Германское сказание Г.Гауптмана "Бедный Генрих" как мистерия смерти и любви

Барт Р. От произведения к тексту // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. С.413-423.

Витгенштейн Л. Лекции и разговоры об эстетике, психологии и религиозной вере // Современная западно-европейская и американская эстетика: Сб. переводов. М., 2002. С. 36-53.

Гофмансталь Г. фон. Письмо / пер. А.Назаренко //Гофмансталь Г. фон. Избранное. М., 1995. С.518529.

Исаев С. Как всегда об авангарде: Антология французского театрального авангарда. М., 1992.

Кривко-Антипян Т.А. Мир игры. Б. м., 1992.

Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998.

Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. Екатеринбург, 1997.

Маньковская Н. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.

Пёше М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 1999. С. 225290.

Фуко М. Археология знания. К., 1996.

Хёйзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992.

Die vollendete Vernunft: Moderne versus Postmo-derne. Frankfurt a. Main, 1987.

А.П.Склизкова (Владимир)

ГЕРМАНСКОЕ СКАЗАНИЕ Г.ГАУПТМАНА «БЕДНЫЙ ГЕНРИХ» КАК МИСТЕРИЯ СМЕРТИ И ЛЮБВИ

В произведении Г.Гауптмана «Бедный Генрих» речь идёт о рыцаре Генрихе, который поражён проказой. Он может исцелиться, если омоет свои раны кровью невинной девушки. Оттегебе, дочь вассала Генриха старого Готфрида, готова пожертвовать собой. Генрих и Оттегебе идут в Солерно, где живёт врач, совершающий столь кровавое действо. Однако в последнюю минуту Генрих не даёт Оттегебе умереть, спасает её из-под ножа, получает за это воздаяние - выздоравливает и женится на той, для которой он был изначально дороже жизни.

Литературоведы, занимавшиеся исследованием данного произведения, как правило, сравнивают его с текстом немецкого писателя Гартмана фон Ауэ, [Muller 1970: 50] проводят параллели с библейской историей Йова [Schreiber 1946: 18], указывают, что движение пьесы состоит в усилении страданий главного героя, они изначально заданы, метафизически укоренены [Guthke 1958: 13]. Сам Гауптман называл «Бедного Генриха» глубокой мистерией, говорил, что нашёл дорогу для проникновения в неё [Hauptmann 1987: 66].

Известно, что мистерии возникли ещё в античности, в средние века они стали жанром городской драматургии, в начале XIX в. развивается романтическая мистериальная драма. Гауптману, при всём его преклонении перед античностью, не могут быть близки её мистериальные культы, не принимает он и устойчивую христианскую доктрину, лежащую в основе мистерии средних веков, романтическая мистериальная драма, в которой ослабевает трагическая напряженность и утрачивается образ человека, [Карельский 1992: 83-98], не может служить образцом для немецкого драматурга периода рубежа. Мистерия для Гауптмана - это тайна, причём, тайна и мира, и отдельного индивида. Писатель постигает мистерию в её всеобщности и в то же время единичности. Ему оказывается близка мысль Я. Бёме о жизни как мистерии. Сам Гауптман видит и ощущает мистерию комнаты, старых тикающих часов, мерцающих свечей, мистерию рождественской ёлки, мистерию леса, мистерию зачатия и мистерию материнства, - во всём и везде вершится вечная мистерия. Она непостижима в своей сути, отчасти мета-

физична, воспринимается лишь тогда, когда все явления приобретают иной сверхчувственный смысл [Hauptmann 1908: 51], мир являет своё другое лицо и человека обволакивает мистерия [Hauptmann 1962: 95].

