«Германский вопрос» в политике «Христианско-социального союза в Баварии» в первые послевоенные годы (1945-1949 гг.)

После разгрома Третьего рейха и дальнейшей союзнической оккупации немецких земель «германский вопрос», под которым понимается вопрос о государственном существовании Германии и ее статусе в Европе [2, с. 7], вновь приобрел огромное значение. Разумеется, что в силу установления оккупационного режима во всех немецких землях, ключевые решения в определении территориальных и политических контуров будущего немецкого государства в первые послевоенные годы принимались исключительно союзниками и их военными администрациями. Однако понимание того, что конституирование нового государства, а затем и дальнейшее руководство им будет осуществляться непосредственно немецкими политиками, заставляло военные администрации обращать внимание на позиции ведущих политических партий. Представители этих партий также активно подключались к решению «германского вопроса» и часто контактировали с военными администрациями различных зон.

Особенно интересно проследить позицию по «германскому вопросу» в тех регионах, которые на протяжении германской истории яв- лялись противовесом прусскому влиянию и централистским тенденциям, а также отстаивали свою государственность, порою доходя до откровенного сепаратизма. Крупнейшим и, пожалуй, ключевым из ряда таких регионов являлась Бавария, ведущей партией которой начиная с 1946 г. был «Христианско-Социальный союз в Баварии» (ХСС).

Тема «германского вопроса» в идеологии ХСС в 1945–1949 гг. слабо освещена как в отечественной, так и в самой немецкой историографии. Это увязано не только с небольшим количеством источников, но и второстепенностью данного вопроса в партийной идеологии на тот момент, поскольку политические партии, ввиду союзнической оккупации, не могли принимать определяющих решений по «германскому вопросу». Данный факт признавал и председатель партии в 1945–1949 гг. Йозеф Мюллер, заявивший в одной из своих речей, что «сейчас Германия не может принимать участия в международно-политических решениях», поэтому и влияние на ситуацию в послевоенном мире можно оказывать лишь «через добросовестную работу по демократизации и внутреннему совершенствованию народа» [8].

Однако германская политика ведущих партий ФРГ и ГДР была сформирована или уходила своими корнями именно в период ста- новления этих государств. Это можно отнести и к такой партии, как ХСС. Поэтому для понимания сущности той или иной политики всегда важно прослеживать ее истоки. Для этого были задействованы различные первоисточники, в том числе неопубликованные материалы баварских архивов.

Христианско-Социальный союз с момента своего образования в 1945 г. стоял на позициях восстановления и защиты государственности в Баварии. Баварская направленность была свойственна ХСС не только с идеологической точки зрения, но и с организационной: он так и не вошел в состав Христианско-Демократического союза (ХДС), представленного в других западногерманских землях, предпочтя оставаться самостоятельной партией самостоятельной земли.

Вместе с тем политики ХСС не мыслили Баварию обособленной от остальной Германии и настаивали на сохранении целостности страны. Это в своих воспоминаниях подтверждает и один из ведущих деятелей партии, председатель ХСС в 1961–1988 гг. Франц Йозеф Штраус: «За выход из рейха» – подобный лозунг публично никто не выдвигал» [3, с. 85]. Однако бесспорным в партии являлось убеждение, что для гарантии баварской государственности Германия должна быть выстроена на федеративных началах [27, s. 21].

Та же мысль прослеживается во всех первых программах местных отделений и земельной организации ХСС [4; 6; 13; 15; 20; 25; 26]. «Единство и неразделенность Германии» не было подвергнуто сомнению и в «Программе принципов» ХСС [16], действовавшей в партии с декабря 1946 г. до первых выборов в Бундестаг в 1949 году. В этом не было ничего удивительного, поскольку обстановка в межсоюзнических отношениях свидетельствовала о реалистичности перспектив воссоединения Германии. Активная деятельность Контрольного Совета в период с середины 1945 г. до середины 1947 г. предсказывала немецким политикам восстановление целостности Германии как естественный ход событий. Кроме того, будучи с 1871 г. неотъемлемой частью общегерманского государства, Бавария была очень глубоко интегрирована и связана с остальными немецкими землями во всех жизненных сферах.

