Главное оружие победы (на материалах Сибири)

Любой ученый-обществовед, поставивший перед собой задачу исследовать источники победы советского народа над гитлеровской Германией, 70-летие которой мы отмечаем в эти дни, вряд ли обойдет своим вниманием стратегический талант наших военачальников, тактически грамотное умение успешно завершать локальные боевые операции на тех или иных участках фронта, вклад выдающихся отечественных конструкторов новых вооружений. При этом он вряд ли избежит примеров массового героизма советских людей не только на фронте, но и в глубоком тылу.

Мне же представляется, что не подлежит забвению и еще один источник нашей победы: нерушимая дружба граждан Советского Союза, которой, к сожалению, уделяется пока недостаточное внимание в научной аналитике. И в этом смысле многонациональная Сибирь не является исключением, ибо именно в годы Великой Отечественной войны, как никогда ранее, окрепли духовные связи всех народностей и этнических групп восточных районов страны, населяющих огромные территории от Урала до Чукотки.

Отечественные обществоведы, которые хоть в малейшей степени касались проблем становления и развития Сибири советского периода, хорошо знают, что за два довоенных десятилетия существования Советской власти многие теоретические и практические вопросы сближения наций оставались еще до конца неразработанными. Реально существовало много шероховатостей этого сложного социально-политического, юридического, культурологического и психологического процессов. Не было даже устойчивого определения этих народов. Еще до революции их называли иноверцами, затем инородцами, аборигенами, нацменами (национальными меньшинствами), коренными народами…

Однако с начала войны эти вопросы как бы сами собой отодвинулись в сторону, чтобы в этот опаснейший для Советского государства час явить всему миру то главное, ведущее и принципиальное, ради чего не только по призыву, но и добровольно уходили воевать сибиряки: русские и буряты, якуты и хакасы, алтайцы и эвенки, ханты и манси, юкагиры и ненцы, чукчи и коряки. Многие молодые люди, даже освобожденные от призыва, просто убегали на фронт.

Именно это главное видится в незамысловатом заявлении, что принес один охотник-ханты в военкомат г. Салехарда: «Военному начальнику просьба большая. Посылай меня драться с крестогрудой зубастой собакой. Я белке в глаз попадаю – крестогрудой наглой собаке в сердце стрелять буду. Нашу землю защищать буду» [1, с. 215]. Ради этого главного они погибали в боях за Москву, Ленинград, Сталинград, освобождали Украину и Белоруссию, а также страны Восточной Европы. А дойдя до очага этой кровопролитной войны – Германии, воины полка под командованием сибиряка полковника А. Зинченко 70 лет назад водрузили над Рейхстагом знамя Победы и на развалинах написали острием красноармейского штыка, словно привычным сибирским охотничьим ножом, широко и размашисто, чтобы было видно издалека: «Мы, сибиряки, уже в Берлине!»

Укрепление духовных связей в советские годы не ущемляло чувства национального достоинства каждой народности к таким ценностям, как язык, территория, духовный склад, культура. В годы войны можно было наблюдать как раз обратное явление: национальное самосознание народных масс развивалось ускоренно и целенаправленно. С еще большей, чем прежде, силой проявлялись национальная гордость, любовь и уважение к своей народности, повышенная ответственность за репутацию национального менталитета. И все это светлыми прозрачными родниками вливалось в могучее течение советского патриотизма.

В той атмосфере чистоты, доверия и оптимизма русские воины беспрекословно выполняли приказы Героя Советского Союза генерала И.В. Балдынова, славного сына бурятского народа. Украинские, белорусские татарские стрелки учились меткому огню у снайпера якута Ф.М. Охлопкова, впоследствии ставшего Героем Советского Союза. Латышские партизаны действовали плечом к плечу со славным разведчиком – эвенком по национальности, заместителем командира отряда народных мстителей Л. Увачаном. А, когда якут А.П. Попов, бурят М.Ф. Мархаев, хакас М.Е. Доможаков, нанаец А.П. Пассар, эвенк И.П. Увачан и другие сибиряки переплывали ночной Днепр, освещаемые ракетами, под мощным артиллерийским огнем, все-таки добрались до другого берега и цепью укрепились на нем (все они стали Героями Советского Союза), то в их ратном подвиге проявилась не только сыновняя преданность своему Отечеству. Они утверждали тем самым и свою национальную гордость, свой менталитет, свою национальную идентичность.