Сам Гауптман предлагает прочитывать его творения сквозь призму подобной мистериальной тайны. Получается, что мистерия-это и тайна искусства, тайна художественного текста, сам принцип творчества немецкого драматурга. Он основан на идее намеренной недоговорённости, скрытого смысла, иносказания, ибо направление писателя особое - погружение в глубину, во внутреннюю суть [Hauptmann 1987: 134]. Скорее всего, именно поэтому он работал над «Бедным Генрихом» столь долго: с 1897 по 1902 г. Определив своё произведение как глубокую мистерию, Гауптман ставит себе цель - проникнуть из времени в вечность, понимая при этом, что такой ход особый, он сложен и долгое время непонятен самому автору. Он хочет старый росток пересадить в новую почву [Hauptmann 1987: 66-68]. «Старый росток» - средневековый текст Гартмана фон Ауэ, содержание которого практически полностью дублируется Гауптманом, и история ветхозаветного Иова. Они являются для Гауптмана пра-формой, необходимо изменить первоисточник не внешне - событийно, а внутренне - мистерийно. Прошлое должно ожить, обрести новые очертания, новые глубинные смыслы. Подобная попытка обновления прошлого предпринимается Гауптманом в немецком сказании «Бедный Генрих».

Оно может быть прочитано как мистерия смерти и мистерия любви. Почти все исследователи отмечали сложность центрального образа, говорили, что его развитие не совсем ясно [Hoefert 1977: 36].Действительно, смысл речей Генриха намеренно не проясняется Гауптманом. Дело в том, что за средневековой оболочкой проступает современный писателю человек рубежной эпохи - он сомневается во всех прошлых ценностях, но что-то новое не может им противопоставить. Так, Генриху грезятся золотые дни весны, когда сердце наполнялось жизнью, но теперь он далёк от этих дней. Подсознательно Генрих понимает, что его прежний мир был слишком прост, хотя прекрасен и идеалистичен. Он чувствует, что в мире есть некая тайна, это та проказа, от которой нет спасения. Проказа, таким образом, не является болезнью, физическим недугом, как в средневековом тексте Гартмана, а служит обозначением внутреннего состояния героя. Недаром само слово «прокажённый» (aussatzig) встречается крайне редко, как правило, употребляется другое - противная эпидемия (die widerliche Seuche). Подобное определение является более широким, связывается не столько с героем, сколько с миром. Недаром Отте-гебе, ссылаясь на слова пастора Бенедикта, говорит, что тело прокаженного есть отражение картины мира, её мать Бригита определяет состояние Генриха как болезнь духа, а Готфрид не может однозначно ответить на вопрос о здоровье господина: Готфрид считает, что Генриха мучает тайное горе.

Экзистенциальная истина неожиданно проникает в душу героя Гауптмана - человек смертен, поэтому он жалок и ничтожен, вышел из праха и в прах обратится, он определяет жизнь как разбившийся прибор (Das Leben ist zerbrechliches Gerate), каждого настигнет смерть, нагое тело будет окутано сава-ном(ет nackter Leib heut oder morgen musst du drinn erkalten). Жизнь теряет для Генриха этический смысл, в его душу входит страх смерти. Известно, что смерть - одна из великих тем эпохи. Неслучайно картина Бёклина «Остров мёртвых» стала как бы символом культурной жизни Германии конца XIX-начала XX в. Для Гауптмана смерть личная тема. Он воспринимает жизнь как страшный круговорот, который в любом случае затянет в пропасть [Hauptmann 1962: 324]. Подобный настрой объясняется смертью отца, пошатнувшимся здоровьем брата Маркуса. Практически все произведения Гауптмана написаны на основе пережитого, личный опыт оказывается весьма важным при создании художественного текста. Недаром работа над «Бедным Генрихом» продолжается столь долго. Скорее всего, Гауптман осознавал своего рода нехватку жизненного опыта для реализации своей глобальной задачи- показа хода из времени в вечность. Писателю необходимо было интенсивно прожить жизнь, прочувствовать её несуразность и в тоже время величественность.