Убежденность в восстановлении единства Германии заставляла партию либо осторожно, либо немногословно отзываться о советской политике, при всем том, что ХСС открыто осуждал коллективизм, большевизм и коммунизм. Сам председатель Й. Мюллер расценивал Советский Союз как равнозначного партнера западным государствам, и, как вспоминал уже упомянутый Ф.Й. Штраус, «постоянно рассказывал о своих беседах, отмечая, что русские также заинтересованы в создании в какой-либо форме общегерманского демократического государства» [3, с. 85].

Кроме того, Й. Мюллер был убежден, что нагнетание конфликта между двумя системами чревато непредсказуемыми последствиями вплоть до вооруженного столкновения, о чем он заявил в своей речи в ландтаге 29 мая 1947 г.: «Представление о том, что можно играть на противоречиях одной (оккупационной власти. – И. П. ) против других, было бы наивным и недальновидным. Всегда беды одного конфликта непредвиденны для человечества, но Германия и к тому же наша баварская родина были бы главными виновниками, если бы мир погрузился в несчастье новой войны» [8]. Учитывая, что по территории Германии проходила граница двух практически сформировавшихся блоков, опасность стать эпицентром возможного конфликта настораживала председателя партии.

Сам Й. Мюллер к тому же неоднократно ездил в Карлхорст (Восточный Берлин), где встречался и с представителями Советской военной администрации в Германии (СВАГ), в частности с полковником С.И. Тюльпановым [21, s. 270–271]. Однако эти поездки носили лишь характер визита частного лица, и даже однопартийцы не были осведомлены об этом. Так, например, один из видных деятелей ХСС, первый премьер-министр послевоенной Баварии Фриц Шеффер, узнав этот факт от американской администрации, не стал скрывать, что председатель «никогда не докладывал партии об этом» [22]. Вместе с тем, даже будучи внутрипартийным оппонентом Й. Мюллера, Ф. Шеффер заявил, что может «только подтвердить, что он (Мюллер. – И. П.), по общему мнению, действовал в интересах ХСС» [22], видимо, под- разумевая, что серьезных разногласий у них по вопросу восточной политики нет.

Поездку в восточную зону совершал и другой внутрипартийный оппонент Й. Мюллера, министр сельского хозяйства Баварии Йозеф Баумгартнер [24]. И хотя с официальными лицами советской администрации он не встречался и лишь «интересовался существующим положением и земельной реформой», которую он считал «ошибочной» [ibid.], сам факт присутствия политиков ХСС в восточной зоне необходимо расценивать как сохранение интереса к этой части в деле восстановления Германии, а следовательно, и поиск путей диалога с Советским Союзом.

Отказ от конфронтации с Советским Союзом ни в коем случае не означал для партии одобрение советской политики. Мало того, осуждение коммунизма и большевизма со стороны ХСС, естественно, отводило тень на советскую зону и советскую политику. СССР скорее воспринимался как участник международной политики, с которым ХСС вынужден был мириться для решения своих вопросов.

Помимо проблемы восстановления германского единства, таким вопросом являлась и проблема границ. Партия выступала резко против восточных границ Германии, предписанных Потсдамскими соглашениями по линии Одер-Нейсе и настаивала на их передвижении на восток по этническому принципу, ссылаясь на право самоопределения [10].