Еще до начала войны, разрабатывая стратегические планы, руководители гитлеровского режима отдавали себе отчет в том, что на советской территории им ни в каких слоях населения не удастся найти поддержки и в этих условиях, даже в случае молниеносного военного продвижения, им все же придется приостановить свой блицкриг у порога Сибири.

«… Я, однако, весьма сомневаюсь, ‒ писал Риббентропу статс-секретарь Министерства иностранных дел Германии Вейцзикер, ‒ сможем ли мы использовать плоды победы перед лицом хорошо известного пассивного сопротивления славян. В Русском государстве я не вижу какой-либо эффективной оппозиции, способной прийти на смену коммунистической системе, объединиться с нами и служить нам. Поэтому нам, вероятно, придется считаться с продолжением существования в Восточной России и Сибири сталинской системы – в обстановке возобновления военных действий весной 1942 года. Окно к Тихому океану будет оставаться для нас закрытым» [2, с. 398].

Нацисты рассчитывали, что на втором этапе операции они победоносно пройдут по Сибири и, размахивая над головой автоматами, с криками «Хайль Гитлер!» побегут на встречу с Тихим океаном. Но не вышло! Точнее сказать, им не позволили.

Летом и осенью 1941 г. Сибирь уже походила на единый огромный завод, где все спешно перестраивалось на военный лад. Немецкие танки шли по украинской земле: ее уголь, железо, металлургические предприятия, те из них, которые не успели вывезти, а только сумели взорвать, становились собственностью немецкой горнорудной и сталелитейной компании, которую возглавлял А. Крупп, последний в династии германских пушечных королей. Он был сведущ в вопросах региональной экономики и мог рассчитывать, что за 4 месяца войны объем промышленного производства в Советском Союзе сократится наполовину, если не больше. За Уралом, признавал он, конечно, имеются сырьевые ресурсы и есть даже зачатки индустрии, но можно быть абсолютно спокойным, убеждал он фюрера: «Рура там нет - на организацию такого концерна угля и стали потребовалось бы 354 года».

Между тем уже в самые первые дни войны по Транссибирской магистрали с неслыханными ранее скоростями до 900, 1000, 1200 км/сут неслись воинские эшелоны из Сибири на Запад. Прежде всего на помощь Москве, о которой многие сибиряки только слышали, а увидеть ее большинству довелось в первый раз 7 ноября 1941 года, когда воины-сибиряки торжественно чеканили шаг на историческом параде на Красной площади. И прямо с парада, не передохнув, уходили на фронт.

В битве за Москву приняли участие воины-якуты, буряты, хакасы, представители других народностей Сибири. Меткие стрелки, выносливые лыжники, ловкие разведчики, привычные к сибирским морозам, в снегах под столицей защищали Родину и дружбу советских народов. Только среди 28 героев-панфиловцев было восемь сибиряков: И.Р. Васильев, И.Д. Шадрин, П.К. Емцев, А.И. Крючков, Н.И. Трофимов, Г.С. Митин, Н.А. Митченко, Д.Ф. Тимофеев.

Совсем не случайно многие западные историки указывают, что одна из причин поражения немецко-фашистских войск под Москвой осенью и зимой 1941 г. заключается в прибытии сибирских дивизий, которые стояли насмерть на главных оборонительных рубежах к столице. К такому выводу пришел, например, П. Карелл в книге «История германского поражения на Востоке», впервые вышедшей в Лондоне еще в 1964 г., а в русском переводе в Москве - в 1995 г. [3].

Уже в первый год войны о солдатах-сибиряках заговорили на всех фронтах, по достоинству оценив их бесстрашие, выносливость, товарищество. Как справедливо отмечает известный журналист Л.И. Шинкарев, «весь прежний опыт, унаследованный от предков или приобретенный с детства: постоянная готовность обороняться, естественная тяга к артельности (коллективизму), закаленность тела, привыкшего не только к жаркой парной бане, но и к ледяной ванне в горных реках, - все это скрытое под красноармейскими шинелями, облагороженное исконной душевной чистотой сибиряков, оборачивалось грозной и неуступчивой силой. Ее почувствовали немцы уже в первые месяцы войны не только под Москвой, но и под Смоленском, Ельней, Ленинградом» [4, с. 190].

С полным основанием можно говорить и о том, что сибиряки закрывали своей грудью и Сталинград. Девять сибирских и забайкальских дивизий, несколько сформированных на востоке стрелковых бригад дрались за каждый вершок волжской земли, и, когда группы бойцов оказывались отрезанными от главных сил, они продолжали вести упорные бои, сообщая о себе по радио: «За Родину умрем, но не сдадимся!»

