"Гармония всеединства" как вариант художественного синтеза в поэзии Серебряного века

Бобринская Е.А. Футуристический «грим» // Вестник истории, литературы, искусства / Отделение историко-философских наук РАН. М., 2005.С.88-99.

Гончарова Н. и Ларионов М.: Исследования и публикации; Гос. ин-т искусствознания Мин-ва культуры РФ. М., 2003.

Каменский В. Книга о Евреинове. Пг., 1917.

Литературная энциклопедия терминов и понятий / гл. ред. и сост. А.Н.Николюкин. М., 2003.

Малевич К. Главы из автобиографии художника // Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: в 2 т. М., 1997. Т.1. С.98-129.

Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания / сост. В.Н.Терехина, А.П.Зименков. М., 2000.

Харджиев Н. От Маяковского до Кручёных: Избранные работы о русском футуризме / сост. С.Кудрявцев. М., 2006.

Н.Ф.Федотова (Татарстан, Набережные Челны) «ГАРМОНИЯ ВСЕЕДИНСТВА» КАК ВАРИАНТ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СИНТЕЗА

В ПОЭЗИИ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

Василий Каменский - поэт, творческая энергия которого магнетически притягивала и синтезировала все, что выходило на передний край эстетических и

философских исканий его эпохи. Не особенно углубляясь в их суть, находясь «только - возле, только - мимо», он сумел как никто другой запечатлеть своей поэзией синергетику культурной жизни предреволюционного десятилетия.

Доминантой творчества поэта, который был наделен даром любить других и сам был «общим любимцем» [Шершеневич 2000: 416], с самого начала было стремление к гармонии с миром. Вхождение Каменского в футуристическое движение, знакомство с поэтами и художниками русского авангарда способствовали развитию и обогащению этого гармонического начала. Поэт-авиатор (в душе он оставался им до последних дней), «поэт-пророк в исканиях бурный / в скитаньях мятежный» [Каменский 1990 ЗВ: 45]1, «странный странник СТРАННЫХ СТРАН» [Каменский 1990 ПЖРФ: 29], находясь в эпицентре культурной жизни, впитывает в себя щедро рождаемые эпохой, порой взаимоисключающие друг друга взгляды на действительность, на искусство, на роль художника. Результатом явился самобытный, многогранный поэтический мир Каменского, лучшие черты которого представлены сборниками «Девушки босиком» (1916) и «Звучаль Веснеянки» (1918).

Особо влияние на Каменского оказал человек, которого современники называли «одним из самых фантастических фигур той замечательной эпохи» [Лурье 2000: 433], «фанатичным покровителем авангардистских начинаний» [Марков 2000: 11] -Н.И.Кульбин. Сам поэт давал очень высокую оценку этой личности: «Пора принять как высший дар живое мировоззрение гениального Кульбина» [Каменский РГАЛИ 147: 4]². В учении Кульбина Каменскому оказались близки, во-первых, мысли о необходимости «жить всей полнотой бытия и в бодром мироощущении. Сегодня остро чувствовать гармонию всеединства» (подчеркнуто В .Каменским) [там же]. Именно такое мироощущение характерно и для самого Каменского. Его лирика этих лет наполнена жизнелюбием, жаждой полнокровной жизни, ощущением всеобщего единства и динамизма. Во-вторых, Кульбин приблизил Каменского к вопросам психологии творчества. «В отношении признания интуиции как главного фактора свободного самоопределения личности, - пишет Каменский, - учение Кульбина совпадает с лучшими философами нового мира - Бутру и Анри Бергсона. Как эти последние, Кульбин воспевал творческую изменчивость и беспрерывное развитие» [Каменский РГАЛИ 147: 4].