Главным референтом партии по вопросу о восточной границе Германии являлся Вильгельм фон Айкен. В своих суждениях он исходил из того, что Восточную Пруссию, очевидно, не удастся вернуть, а планов союзников подвергнуть корректировке западную границу Польши не избежать. В этой связи В. фон Айкен предлагал следующую границу: Померания и вся провинция Бранденбург остаются за Германией, далее граница по Одеру от Ротенбурга и до впадения Нейсе в Варту, и потом по старой границе до Чехословакии. Взамен Польше предлагалась интернационализация порта Штеттин и свободное судоходство по Одеру. «Если мы добьемся этого проведения границ, – заключал В. фон Айкен, – то мы возвратим на родину, по меньшей мере, 6 миллионов человек, мы вернем себе ценные сель- скохозяйственные угодья в Нижней Силезии, месторождения угля и промышленность» [7].

Открещиваясь от всякого рода национализма, Й. Мюллер также признавал, что передвижение границ восточнее Одер-Нейсе связано не только с разумностью разграничения по этническому принципу, но и с решением аграрного вопроса таким путем: «Мы видим потенциальную угрозу, когда одно переселенное пространство представлено наряду с такими же пустыми областями. Мы знаем, что обеспечение достаточного продовольственного базиса немецкого народа неразрешимо связано с вопросом передвижения границ, особенно на востоке» [8]. И несмотря на внутрипартийные раздоры, необходимость пересмотра границ не вызывала разногласий в ХСС, о чем Мюллер с уверенностью заявил в своей речи в баварском ландтаге 29 января 1947 г.: «С выраженной твердостью Союз протестует против недавно высказанного... утверждения, что часть его выступает за “раппаль-скую политику”, добровольно отказываясь от областей, восточнее линии Одер-Нейсе. Ни один член Союза не представляет подобную точку зрения» [ibid.].

Подобное внимание к вопросу границ, совершенно не относящихся к Баварии, было связано с наплывом беженцев и вынужденных переселенцев. Достигая численности 2 млн чел., эта категория населения была достаточно перспективной для ХСС в плане возможного увеличения численности своей поддержки. Идея возвращения земель привлекала этот потенциальный электорат как возможностью вернуть миллионам немцев утраченную родину, так и решить обострившийся аграрный вопрос в Баварии за счет переселения на эти земли. Даже осознавая непреодолимые трудности осуществления этой идеи, партия, как минимум, сохраняла поддержку данной категории самим фактом поднятия проблемы.

В связи с этим также интересен еще и факт, что источники не показывают стремление ХСС пересмотреть границу с соседней баварской землей Чехословакией, притом, что именно в Баварию хлынул основной поток судетских немцев. Возражение ХСС вызывал только факт жестокого обращения с депортированными немцами и необоснованности тре- бования репараций со стороны Чехословакии в силу отторжения Судет [7]. Объяснение этому может лежать только в плоскости международно-правовых решений. Как известно, Потсдамская конференция окончательно определила вопрос о германской границе с Чехословакией, в то время как относительно территорий, отторгнутых в пользу польского государства, содержалась следующая формулировка: «...окончательное определение западной границы Польши должно быть отложено до мирной конференции» [2, с. 397]. Временный с юридической точки зрения характер отторжения восточных провинций заставлял политиков ХСС добиваться пересмотра границы только по Одер-Нейсе, и тем самым находить поддержку у этой части вынужденных переселенцев.

Возражение ХСС также вызывал и вопрос о репарациях. В частности, по проекту того же В. фон Айкена в счет репараций Польше необходимо было зачесть отторгнутые немецкие земли в Силезии. Требования репараций со стороны Чехословакии и Советского Союза, в связи с присоединением бывших немецких территорий с их промышленным потенциалом, и вовсе рассматривались как неоправданные [7]. Кроме того, было высказано отрицательное отношение к завышенной сумме репараций и демонтажу промышленных предприятий в Германии, который мешал становящейся немецкой экономике наращивать свой промышленный потенциал [ibid.].