Именно поэтому Гауптман позволяет своему герою проникнуть в мистерию смерти, слиться с нею. Итогом является богоборческий экзистенциальный бунт. Бог разрушает глаза, которые на него смотрят (zerstort das Auge, das ihn sieht), рвёт сердце, которое его хочет nro6HTb(zerreisst das Herz, das ihn lieben), отрывает от себя детские руки, которые к нему протягиваются (zerknickt die Kindersahme, die sich nach ihm strecken). Осознав бренность человеческого удела, герой Гауптмана отдаляется от людей, в том числе и от тех, у которых прежде искал спасения и милосердия - от родителей Оттегебе и от неё самой. Отныне он живёт в лесу, в пещере, полностью отторгнут от жизни, выключен из неё. Лирический монолог, который Генрих произносит почти в начале третьего действия, в высшей степени симптоматичен: Тишина. - Хорошо. - Моё царство. - Я закован в мой панцирь. - Мой мир вокруг меня: - Вокруг меня одного - Но я не одинок. Нет! Уединение не разбивает моего сердца! Нет удушья - нет! - Я похоронен в крепком ледяном кристалле пространства! Я не одинок. - Молчание: свежее. Ни звука! Ни одного звенящего бубенчика! Мировое море, (Stille. - Gut. - Mein Reich. - Ich bin bewehrt mit ei-nem Panzer. - Meine Welt geht wider auf um mich: -um mich allein. - Ich bin nicht einsam. Nein! Die Ein-samkeit erschlagt mein Herz nicht! Kein Erstricken -nein! - begraben im harten Eiskristall des Raums! Ich bin nicht einsam. - Schweigen: rein. Kein Laut! Kein Scherbenrasseln! Weltmeer). Обращает на себя внимание особая пунктуация: почти после каждого слова ставится точка и тире-это знаки-размышления, позволяющие увидеть, что каждая реплика Генриха несёт некий глубинный смысл. Предложения крайне редки, зачастую даются одни существительные, Генрих произносит свой монолог как бы про себя. Герой одинок, и это одиночество приносит ему ус- покоение, то, которое столь важно было для романтического персонажа. Между тем у Генриха фон Ауэ одиночество не романтическое, а экзистенциальное, объяснимое и страхом смерти, и страхом жизни. Он, одичавший и обросший, как указывает Гауптман в ремарках, сам роет себе могилу. Подобное действо проясняет положение и состояние персонажа - Генрих в данный момент полностью отрёкся от мира, от себя самого, он призывает смерть, зная, что она в любом случае его настигнет. Это крайняя точка его страданий, они враждебно его поражают(ап Schmerzen mich feindlich heimgesucht), он тонет в них, тонет в своей боли и скорби. При этом в страданиях для Гауптмана заключается моральная регенерация [Guthke 1958: 60], именно через страдания герой отрекается от мистерии смерти и приходит к осознанию мистерии любви.

Гауптман определял любовь как помешательство, считал страсть иррациональным феноменом, недаром, утверждает писатель, образ колдовского напитка прошёл через тысячу лет, сегодня он столь же значим, как и тогда. Любовь Гауптман считает ночной и тайной, её символ-слепой крот, который роет ходы глубоко под землёй. Кроме того, он сравнивал любовь с пауком, в сетях которого запутывается человек, преследование Эросом - это особый вид мании преследования [Hauptmann 1962: 148, 152, 155, 203, 280, 300]. В то же время Гауптман подчёркивает, что именно любовь приводит к обновлению души. Благодаря любви у Генриха пробуждается воля к жизни, он изгоняет призрачный страх смерти из своей души. В этом плане мистерия любви Гауптмана в значительной степени сопрягается с шопенгауэровской волей - она метафизична по своей сути, существует только в настоящем, исходит изнутри, благодаря воле происходит познание собственной индивидуальности [Шопенгауер 2007: 51-55].

Но мистерия смерти некоторое время существует рядом с мистерией любви, Генрих чрезмерно увлечён первой и не замечает вторую. Правда, подсознательно Генрих понимает, что он бежит от себя самого. Именно этим в значительной степени объясняется его уход в лесную пещеру - он отдаляется в первую очередь от Оттегебе, от её и своей силы чувств. В этом плане показателен рассказ о приходе девушки к нему. Данная сцена может быть прочитана на нескольких уровнях.