Беспрерывное развитие, динамизм, переход из одного состояния в другое становится важнейшей чертой художественного мира Каменского. Его герой постоянно в движении: («Я нарочно приехал с Каменки» [ЗВ: 21]; «Я лечу над озером // Летайность совершаю» [ЗВ: 32]; «В экспрессе я иль в пароходе -// Я неизменно в путешествии...» [ЗВ: 35]; «Из Симферополя на автомобиле // Приехал в Ялту я запыленный» [ЗВ: 78] и др.). После авиакатастрофы в 1912 году Каменский не будет заниматься авиацией, однако когда-то испытанное ощущение полета навсегда останется в его поэзии. В сборниках же «Девушки босиком» и «Звучаль Веснеянки» образ поэта представлен множеством ликов, но самоидентификация себя как «крыловейного искателя» одна из ведущих («искатель весенних стран, // открыватель утренних берегов» [ЗВ: 53], «крыловейный искатель И песнебоец отчаянный» [ЗВ: 71], «я лечу на великий пролом» [ЗВ: 131], «я лечу солнцеалеющим» [ЗВ: 144] и др./.

Динамичность героя, постоянная перемена мест пребывания приводит к появлению множества переплетающихся, сменяющихся, сопоставляющихся и противопоставляющихся хронотопов, которые есть части единого целого - «вселенского» хронотопа. Он принципиально безграничен, входящие в него хронотопы также не имеют строгих очертаний, что ведет к свободному проникновению лирического героя в любое время и пространство. Движение героя часто спонтанно, не подчинено каким-либо целям, чьей-то воле - ценность в нем самом, в ощущении движения (физического, творческого) бескрайнего, бесконечного: «И все вперед и все - без края» [ЗВ: 35)]; «О поэтическая началь // Поэта-пророка взнесенного крыльями // к океанским возможностям // Воли без берегов» [ЗВ: 45].

Посещая различные страны, он впитывает накопленный различными народами опыт. Своеобразный скрытый цикл составляют стихотворения на тему Кавказа, Индии, Персии - тех мест, которые входят в понятие «Восток». Характерная для русского авангарда ориентация на Восток связана с поисками первоистоков истинного искусства, приведших к развитию неопримитивизма, черты которого присутствуют как в творчестве русских художников, так и поэтов начала XX в. Для Каменского Восток -это место, где душа приобретает покой и где приходит вдохновение.

В стихотворениях «Колыбайка ослику», «Персидская», «Я - в Индии», «На кораблях Цейлона» наблюдается восприятие Востока прежде всего как определенного типа сознания, самой симпатичной чертой которого для Каменского становится детская непосредственность в отношении к миру. Она передана как в незамысловатой речи лирических персонажей (ролевых героев) - крымского татарина: «Ослика не пускают в сад // а ему надо виноград. // Ийля - ийля» [ЗВ: 88], персидского купца: «Далеко в Та-геран // Живет моя невеста Туран - // Много вина -много баран - // Хороший товар» [ЗВ: 94], так и в описании жизни восточных стран.

Жизнь «меднокожих дикарей» Индии, куда герой «приехал мудрости учиться» [ЗВ: 133] - своеобразная идиллия, основными чертами которой являются «воля вольная» и жизнь в согласии с природой: «Трава. Песок. И плеск морей», «в шатрах из пальмовых ветвин // дымится ужин дружный» [ЗВ: 133]. Такая жизнь воспринимается поэтом как настоящий рай на земле.

В стихотворении «Я поцелую по-цейлонски» [ЗВ: 160], завершающем сборник «Звучаль Веснеянки», слышны отзвуки пребывания в различных землях («по-цейлонски», «по-вавилонски», «по-филиппински», «по-фински», «по-коллонски»). Хотя в ряде стихотворений превалирует интерес к странам, далеким от европейской цивилизации, но это не есть определяющая характеристика мировосприятия героя Каменского. Для него не менее важно осознание себя, своей жизни в ряду бесконечного множества других, осознание связанности невидимыми нитями, перекинутыми через пространство и время, в целом с миром. Так, думая о женщине, он может мыслить географическими понятиями, в образе любимой оказываются соединенными разные части света:

Для меня Ты и Север и Запад

И целительный Юг и Восток [ЗВ: 15].