На решение части из затронутых вопросов партия рассчитывала на Московской конференции в марте-апреле 1947 г., призванной устранить наметившиеся разногласия между союзниками. Позже Й. Мюллер признался, что несмотря на небольшие надежды на конференцию, партия, как минимум, рассчитывала на решение двух принципиальных вопросов – «готовность к германскому экономическому единству и создание центрального правительства», поскольку, на его взгляд, «только в таком случае можно решить валютный вопрос и экономический кризис» [10]. Как следует из материалов по Московской конференции, позиция ХСС по затронутым вопросам практически совпадала с позицией американской делегации и ее главы Дж. Маршалла, в том числе и по вопросу о границах [6]. Одна- ко разногласия на конференции оказались гораздо глубже, чем ожидались, а помимо без-результативности, конференция еще больше развела пути союзников.

С этого момента вплоть до середины 1947 г. представители партии занимают выжидательную позицию и практически не высказываются по германскому вопросу, хотя она в целом остается неизменной. Даже в разгар блокады Берлина, 22 мая 1948 г., Й. Мюллер выразил приверженность былым убеждениям: «Моя задача как председателя ХСС – ...оказать поддержку нашим братьям и сестрам на Востоке... мы не хотим и не можем допустить, чтобы часть Германии откололась от целого и от христианской Европы...Мы должны формировать германскую политику» [9].

Менее конкретно ХСС формулировал свою позицию относительно международного положения в Германии, признавая лишь ориентацию исключительно на мирные отношения со своими соседями и осуждая нацистскую практику. По вопросу о статусе будущей Германии в рядах ХСС имели место предложения о ее нейтрализации. Так, например, в программе аугсбургского ХСС 1945 г. под редакцией Ойгена Риндта содержалось положение об «объявлении военно-политического нейтралитета Баварии и Рейха на вечные времена» [14].

В более развернутом виде предложение о нейтрализации Германии в 1948 г. сформулировал сторонник ХСС профессор Ульрих Ноак из Вюрцбурга. По его проекту после «признания “нейтральной, миролюбивой и социальной Германии” и подписания мира, оккупационные власти в течение года должны были вывести свои войска [12]. Однако идеи нейтрализации Германии так и остались на бумаге и не подвергались серьезным обсуждениям в рядах партии. Объяснение можно найти в том, что первоначально четких представлений о будущем международном положении Германии не было даже у самих союзников, а после 1948 г. ни о какой нейтрализации не могло быть и речи.

В этих условиях на передний план выходила идея углубления сотрудничества с европейскими государствами. Первые довольно четкие контуры европейской политики были представлены уже в «Программе принципов»

15 декабря 1946 года [16]. В основу политики было положено два принципа – культурное единство европейских народов на базе христианских ценностей и необходимость более глубокой экономической интеграции из убеждения, что «ни одна страна Европы не может существовать в одиночестве» [ibid., s. 216].

Особого внимания заслуживает второй пункт, позиция по которому предвосхитила процессы европейской интеграции, начавшиеся с 1949 г.: «Мы выступаем за создание европейского экономического и валютного союза. Мы требуем упразднения таможенных границ между отдельными государствами Европы» [ibid.]. Программа не указывала, однако, круг участников – носителей этой культуры и открыто ли это европейское сообщество для стран Восточной Европы. Этот вопрос также оставался открытым, поскольку большинство восточноевропейских стран переживало этап так называемой «народной демократии» со свойственной ей многопартийностью, а коммунистические режимы, несмотря на советскую оккупацию, еще не были окончательно установлены.

1948 г. стал переломным в истории Германии. Валютная реформа, блокада Берлина и Лондонская конференция, на которой было принято решение о создании западногерманского государства, предопределили и коренное изменение позиции ХСС по «германскому вопросу». Представители партии начинают осознавать, что одновременное создание единого германского правительства во всех четырех зонах в практической плоскости неосуществимо. Поэтому и согласие на создание немецкого государства, хотя бы в трех зонах, является более разумным, нежели отказ от объединения оккупационных зон вообще.

