Функциональный анализ возвратного местоимения в русских письменных памятниках XI-XV вв

Возвратное местоимение является одним из древнейших по происхождению, так как имеется во всех индоевропейских языках. Его древняя парадигма была восстановлена компаративистами путем сравнения рефлексов из разных языков [1, с. 2]. Уже в самый ранний период в его падежной системе не было формы именительного падежа. Остальные формы были восстановлены, и при этом внимание исследователей привлекло их сходство с соответствующими формами личного местоимения 2-го лица единственного числа. По мнению компаративистов (О. Семереньи, Э. Бенвинист), это не случайно, так как данные формы образованы от древнего местоимения *se по аналогии с местоимением 2-го лица. Уже в индоевропейский период возвратное местоимение, так же как и так называемые «тематизиро-ванные» личные местоимения, обладает адъективированной притяжательной формой *sewos [2]. В семантическом отношении оно, в отличие от личных местоимений, может соотноситься с любым лицом. Так, например, в современном русском языке вместо «я беру мою тетрадь», «ты берешь твою тетрадь» (как в других языках и. е. происхождения) говорят «я беру свою тетрадь», «ты берешь свою тетрадь» [2, с. 236]. О. Семе- реньи считает, что такое использование местоимений маркировало отношения между сородичами и было обусловлено общественным строем большой семьи. При родоплеменном образе жизни «не было, конечно, личной собственности на отторжимые предметы (в противоположность к неотторжимым частям тела, например ноге и т. д.), все принадлежало большой семье» [2, с. 236]. Ученый считает, что данное местоимение восходит к *sū — «родиться», а адъективированная форма *swo-s обозначала «принадлежащий роду — собственный» [2, с. 236]. На наш взгляд, последнее объяснение вызывает некоторое сомнение, и более убедительной является точка зрения тех ученых (В. фон Гумбольдт, Ф. Бопп, Н. Ю. Шведова), которые считают местоимения первичными (исходными) единицами языка, предваряющими названия таких сложных и довольно абстрактных понятий, как «родиться». По мнению этих ученых, возвратное местоимение себе восходит к указательному *sĭ, осуществлявшему дейксис первого лица — «здесь у меня, этот у меня». Его номинативная форма перестает употребляться, поскольку в номинативе возвратность неизбежно должна трансформироваться в маркированную персональность [3—5].

Исследование возвратного местоимения в самых ранних памятниках русского языка (XI— XV вв.) показало, что оно унаследовало основные признаки индоевропейского и встречается во всех без исключения текстах: 1. тако аже роускии гость би~ть с# оу ризh • или на гочкомь березе • латине то не надъбh • ате промьжю събою оур#д#те с# (Торг. договор смол. князя Мстислава Давыдовича с Ригой и Готским берегом); 2. Или пьхнеть моужь мо-ужа • любо к собh любо w^т себе любо по лицю оударить … (Русская правда); 3. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегороди-ша, ищучи себh чти, а князю – славы (Слово о полку Игореве); 4. А : мhст#та с# вамо поклан# (БГ № 422).

В предложениях с коррелятами (словами, актуализирующими вместе с местоимениями одно понятие или объект) в форме множественного числа употребляются те же возвратные формы, что и со словами в единственном числе:

• 1.    Пол#номъ же жиоущемъ wсобh • "ко же рекохомъ • суще w^т рода словhньска и нарекош^а с# пол#не (ПВЛ: Вост. славянские племена и их соседи):

• 2.    И игрища межю селы • схожахус# [де-ревляне] • на игрища на пл#санье • и на вс# бhсовьска" игрища • и ту оумыкаху жены собh (ПВЛ, там же):

с# — местоимение; пол#не — коррелят;

собh — местоимение, деревляне — коррелят.

Очевидно, не следует считать эти формы формами единственного числа, так как они являются универсальными для обозначения количества.

При анализе русских письменных памятников поражает обильное употребление кратких, или так называемых энклитичных форм возвратного местоимения. Встречаются тексты, в которых нет ни одной полной формы возвратного местоимения, зато использовано сразу несколько кратких. Поскольку эти формы часто стоят в препозиции к глаголу и к тому же в другой части синтаксической конструкции, можно сделать вывод, что они еще сохраняют свою самостоятельность и являются дублерами полных форм местоимения. Г. А. Хабургаев считает: «Трудно судить о степени принадлежности живой древнерусской речи так называемых энкли-тичных форм, очень употребительных в памятниках письменности со значением дательного падежа единственного числа ( ми, ти , а также си ) и множественного числа ( ны, вы )» [6, с. 221].

Что же касается форм винительного падежа единственного числа, то ученый отмечает, что они «до XIV в. в деловой и бытовой письменности, включая берестяные грамоты, оказываются единственно возможными» [6, с. 221]. Хочется подчеркнуть справедливость этого замечания в отношении и возвратного местоимения тоже: в исследованных нами НБГ не встретилось ни одной краткой формы дательного падежа и ни одной полной формы возвратного местоимения. Зато в них регулярно встречается краткая форма винительного падежа:

• 1.    Сь ур#дh с# #ковь съ гюрьгьмо • и съ харhтономъ (БГ № 366);

• 2.    А ныне с# дроужина по м# пороучи-ла (БГ № 109) и т. д.