Основополагающей чертой мировоззрения героя является приятие различных религий, учений, мистики, современного научного знания. В его сознании оказались примиренными «Христы - Магометы - // Моисеи - Конфуции - Рай» [ЗВ: 8], «идеи Анархизма» [ЗВ: 22], «мифология древняя» [ЗВ: 8] и «крылья авиаторского утра» [ЗВ: 8].

Память о православном Боге еще сильна, но, несмотря на исполненное благодарности мироприятие, в лирике Каменского нет характерных для христианской культурной традиции мотивов сердечного сокрушения, просветляющего покаяния и сострадания. Память о Христе связана с любимым праздником Пасхи4 («Перед Заутреней // Иней // Пасхаль-ность. // Христос» [ЗВ: 13]), или с мотивом детства, а также, с темой «отступничества» от единой веры, как стихотворении «Моя молитва»:

Господи

Меня помилуй

И прости.

Я летал

На аэроплане.

Теперь в канаве Хочу крапивой Расти.

Аминь [ПРФ: 253].

Здесь мотивы полета на аэроплане и крапивы -это не только противопоставление неба и земли, техники и природы, прошлого и настоящего в жизни героя. Это сжатая поэтическая фиксация мировоззренческих систем, одна из которых берет корни в дерзновенных открытиях в области науки и техники, а другая - в индуизме, где основой является учение о переселении душ.

Но ни одна из потеснивших христианскую веру мировоззренческих систем не является основополагающей и единственно возможной для Каменского. Это, естественно, приводит к отсутствию иерархически стройной картины мироздания. Нахождение героя «возле», «мимо», «около Истины» способствует пониманию бытия как бесконечного процесса перевоплощения, творчества, метаморфозы, что воспринимается им как чудо:

Я только - Возле.

Я только - Мимо.

Я около Истины

И любви.

Мне все - чудесно

Что все - творимо

Что все - любимо

В любой крови [ЗВ: 140]5.

В этой связи особо нужно подчеркнуть значимость для Каменского мотива случайности. Со случайностью связано понимание жизни вообще [ЗВ: 20] и жизни лирического героя в частности («Судьба случайностям верна» [ЗВ: 56]).

Человеческая жизнь, по сравнению с вселенским бытием, - это миг. В «Танго с коровами» (1914) мотив краткости человеческой жизни («жизнь короче визга воробья») включался в систему доказательств дисгармонии бытия и тем самым развивал эту тему, возникшую впервые в декадентских стихах поэта. Теперь же она приобрела новое звучание. Оно сближает Каменского с Б.Пастернаком, по крайней мере в эти годы6. Но, если, Пастернак, при своем философском оптимизме, все же исходит из трагедийного знания, ценит его очищающую и возвышающую силу [Альфонсов 1990: 102], то философский оптимизм Каменского исключает трагические стороны бытия.

Человеческая жизнь у него органично вписана в пространство-время Вселенной и все чаще ассоциируется с полетом в небе птиц или кометы:

Что наша жизнь - перелетная стая Дней - голубей в чудеса

Сегодня цветешь - молодецки блистая -А завтра уйдешь в небеса [ЗВ: 20].

Вся Судьба моя -Призрак на миг -Как звено пролетающей птицы...[ЗВ: 23].

Жизнь пройдет - пронесется комета... [ЗВ: 25].

Сравнение жизни с полетом появляется и в «Его-Моя биография», где отчетливо видна связь этого мотива с верой в переселение души7. Благодаря ей лирический герой перестает воспринимать краткость жизни трагично. Как у В .Хлебникова смерть -это превращение одного элемента в другой, так и у Каменского - это переход в иное состояние, в «другое воплощенье вселенной» [Каменский 1918: 148]. Понимание земного бытия как состояния «накануне отлета в иное переселение» [Каменский 1918: 207] зафиксировано в целом ряде стихотворений: «Сегодня цветешь - молодецки блистая - // А завтра уйдешь в небеса» [ЗВ: 20]; «...или буду крапивой // Или журчьем истекая журчать» [ЗВ: 20]; «Только сердце единое может // Верить в чудо переселенья» [ЗВ: 87] и др.

