Главное недействующее лицо (ребенок в рассказе Л. Толстого «Что я видел во сне...»)

ВЕСТНИК 2015

Названием написанного в 1906 году рассказа «Что я видел во сне...» Л. Толстой постарался пресечь попытки связать его с реальными событиями и прототипами. Однако записи в Дневнике и письма Толстого к брату Сергею Николаевичу и его дочери вычерчивают путь от бывшего в действительности к вымышленному (рассказу). В 1900 г. Вера Сергеевна Толстая вышла замуж за башкирца Абдерашита. Этот брак не был оформлен и не был известен ее семье. Отец, Сергей Николаевич, в последние месяцы беременности дочери узнал о случившемся и очень тяжело переживал.

В рассказе о девушке, брошенной возлюбленным и потому ушедшей из семьи и в дальнем городе родившей ребенка, главным «недействующим» лицом является ребенок. Его появления могли бы уместиться в границах ремарок (плачет, кричит и т.п.). Мы не знаем его имени, о нем говорят только «ребенок», «он», но именно он определяет судьбы окружающих (действующих) лиц, и отношение к нему выявляет самое главное, сокровенное в их душах.

В рассказе «Что я видел во сне...» важны все упоминания о детях.

С детьми неприступно-надменный Михаил Иванович «был как-то почтительно ласков» [2, с. 76]. Это со всеми чужими детьми. Своего побочного сына от француженки он устроил за гра- ницей и считал свой долг выполненным. Значит, он и не знал его.

Лизу он нежно любил, когда она была ребенком, радовался и гордился ею.

Появление пятилетнего племянника, «сила детства» (так озаглавил Толстой художественное изложение стихотворения В. Гюго «Гражданская война») спасли Лизу от греха самоубийства. «Она остановилась, приласкала мальчика и вдруг расплакалась» [2, с. 81]. Мысль о материнстве заставила ее «вернуться в себя, думать не о том, что подумают и скажут о ней другие, а о настоящей своей жизни» [2, с. 82]. Она начинает молиться, чего давно не делала. Проходит несколько месяцев, и вдруг она ощутила движение ребенка. И это перевернуло ее жизнь. «И она, забыв про все, про его гадость и ложь, про раздражительность матери, про горе отца, просияла улыбкой, но не той гнусной улыбкой, которой она отвечала на такие же улыбки его [шведа. – Р.T.], а светлой, чистой, радостной улыбкой» [2, с. 82]. Лиза ужасается теперь мысли, что могла думать убить его вместе с собой.

У Михаила Ивановича незаконнорожденный сын Лизы вызывает ужас и омерзение. Когда отец входил в дом дочери, «его, как ножом, резнул, как ему показалось, отвратительный, злой крик ребенка» [2, с. 83]. И до этой встречи стоило ему вспомнить «его», и ужас, отвращение и оскорбленная гордость переполняли его сердце.

Во время знаменательной встречи Лизы с отцом ей безумной казалась мысль показать

Серия «Человек в современном мире». Выпуск 3

ребенка отцу, «показать тому, кого она так давно любила, того, кого она теперь любила больше всего на свете» [2, с. 84]. Она знает, что это было бы мучительно для Михаила Ивановича.

В «Анне Карениной» есть похожая, на первый взгляд, ситуация. Анна посылает мужу телеграмму о том, что умирает, и умоляет его приехать. Прощение сделало бы ее смерть спокойной. И, думая о Каренине, ожидая его приезда, она говорит, что мужу будет мучительным увидеть ребенка, ее дочь от Вронского.

В центре обоих эпизодов – ребенок, невинное дитя, само существование которого может ранить и оскорбить. И в то же время эти ситуации развиваются очень непохоже, поскольку разные характеры задействованы в них.

Каренин, получив телеграмму, «ясно понял», как он желал смерти жены, которая развязала бы создавшееся положение. Но Каренин прощает жену. То, что казалось неразрешимым, «когда он осуждал, упрекал и ненавидел, стало просто и ясно, когда он прощал и любил» [1, с. 440]. Не только жену, он простил Вронского. Он жалел своего сына больше, чем раньше, и упрекал себя в том, что мало им занимался. «Но к новорожденной маленькой девочке он испытывал какое-то особенное чувство не только жалости, но и нежности» [1, с. 440]. Вначале он занялся ею из чувства сострадания и сам не заметил, как он полюбил ее. «Он по нескольку раз в день ходил в детскую и подолгу сиживал там, так что кормилица и няня, сперва робевшие пред ним, привыкли к нему. Он иногда по получасу молча глядел на спящее шафраннокрасное, пушистое и сморщенное личико ребенка и наблюдал за движениями хмурящегося лба и за пухлыми ручонками с подвернутыми пальцами, которые задом ладоней терли глазенки и переносицу. В такие минуты в особенности Алексей Александрович чувствовал себя совершенно спокойным и согласным с собой и не видел в своем положении ничего необыкновенного, ничего такого, что бы нужно было изменить» [1, с. 440].

Если крик ребенка Михаилу Ивановичу («Что я видел во сне...») кажется отвратительным, резким, то Каренин, прислушиваясь к крику девочки, слышит ее страдание: ребенок болен.

В мыслях о том, как развяжется этот узел, им руководит желание «не срамить детей, не лишаться их» [1, с. 447]. И о возможности развода он думает, связывая его «с своим прощением, привязанностью к детям» [1, с. 454]. Он в мыслях и в чувствах своих не разделяет своего сына и дочь Анны и Вронского. «Согласиться на развод, дать ей свободу значило в его понятии отнять у себя последнюю привязку к жизни детей, которых он любил, а у нее – последнюю опору на пути добра и ввергнуть ее в погибель» [1, с. 454].

Совсем иначе, с отвращением, относился к ребенку дочери Михаил Иванович. Толстой, раздумывая о произошедшем в семье брата, писал своей племяннице, что не обвиняет ее, называл случившееся безумием, несчастьем. Но он считает, что думать Вере Сергеевне надо не о себе, а об отце, о его страданиях, происшедших от ее поступков: «Ты не виновата, как не виноват больной, вызывающий своей болезнью отвращение, но отвращение это все-таки ему нельзя победить» [3, с. 132]. Здесь же высказана мысль о том, что отношения отца и дочери «ничем, кроме как любовью, исправлены быть не могут» [3, с. 132]. И эта мысль воплощена в рассказе «Что я видел во сне...»

В последнем кратком абзаце-эпилоге рассказа мы узнаем, что Михаил Иванович простил дочь, устроил ее в деревне, у сестры, любил ее по-прежнему, часто приезжал к ней. «Но ребенка он избегал видеть и не мог победить в себе чувства отвращения, омерзения к нему. И это было источником страданий дочери» [2, с. 85].

Любовь поборола чувство ужаса и отвращения к дочери. Но любви не хватало на ребенка.