Конечно же, ХСС и в дальнейшем не отказывался от возможного воссоединения с восточной зоной в отдаленном будущем, что, например, полностью исключал К. Аденауэр на тот момент, опасаясь, что путем возвращения Берлина и восточной зоны социал-демократия еще больше укрепится, нежели ХДС [19, s. 143]. Не пересматривался также и вопрос о передвижении границы восточнее Одер-Нейсе, что автоматически означало сохранение интереса к восточной зоне. Однако пони- мание невозможности решить проблему создания немецкого государства другим путем, в силу международно-политического расклада, заставляло делать выбор в сторону решения других, более актуальных для ХСС проблем.

Наиболее показательно в этом отношении высказывание Ганса Эхарда на конференции премьер-министров в Кобленце 8–10 июля 1948 года. Не теряя надежд на возвращение восточной зоны, и призывая «предотвратить, чтобы ворота туда закрылись», поскольку «возможность взаимодействия всех немецких земель еще вероятна», он открыто заявил: «Но если мы захотим пойти дальше, нам необходима будет организация, которая создаст над уровнем земель некое подобие правительственной власти. То, что это возможно только в трех зонах, на то воля Божия, а не наша вина» [17, s. 76].

Партия осознавала бесплодность переговоров с советской стороной, с которой к тому же у военных администраций западных зон накопились серьезные противоречия. Это подтверждает и один из активных членов ХСС синдик Й. Бруннер в разговоре с представителями американской военной администрации: «Русские... выступают за регулируемое центром государство из всех четырех зон, в котором, они надеются, смогут все больше и больше влиять... Даже после снятия блокады невозможно с русскими придти к желаемому соглашению по Германии. Поэтому я за то, чтобы в любом случае было создано западное государство» [23].

В этой связи и европейская политика ХСС сосредоточивается исключительно на странах Западной Европы. Причем Европа рассматривается не только как экономическое сообщество, но и как носительница определенных ценностей. Так, во время блокады Берлина 31 июля 1948 г. Й. Мюллер заявил: «Европа должна быть не просто исходной точкой христианского Запада. Если мы не будем действовать, нам придется бояться, что Европа станет прибавлением чьей-либо другой сферы власти» [11]. Причем не оставил сомнений, какой конкретно власти необходимо бояться и какие страны уже немыслимы в качестве участников европейской интеграции: «И избавь нас от наступления такого, чтобы мы вынуждены были бы вещать из Африки или другой части земли в сторону своей европейской родины, как это делают здесь наши румынские, чешские, болгарские, венгерские и польские друзья» [11].

В силу вышеуказанных обстоятельств партия приняла и активное участие в деятельности Парламентского Совета и не встала на путь его бойкота. Уже на открытии Совета после скандально известного выступления коммуниста М. Реймана о нелегитимности создания сепаратного государства, депутат от ХСС Антон Пфайфер заявил, что его фракция приоритетом считает становление государственного порядка, «строительство и укрепление начал правовой, демократической государственной жизни в пределах трех зон, поскольку, к сожалению, четвертая не может присоединиться» [18, s. 9]. Тем самым становлению демократического устройства отдавалось большее предпочтение, нежели воссоединению всех частей.

Таким образом, позиция ХСС по «германскому вопросу» претерпела к моменту основания ФРГ существенную эволюцию, прежде чем оформилась в устойчивую концепцию, продолжавшую действовать вплоть до объединения Германии. Эта концепция характеризовалась определенной двойственностью: с одной стороны, ХСС сохранял интерес к восточной зоне и прилегающим к ней бывшим территориям германского Рейха; с другой стороны – неприятие социалистического порядка, курс на демократическое развитие Западной Германии и ключевая роль бывших союзников в решении «германского вопроса» порождали в партийных рядах убеждение о невозможности скорого воссоединения страны. Кроме того, к 1949 г. завершилось оформление региональной направленности партии, и значимость данного вопроса в идеологии ХСС окончательно упала до ранга второстепенной.