В этих сражениях особенно прославились 308-я дивизия генерала Л.Н. Гуртьева, 112-я дивизия полковника И.П. Сологуба, 321-я дивизия генерала И.А. Макаренко, 284-я дивизия полковника Н.Ф. Батюка и другие сибирские соединения, оказавшиеся в самом пекле сталинградских боев.

В те дни они стояли рядом - сыны России и Украины, Белоруссии и Прибалтики, Кавказа и Сибири, Казахстана и Средней Азии, продемонстрировав всему миру не только оборонную и экономическую мощь многонационального государства, но главным образом свои ресурсы духовного свойства . И пусть для одних понятие Родины воплощалось в стройной белой березе, растущей под окном отчего дома, а для других, напротив, - в скрюченной карликовой березке, которая шумит на ветру в его заполярной тундре, но также мила его сердцу. У них была общая большая страна , где жить их детям и внукам, и они готовы были скорее погибнуть, чем покориться врагу.

История Сибири всегда будет помнить и тот факт, что в список первых Героев Советского Союза в годы Великой Отечественной войны вошли два сибиряка – летчик Н.Я. Тотмин и танкист А.М. Грязнов. А вслед за ними это высокое звание получили более тысячи сибиряков. Четверо из них стали дважды Героями – А.П. Белобородов, С.И. Кретов, П.А. Плотников, Н.В. Челноков. А первым трижды Героем Советского Союза стал тоже сибиряк А.И. Покрышкин.

Несколько лет назад, будучи в одной из командировок в Якутске, я прочитал в местной газете такую историю.

В далеком северном селе Усть-Татты жила одна женщина Февронья Николаевна Мал-гина, которая проводила на фронт пятерых сыновей – все они погибли в боях за Ленинград, Новгород, Старую Руссу. Через четверть века после войны старую женщину пригласили приехать в те места, где в братских могилах лежат ее сыновья – два охотника, два фельдшера и один курсант военного училища. И хотя старушка до этого никогда не была дальше своего наслега (района) и очень плохо говорила по-русски, она отправилась в дальний путь с той неудержимостью, с какой верующие люди добираются до святых мест. Ей показали Ленинград, повели под руки на Пискаревское кладбище. Старушка вслушивалась в тихую и непонятную ей речь людей и запомнила только нескольких слов: «Никто не забыт, ничто не забыто…» И когда после этой горестной поездки Февронья Николаевна вернулась домой, то все ее рассказы соседям о своей поездке она заканчивала незамысловатыми русскими словами: «Ничто не забыто…» При этом в ее скорби и ее гордости было то же достоинство, что и у потерявшей своих сыновей русской, украинской, грузинской и любой другой матери.

Более четверти века назад в бурятском селе Баргузин я посетил великолепный музей, созданный в местной школе. Здесь я увидел некоторые материалы, касающиеся подвига жителей этого села, простых солдат-танкистов – братьев Козулиных. В основном это были армейские треугольники, письма с фронта и вырезки из различных газет. Но в Баргузине сохранилась не вся переписка братьев Козулиных с родителями. Часть почты трех братьев находится в архиве областного военкомата в г. Улан-Удэ, а несколько листков сохранились у их старшей сестры Татьяны Шавровой (Козулиной).

Что можно узнать из этих пожелтевших листков, которые писались сразу после боя, нередко на бланках, обрывках газет?

Они повествуют о том, что Иван Козулин ушел служить в 1938 г., а вслед за ним в дальневосточную часть прибыли Алексей и Саша. Выполняя просьбу их родителей, родственников, а также односельчан, командование на Дальнем Востоке создало танковый экипаж братьев Козулиных.

Позднее один их односельчанин принес в баргузинскую районную газету хотя и не совершенные, но от души написаные стихи, которые уже знали наизусть все баргузинцы:

Грозных дней гуляла в поле вьюга,

Лес горел, дымилось все в огне.

Три танкиста, три не только друга

– три родные брата на войне…

Храбро воевали братья Козулины на фронтах Великой Отечественной войны. Но когда 6 декабря 1941 г. войска Западного фронта перешли в контрнаступление под Москвой, танк младшего лейтенанта Алексея Козулина одним из первых ворвался в подмосковную деревню Рябинки и был подбит. В нем погибли Алексей Козулин и его башенный стрелок.