Следует еще раз отметить, что свободная синтаксическая позиция кратких форм винительного падежа по отношению к глаголу свидетельствует об их самостоятельности. Анализ показал, что в большинстве случаев они уже не эквивалентны полным возвратным формам. Это свидетельствует о том, что краткие формы все больше подвергаются грамматикализации, так как используются как средство укрепления структуры русского предложения. Их обилие в берестяных грамотах это подтверждает. Можно не только согласиться с Г. А. Хабургаевым в том, что их не следует считать энклитичными, но и подчеркнуть, что они являются уже достаточно независимыми от возвратного местоимения, тогда как формы дательного падежа сохраняют свою непосредственную связь с полными формами, являясь их дублетами.

Самостоятельность кратких форм обусловлена постепенным ослаблением значения обобщенного лица (персональности). Так, например, в предложении из «Новгородской первой летописи» «Тоиж осени мног зла с# створи, поби мразъ обиль~ по волостi » — форму с# невозможно заменить полной формой себе. И, более того, эта форма в данном случае утрачивает значение персональности в семантическом плане, но сохраняет и усиливает значение возвратности. Это позволяет сделать вывод, что краткая форма возвратного местоимения винительного падежа уже в древнерусский период стала самостоятельной частицей, утратившей в большинстве случаев непосредственную связь с полной формой, от которой была образована. Но при этом необходимо отметить, что встречаются случаи, когда краткая форма в семантическом плане является эквивалентной полной форме и сохраняет значение персональности, например, в тексте «Сказание о Кожемяке» (ПВЛ) в предложении «И приhха кн#зь печенhжьскыи к рhкh • возва Володимера и рече ему • выпусти ты свои мужь • а " свои • да с# борета». В данном случае в семантической структуре текстового варианта с# равнозначно сочетаются два компонента: 1 — лицо, 2 — возвратность.

Анализ текстов показывает, что полные и краткие формы в функциональном отношении не равнозначны. В семантике полных форм возвратного местоимения всегда доминирует компонент универсального лица (персональность): 1. Иже ли не поидеши с нами то мы соб h буде^м • а ты соб h (Поучение Вл. Мономаха); 2. А въ новъгородъ приславъ ивора и чапо-носа • выведе кн#гыню свою к собе (Новгородская летопись); 3. Сами скачють, акы сhрыи влъци въ полh, ищучи себе чти, а кн#зю славh (Слово о полку Игореве). Функциональную семантику полных форм можно определить следующим образом: «направление или отношение действия к какому-либо лицу». Это хорошо иллюстрирует пример № 2 из приведенных выше: выведе кн#гыню свою к собе . Данный фрагмент текста выражает следующее синтаксическое содержание: «субъект вызвал перемещение в пространстве лица в определенном направлении, на которое он сам был ориентирован».

Статистический анализ текстов показывает очень небольшой процент использования полных форм возвратного местоимения по сравнению с краткими и его же адъективированными формами. Так, в фрагменте текста «Поучение Владимира Мономаха», состоящего из 218 строк, возвратное местоимение употреблено 69 раз. Из них только 7 форм являются полными, 35 — краткими и остальные 27 — адъективированными. Из 35 кратких форм только одна стоит в дательном падеже: « И с коня много падахъ, голову си розбихъ дважды ». Остальные краткие формы стоят в винительном падеже.

Обращает также внимание большое количество адъективированных форм в тексте. Так, в одном предложении может использоваться сразу несколько форм: « И с коня много па-дахъ, голову си розбихъ дважды, и руцh и нозh свои вередихъ, въ уности своей ве-редихъ, не блюда живота своего , ни щадя головы своея ». При сравнении функциональной семантики текстовых вариантов становится понятными и частотность употребления, и количественное соотношение этих форм в тексте.

Полные формы используются в тех случаях, когда речь идет о направлении действия к реально представляемым лицам ( и возвахъ и к соб h не обhдъ ). Краткая форма в винительном падеже уже максимально ослабила значение лица и теперь маркирует возвратность ( не клените с # бмь ни хрестите с# ). Адъективированная форма означает принадлежность ( и руцh и нозh свои ).

В тексте «Восточнославянские племена и их соседи» из Лаврентьевской летописи в количественном отношении преобладают адъективированные формы. Их в данном тексте 24 из общего числа 38 (т. е. 63 %). Кроме адъективированных, употреблены 2 полные формы и 12 кратких. Преобладание адъективированных форм над субстантивными объясняется тем, что ко времени создания текстов их атрибутивная семантика совпадала с функциональным значением этого местоименного варианта, поскольку собственно «возвратность» на грамматическом уровне отражает понятие — «отношение к какому-либо лицу».

Таким образом, можно отметить, что ранние письменные памятники русского языка хорошо отразили процесс функциональной дифференциации в системе возвратного местоимения, каждая из форм которого приобретает свою синтаксическую значимость. Следует еще раз отметить, что возвратное местоимение по семантике является самым абстрактным в системе местоимений, актуализирующих персо-нальность, и поэтому универсальным, поскольку может обозначать отношения между любыми лицами, в отличие от других местоимений.

