательстве

Анализ нормативных источников и специальной литературы позволяет констатировать, что вплоть до первой половины XVIII в. говорить о наличии юриди- чески оформленного института причинения смерти по неосторожности не представляется возможным хотя бы в силу отсутствия кодифицированного уголовного законодательства. Тем не менее в данный период впервые появляются легальные запреты на лишение жизни другого человека, что связывается с заключением русско-византийских договоров 911 г. и 944 г. [1, с. 10]. В Русской Правде 1016 г., Псковской Судной грамоте 1397 г., Двинской Уставной грамоте 1440 г., судебниках 1497 и 1550 гг. содержатся конкретные нормы об ответственности за умышленное убийство, а также первые описания способов, мотивов и обстоятельств посягательства на жизнь, которые свидетельствовали о непреднамеренности такового. Так, например, в Судебнике Ивана III (1497 г.) лишение другого лица жизни именовалось «душегубство», и к таковому относилось не только убийство и самоубийство, но и смерть в результате несчастного случая [2, с. 143].

Впервые как самостоятельный состав преступления неосторожное убийство было сформулировано в Соборном уложении 1649 года. В гл. XXII названного документа содержится ряд статей, в которых описываются конкретные случаи лишения жизни другого лица, а также признаки субъективной стороны, свидетельствующие об отсутствии умысла. Например, в ст. 18 неосторожное причинение смерти «потому что лошадь от чего ис-пужався и, узду изорвав, рознесет, и удержати ея будет не мощно» именуется «убийство без хитрости» и не влечет за собой наказания. Ненаказуемым было убийство «грешным делом без умышления», случившееся «стреляючи ис пищали, или из лука по зверю, или по птице, или по примете, и стрела или пулька вспловет, убьет кого за горою, или за городьбою, или кто каким-нибудь обычаем кого убьет до смерти деревом, или каменем, или чем-нибудь не нарочным же делом...» [3].

В Артикуле Воинском 1715 г., принятом в период правления Петра I, появляются составы преступлений с двумя формами вины: умыслом по отношению к деянию и неосторожностью по отношению к его последствию в виде смерти человека. В силу специфики сферы применения данного нормативного акта определяющую роль для оценки общественной опасности неосторожного причинения смерти человека играл умышленный характер нарушения «правил обращения с оружием», «правил наказания начальником подчиненных», «правил необходимой обороны». Например, в артикуле 158 было указано, «ежели учинится смертный убой, хотя ненарочно и неволею, чтоб кого убить или поранить, однакож сочинитель того виновен есть, понеже убивство от того произошло: и тако наказание ис-полнитца над виновным по делу и состоянию оного, и какую вину в том имеет, или тюрмою, денежным наказанием, шпицрутеном или сему подобным» [4]. По-прежнему ненаказуемыми являлись «неумышленные и ненарочные убийства, совершенные при отсутствии вины, то есть «по случаю» (артикул 159).

В кодифицированном законодательстве дореволюционной России (1832-1903 гг.) институт уголовной ответственности за причинение смерти по неосторожности получил системное технико-юридическое оформление не только в рамках Особен- ной, но и в Общей части уголовного закона. Именно в этот период происходит легализация понятия «преступление», его отграничение от проступка, в том числе и по признаку вины [5, с. 19]. Согласно Своду законов Российской империи 1832 г., преступлением считалось деяние, запрещенное под страхом наказания, а проступком – деяние, запрещенное под страхом легкого телесного наказания или полицейского исправления [2, с. 387–388]. В этом же документе впервые появляется легальное описание понятия неосторожности и ее видов, а также общие нормы, содержащие начала назначения наказания именно за совершение неосторожных преступлений против личности.

Несколько иная градация преступлений и проступков предлагалась в ст. 1, 2 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., где в качестве основания была положена уже не тяжесть возможного наказания и форма вины, а объект посягательства. В первом случае речь идет о неприкосновенности «Власти Верховной и установленных Ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц», во втором – о «нарушении правил, предписанных для охранения определенных законом прав и общественной или же личной безопасности или пользы» [6]. Форма вины являлась основанием разграничения преступных деяний на умышленные и неосторожные. При этом впервые в российском уголовном законе появилась четкая дифференциация ответственности, в зависимости от формы вины: тяжкие преступле- ния могли быть совершены только умышленно, преступления – как умышленно, так и по неосторожности, проступки – только по неосторожности в случаях, специально оговоренных законом. Законодатель в данном случае пока еще не оперирует термином «неосторожность» при конструировании формы вины, но использует его применительно к наступившим последствиям. Анализ положений ст. 5–7 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. позволяет констатировать, что и преступления, и проступки могли совершаться как умышленно, так и неумышленно, при этом умысел делился на степени:

– первую, когда деяние совершено вследствие заранее обдуманного намерения или умысла;

– вторую, когда деяние совершено с намерением, но не предумышленно, то есть умысел возник внезапно.

Не признавалось виновно совершенным деяние, если его последствия имели случайный характер (ст. 7).

Отдавая должное последовательности законодателя в конструировании общих дефиниций, определяющих основы уголовной ответственности, исследователи того времени обращали внимание на отсутствие внутренней логики при использовании терминов «преступление» и «проступок» для обозначения одного и того же явления – преступного деяния, которое различалось, как уже было отмечено, исключительно по объекту посягательства [7]. Кроме того, в Особенной части Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. впервые появляется самостоятельная статья, устанавливающая ответственность за причинение смерти по неосторожности. При этом убийства по неосторожности делились на деяния, при совершении которых лицо могло предвидеть противозаконные последствия, а также те деяния, не запрещенные законом, при совершении которых лицо должно было быть осмотрительным или могло предвидеть такие последствия. Наказание за неосторожное причинение смерти также зависело от ее степени – от тюремного заключения до штрафа или телесной экзекуции, и во всех случаях виновный подвергался церковному покаянию (ст. 336).

Таким образом, подводя итог краткой ретроспективе становления института уголовной ответственности за причинение смерти по неосторожности в российском уголовном законодательстве до 1917 г., представляется возможным выделить два взаимосвязанных периода: 1) формирование предпосылок возникновения данного института в рамках некодифицированного уголовного законодательства России (X – первая половина ХУШ в.); 2) становление этого института в рамках кодифицированного уголовного законодательства дореволюционной России (1832–1903 гг.).