Представление о гармонии жизни - это «луговое цветение // Ветер - трава - и песок - // Поэма - случайность - видение // Шелковоалый кусок» [ЗВ: 20]. Образы жизни-цветения и жизни-поэмы занимают особое место в концепции сборников: если первый из них связан с пониманием себя как части живого мира, подчиняющейся законам природы, то второй -с творческим отношением к жизни («И цвети - расцветай обновлением // Сохрани жизнедатность» [ЗВ: 14]; «Из жизни создал я поэмию» [ЗВ: 36]; «И жизнь покажется небесной // Поэмой плавной в облаках» [ЗВ: 67]).

Творческое начало лирического героя заставляет ценить отпущенный срок и думать о предназначении и о том, что останется после тебя:

Мой талант футуриста-Поэта Удивлять вознесением слов [ЗВ: 25].

Бойся что жизнь Промелькнет бесталанная И не оставит следа [ЗВ: 74].

В жизни станем поэмой венчальной Расцветать красоту [ЗВ: 153].

Жизнь пройдет - пронесется комета

И останется тайна основ.

И останется тайна томлений Песниянных легенд волшебства

Да останется рыцарский гений

Для любви, для мечты - божества

[ЗВ: 25].

Понимание героем-поэтом своей задачи - «расцветать красоту» - имеет выход в абсолютное время, в вечность: «...в стремлении к вечному - // распеваю приветную лету» [ЗВ: 40]. Переполняющая любовь к жизни сметает все преграды, художественное пространство становится принципиально безграничным. Это позволяет опровергнуть мнение о том, что герой Каменского наделен в основном «земляным притяжением» [Сарычев 2000: 62], оно, на наш взгляд, более характерное для периода «Садка судей», не является сейчас определяющим.

Взгляд лирического героя часто устремлен вверх. Мир распахнут в бескрайность космоса, туда, где «Стая / хрустальных ангелов / пронеслась в вышине» [ЗВ: 33], где «голубеют глаза-небеса» [ЗВ: 80], где «небо солнится» [ЗВ: 93] и «манит далями» [ЗВ: 144]. Он мечтает «звездной стаей» взлететь в «звездный край» [ЗВ: 8]. Причем мотивы неба и полета оказываются связанными с темой поэта и поэзии: «Может быть сердце из скромности // Скромные песни поет // В хоре Вселенной огромности // Прославляя вершинный полет» [ЗВ: 63].

Таким образом, важнейшей чертой концепции мира и человека в поэзии Каменского является гармоническое единство. Особая роль в этой гармонии принадлежит образу солнца. В этой связи интересно наблюдение З.С.Паперного. Сравнивая Каменского и Маяковского, он замечает: «Там, где Каменский, захлебываясь от восторга, славит радость бытия, кричит «Жить чудесно!» - Маяковский шлет грозные проклятия всему окружающему миру». В подтверждение автор приводит строчки из стихотворений двух поэтов, где центральным образом является образ солнца. Если для Каменского солнце - источник жизни, то для Маяковского - мучений [Папер-ный 1983: 268].

На образ солнца Каменского не повлияла солярная символика и таких произведений футуристов, как «Дети Выдры» (1911-1913) В.Хлебникова, «Победа над солнцем» (1913) А.Крученых. Солнце для Каменского - источник жизни, добра, а иногда и единственная вера: «Верить солнцу лишь только я знаю» [ЗВ: 40].

И образ самого героя оказывается прочно связанным с образом солнца: часто он предстает как «солнцекудрый» [ЗВ: 41], с душою «солнцевсталь- ной» [ЗВ: 131], звенящий «солнцелучами» [ЗВ: 17], поющий песню «осолнцепаленной» любви [ЗВ: 71 ]8.