Универсальность значения обусловила частотность его употребления. Она же обеспечивает ему и функциональную многозначность в синтаксических конструкциях и текстах. За каждым формальным вариантом возвратного местоимения закрепляется конкретная функциональная семантика, которая уже в древнерусском языке вызвала дифференциацию возвратных форм.

Следует отметить, что из всех функциональных вариантов возвратного местоимения самым абстрактным по значению является краткая форма в винительном падеже. Чем позднее создавался текст, тем больше этих форм в нем встречается. Таким образом, форма с# в древнерусском языке — это новый возвратнозалоговый грамматикализованный элемент, который фактически уже не является краткой формой местоимения себе , тогда как форма си является просто кратким дублетным вариантом полной формы дательного падежа.

Грамматикализованный элемент с# постепенно утрачивает и возвратное значение, развив и усилив при этом залоговое. Все краткие формы местоимений выходят из употребления в середине XVII века [6], только с# сохраняется и активно используется именно благодаря залоговому значению. Местоименный элемент с# долгое время сохраняет свободную позицию в синтаксических конструкциях.

В русистике сложилось мнение, что исчезновение кратких местоимений связано с ослаблением у формы с# возвратного значения и превращением ее в многозначную залоговую частицу с последующим закреплением в постпозиции глагола [6, 7]. Утрата возвратности и расширение залогового значения с# в сочетании с глаголами стало следствием выпадения этой местоименной формы, а также формы си (которая иногда употреблялась в функции залогового элемента) из парадигмы кратких местоимений, и это повлекло за собой распад всей прежней системы. Данное наблюдение подтверждается и хронологией процессов. Форма с# очень рано утрачивает семантическую, а затем и грамматическую адекватность соответствующей полной форме. Уже в XI веке она использовалась фактически в качестве синтаксического элемента, функцией которого было обозначение связей между словами для устойчивости структуры предложения.

Полные формы возвратного местоимения являются универсальными и могут использоваться для обозначения лиц и в единственном, и в двойственном, и во множественном числах. Фактически возвратное местоимение является универсальным заместителем всех личных местоимений во всех числах, это объясняет грамматическую и функциональную идентичность форм этих местоимений в конкретных текстах. Этим же объясняется абстрактность содержания возвратного местоимения по сравнению с другими личными вариантами. Абстрактность значения обусловливает обширный семантический диапазон его вариантов. Кроме основных функциональных вариантов, местоимение себе может выражать в текстах самые разнообразные оттенки отношений: 1. Азъ же предъ вами поиду • аще моя глава ляжетъ, то промыслите собою (ПВЛ: Война Свят. с греками) — «я же перед вами пойду, если моя голова ляжет, то решайте сами»: собою — определительное значение; 2. «Видhвъ же мало дружины своея, рече в собh (там же) — «увидев малочисленность дружины своей, подумал про себя»: в собh — лично-возвратное значение; 3. Иже ли не поидеши с нами то мы собh будем, а ты собh (Поуч. Вл. Мономаха) — «если же не пойдешь с нами, то мы будем отдельно, а ты — отдельно»: собh — разделительное значение; 4. и по"ша новгородьци оу всhволода снъ собе "рослав (Новгород. летопись) — «и взяли новгородцы у Всеволода сына Ярослава»: с точки зрения современного русского языка форма собе является избыточной.

Функциональный анализ текстов показал, что для древнерусского возвратного местоимения были характерны краткие и адъективированные формы, так же как и для личных местоимений. Они выполняют в текстах важнейшую для того состояния языка функцию: оформляют связи разных смысловых единиц и тем самым обеспечивают тексту связность и целостность в необходимой степени. Это объясняет их большое количество в текстах самого разного рода. Полные, краткие и адъективированные формы возвратного местоимения в разных текстах употребляются с различной частотностью, которая обусловлена их необходимостью в данном типе текста в качестве средства связности. Для разных текстов характерна различная степень связности и целостности, которая и определяла количественный процент кратких и адъективированных форм возвратного местоимения.

• 1.    Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М. ; Л. : СОЦЭКГИЗ, 1938. 509 с.

• 2.    Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. М. : Прогресс, 1980. 406 с.

• 3.    Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М. : Прогресс, 1984. 396 с.

• 4.    Бопп Ф. Сравнительная грамматика санскрита, зенда, армянского, греческого, латинского, литовского, старославянского, готского и немецкого // Хрестоматия по истории языкознания XIX— XX веков / сост. В. А. Звегинцев. М. : Гос. уч.-пед. изд-во Министерства просвещения РСФСР, 1956. С. 28—30.

• 5.    Шведова Н. Ю. Местоимение и смысл. М. : Азбуковник, 1996. 176 с.

• 6.    Хабургаев Г. А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. М. : Изд-во Московского ун-та, 1990. 296 с.

• 7.    Колесов В. В. История русского языка. СПб. ; М. : Академия, 2005. 672 с.