В марте 1942 г. в избу стариков Козулиных через реки, леса и горы добралась вторая похоронка: «Ваш сын мл. лейтенант Козулин Александр Георгиевич в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 27.02.1942 под деревней Крутики Ржевского района Калининской области…» Из конверта выпали залитый кровью комсомольский билет и фотография Сашиной девушки.

В августе 1942 г. старики Козулины написали на имя командования письмо, в котором, в частности, говорится: «Мы убедительно просим вашего разрешения о том, чтобы дали возможность послать индивидуальную посылку оставшемуся единственному сыну на фронте. В посылку хотим вложить следующее: 10 воротничков, шерстяные чулки, шерстяные перчатки, одеколону 3 флакона, табаку 500 гр., конфет 500 гр., мыла туалетного 4 печатки, спирта ½ литра, масла 500 гр. Вот такова просьба нас, родителей» [5, с. 112].

Посылка опоздала. Старший лейтенант Иван Козулин 21 сентября 1942 г. был тяжело ранен под Ржевом. Товарищи вынесли своего командира с поля боя, но, не приходя в сознание, он скончался.

Читаешь строки писем братьев Козулиных и ясно представляешь себе Баргузин в те тяжелые годы, и двух не сломленных духом русских стариков и миллионы других отцов и матерей всех национальностей, которые воспитали поколение победителей. И хочется поклониться им в пояс за то, что они сумели вынести невыносимое...

Сегодня пришло время, когда солдатские письма, хранимые в сундучках, комодах и семейных альбомах, стали уже исторической реликвией, ибо они являют собой документы эпохи. Они стали ими уже при своем возникновении. А сегодня они являются ярким и убедительным подспорьем в деле патриотического воспитания российской молодежи.

Вспоминая подвиги солдат нашей многонациональной армии, нельзя не отметить и героический труд тружеников тыла. При этом следует иметь в виду, что в национальных регионах Сибири перестройка традиционного уклада жизни на военный лад происходила намного мучительнее, напряженнее, острее, чем в западных краях и областях.

Иные отдаленные уголки Сибири, особенно центры горнодобывающей промышленности, держались на привозном продовольствии и всем необходимым обеспечивались раз в год, в горячие дни навигации по рекам Сибири. Но с началом войны экономические связи с другими регионами страны сократились, а кое-где и вовсе прервались, ждать завоза продовольствия и товаров было неоткуда. Слабая местная промышленность, конечно, работала, но производила оборонную продукцию, а реки как главные транспортные магистрали Сибири пропускали в первую очередь в дни навигации пароходы и баржи с военными грузами .

Все это было необходимым и естественным, и жители окраинных мест - женщины, старики и подростки, проводив мужчин-охотников на фронт, старались управляться и с оленьими стадами в тундре, и с овечьими отарами в бурятской степи, и с табунами лошадей на хакасской равнине...

Многие мужчины из местного населения были призваны тогда на трудовой фронт в оборонные отрасли промышленности. Процент национальных кадров в рабочем классе в то время неизмеримо вырос. Нелегко было им, еще слабо знающим русский язык, овладевать профессиональными знаниями, с полуслова понимать мастеров, читать чертежи, но помогали природная исполнительность и смекалка тех, кто работал рядом.

Им, с детства привыкшим к естественному быту среди природы, подчинявшим свой распорядок циклам перекочевки оленей, охоты на песца, лова рыбы, нужно было многое пройти, чтобы свыкнуться с существованием под железными сводами заводских корпусов, в обстоятельствах строгой дисциплины. Перестройка психологии национальных меньшинств требовала времени и больших внутренних усилий.

Новички-аборигены старались в бригаде не отставать, перенимали рабочие навыки наставников, а после смены, вдохнув холодного таежного воздуха, принимались писать сами или диктовали юным грамотеям-школьникам заявления с просьбой отправить их на фронт.

В рабочие шли якуты, буряты, хакасы, алтайцы, эвенки, юноши и девушки всех народностей Севера. По призыву и по мобилизации они спускались с гор, добирались из дальних стойбищ. С прирожденным чувством собственного достоинства, отзывчивые на доброту и человеческое тепло, они свыкались с новыми формами общежития, овладевали городскими понятиями: «касса», «столовая», «карточки», «доноры», «бронь», и теперь уже дым заводских труб стал привычным их глазу.