С мотивом солнца связан и мотив луча. Истоки его появления можно найти в письме, написанном в 1910 г. Хлебниковым Каменскому: «Мы новый род люд-лучей. Пришли озарить вселенную» [Хлебников 1928-1933: V-291], Как и у Хлебникова, в поэзии Каменского луч - это важнейшее начало мироздания. Поэту важно понять взаимозависимость таких элементов мира, как луч и человек, поэтому естественной и законченной в стихотворении «Не-бо+озеро+омут» является поэтическая строчка, представляющая следующее назывное предложение: «Я и лучи» [ЗВ: 13]. Лучистость в поэтике Каменского универсальна - это качество пространства («дорога дальняя // Лучистая» [ЗВ: 32]) и атмосферы («воздух лучисто-хрусталей» [ЗВ: 51], «земля как сети из лучей» [ЗВ: 93]), «земля «лучистая» [ПРФ: 250]), времени (дни из «цветистых лучей» [ЗВ: 70]) и человека («Я звеню солнцелучами» [ЗВ: 17], «Пойте, как солнце, стихами лучистыми» [Каменский 66: 112]). Посредством образа луча оказывается возможным выразить единство Вселенной и человека.

Таким образом, самые различные уровни поэзии В .Каменского (концептуальный, хронотопический, система мотивов и образов) являют пример художественного синтеза, который был одним из основным источником динамического ее развития и в дальнейшем обещал новые художественные открытия.

’Репринтное воспроизведение некоторых изданий предреволюционного десятилетия представлено в кн. [Каменский 1990]. Поскольку каждое из изданий, включенное в данную книгу, имеет собственную нумерацию страниц, во избежании путаницы в статье заглавными буквами обозначаем название издания ЗВ - «Звучаль Веснеянки», ПЖРФ - «Первый журнал русских футуристов» (1914). Ссылка на произведения из книги «Поэзия русского футуризма» (2001) обозначена - ПРФ. Далее указание на лирический источник дается без фамилии автора.

вьется слабым хмелем около (выделено нами. - Ф.Н.) мирового. Слышать шелест рогоз, узнавать глаза и душу своего знакомого в морском раке, вбок убегающем с поднятой клешней, не забывая военного устава, - часто дает большее счастье, чем все, что делает славу и громкое имя, например, полководца» [Хлебников 1988: 136]. Этот счастливый человек Хлебникова напоминает нам героя Каменского из сборников «Девушки босиком» и «Звучаль Веснеян-ки». Он счастлив, потому что понял, что счастье людей - «вьется, обращается около основного звука мирового», он остался ребенком, знающим жизнь природы, зверей и растений, а значит, он не знает «темного небытия кругом», где «нет игры, нет товарищей» [там же: 137].

⁶ По словам В.Н.Альфонсова, у Пастернака нет обиды на мироздание, для себя он выбрал другое - «доверие (курсив автора. - В.А.) к жизни, ее безусловным началам. Этим доверием преодолевается космическое одиночество человека, страх смерти, а с другой стороны агрессивность сверхчеловеческих претензий (внутренне стороны связанные, совмещающиеся)» [Альфонсов 1990: 105].

7«Поэт начал писать большую вещь, для театра -представленье жизни, изображающее Переселенье Души: где земная жизнь - лишь мимолетное звено пролетающей Птицы Странствий.

Переселенье Души - жизнь Поэта, судьбе которой фантастически везет настолько, что Поэт стремительно испытывает все высшие радости земного Звена, все испытывает до конца в этой жизни и мудро переселяется в Птицу Странствий с неизменно-мятущимся криком Духа:

-Дальше» [Каменский 1918:134].

8 О связи своеобразного визуального автопортрета в «железобетонной поэме» «Солнце (лубок)» (1917) и портрета «солнцеликого» Каменского, окруженного кольцом-нимбом, написанного в 1917 г. Д.Бурлюком, с проблемой самопознания, самоос-мысления в книге «Его-Моя биография» см.: [Стри-галев 1995: 530-531].