Так, патер Бенедикт и старый Готфрид уверены, что Оттегебе приходила к Генриху, чтобы спасти его от проказы, убедить его принять её жертву и отправиться в Солерно к врачу. Скорее всего, так считает и сама девушка. Между тем вся сцена полна иносказаний, во всём ощутим двойной смысл. Встреча Генриха и Оттегебе может рассматриваться как апофеоз любовного томления, любовного стремления, любовного борения. Генрих говорит об Оттегебе как о злой чертовской шалости(йа$ war des Teufels schlimmstes Bubenstiick), он не подпускает её к себе, бросает в неё камни, считает девушку дьявольским искушением, борется с собой, понимая при этом, что долго так не выдержит, хочет броситься к ней, обнять, в итоге бежит от Оттегебе. Од нако именно теперь можно говорить о внутреннем повороте, который вершится в душе Генриха. Центральный образ четвёртого действия - это образ огня. Огонь, по Гауптману, связан с любовью [Hauptmann 1980: 40]. В груди Генриха полыхает пламя, он жаждет воды, чтобы его потушить (gieb mir Wasser das ich die giftig stechenden Flammenzun-gen....ausloschen kann), он молит о смерти, ибо огонь страсти слишком сильный. Чувствуется, что у героя происходит как бы новое рождение и процесс этот не менее мучительный, чем уход в темноту. В уста своего героя Гауптман вкладывает своеобразную молитву: потушить все муки света в чёрной траве темноты (losch alle Qual des Lichts im schwar-zen Schotz), дневное светило бросает в него свои отравленные стрелы, солнце бушует в голове подобно змеям, света он боится, но понимает, что обречён в нём гореть. Состояние Генриха особое - он разорван, разрушенДсЬ sei zerrissen verdorben), однако теперь он хочет жить (doch ich will leben!). Только теперь осознаёт, что именно через любовь можно преодолеть смерть.

Следует отметить, что литературоведы, занимавшиеся проблематикой «Бедного Генриха», особое внимание уделяют последнему действию. Так, Karl S. Guthke утверждает, что Генрих в последний момент предотвращает кровавую жертву, поскольку осознаёт свою любовь к Оттегебе. Это не совсем так. В великую мистерию любви Генрих вовлечен уже в тот момент, когда он, приходит к дочери старого Готфрида, чтобы вместе отправиться к врачу в Солерно. Однако сейчас Генрих не думает о том, что Оттегебе идёт с ним на заклание, цель пути, проблемы пути, наконец, масштабы пути им воспринимаются очень мало. Доказательством может служить поэтический образ трёх лучей, воспринимаемых Генрихом как лучи благодати. Первый луч согревает душу, из неё уходит ненависть, страх, безумие, герой становится беспомощным (Ich blieb hilflos), но данная беспомощность приводит к очищению (ward ich gereinigt) и выздоровлению (Ich bin gesund! Ich bin genesen). Получается, что задолго до прихода в Солерно Генрих излечился. Но мир пока ему видится в мрачных тонах, этот мир угрожающий и умирающий (erstorbene, finstere, drohende Welt). Второй луч благодати вносит в этот мир светлый элемент (lichten Elementes), от него звучат холмы для радости, моря для блаженства, небесный свод для счастья (entziindeten die Hugel sich zur Freu-de die Meer zur Wonne und die Himmelsweiten zum Gltlcke wiederum). Только теперь Генрих замечает обилие красок мира - рубиновые горы, которые переливаются и горят как драгоценные камни, к нему возвращаются силы, он хочет остановить Оттегебе, сопротивляется её жертве. Наконец его осеняет третий луч благодати - жизнь пронзила его, в груди распространяется небесное, он воскрес, обновился душою, мистерия смерти переросла в мистерию любви.