На территории Таймырского национального округа окреп Норильский горнообогатительный комбинат, который давал стране много меди, никеля, кобальта и других металлов. Когда-нибудь появится более или менее полная история строительства этого и других гигантов северной и особенно северо-восточной индустрии, созданной за короткие сроки в снегах

Якутии и Чукотки, и тогда мы узнаем о нашей собственной выносливости и о наших физических потолках гораздо больше того, что представляем себе сегодня.

Мы узнаем тогда и о том, как люди жили в брезентовых палатках, заваленных снегом, в мрачных холодных бараках. Мы узнаем о том, что самые трудные работы выполнялись вручную, ибо не было или почти не было механизмов. Мы поведаем и о том, как благодаря многонациональной дружбе народов Сибири в чахлых лесах возникали золотые прииски, поднимались в горах оловянные рудники. Люди валили лес, строили дороги, гатили болота, кострами отогревали мерзлую землю и кирками долбили ее, чтобы уложить в траншеи трубы.

Для них это все было обыденной работой от зари до зари, а ели они в ту пору баланду из лебеды и крапивы, и им в голову не приходило, что много лет спустя эти старания в научной литературе будут называть казенными сухими словами – «развитие производительных сил»…

Бурятия в те годы стала республикой самолетостроения. Здесь разместили эвакуированные цеха авиационного завода, по тем временам одного из ведущих предприятий отрасли. Ударно работали в Улан-Удэ паровозоремонтный завод, Байкало-Селенгинское пароходство. Из степей в город шли чабаны, в системе трудовых резервов обучали подростков новым профессиям, помогали устроиться на работу эвакуированным людям из центральных областей страны. Только за один год бурятские машиностроители в четыре раза увеличили выпуск оборонной промышленности [6, с. 26]. Уже к лету 1942 г. вся промышленность республики полностью завершила перестройку на военный лад. Поезда увозили на фронт боевую технику, вольфрам, молибден для других оборонных заводов, продовольствие для армии. 18,5 тыс. вагонов с мясными консервами и колбасами отгрузил на фронт Улан-Удэнский мясокомбинат. [7, с. 27].

На Байкале, как и по всей Сибири, создавались рыболовецкие артели, пункты приема и обработки рыбы, рыбоконсервные комбинаты и заводы. Рыболовецкие артели тащили на санях снасти и скарб, уходя жить на дальние тони, круглый год снабжая сибирской рыбой не только армейские части, но и население тыла всей страны.

Народности Сибири чутко прислушивались к дыханию охваченной войною земли, с открытой душою принимали вывезенных в эти края жителей Поволжья и Северного Кавказа, навеки оставив в душах многих тысяч людей, их детей и внуков святую благодарную память о гостеприимстве, щедрости души сибиряков ‒ представителей всех наций и народностей этого огромного края.

Несмотря на голод и холод военного лихолетья, в людях не умирала вечная тяга к искусству, которое щедро дарило людям самые высокие нравственные качества дружбы и товарищества.

Сегодня мало кто знает, что Улан-Удэ в годы войны превратился в театральную «державу». Помимо местных театров (Бурят-монгольский музыкально-драматический театр, Государственный русский театр юного зрителя, Русский драматический театр, Бурят-монгольский колхозно-совхозный театр) не менее успешно работали и эвакуированные театры из западных областей страны: Харьковский государственный театр русской драмы, Каменец-Подольский музыкально-драматический театр, Московский новый театр, Государственный драматический театр из г. Чапаевска Куйбышевской области.

Среди старых, списанных одной из библиотек Улан-Удэ книг, оказался внушительный пакет справок, относящихся к поучительному факту жизни горожан в период Великой Отечественной войны.

Эти полторы сотни пожелтевших от времени четвертинок машинописного листа со штампами и печатями организаций г. Улан-Удэ военной поры являют собой архивную ценность, «маленькую картинку для выяснения больших вопросов».

Прежде всего они подтвердили тот неоспоримый факт, что в период военного лихолетья, потери близких, голода и холода даже в глубоком тылу, каким и являлся Улан-Удэ, люди проявляли величайшую тягу, любовь к уникальному феномену культуры, каким до сих пор, несмотря на бурное развитие медиа-средств, является книга .

Не может не восхищать тот факт, что среди читателей библиотек в ту пору были труженики практически всех отраслей народного хозяйства, было абсолютное большинство работников театров и других учреждений искусства, журналистов, работников государственных органов, военнослужащих. Привлекает внимание и то, как государство в те дни оберегало книги, принимая неведомые по сегодняшним меркам меры их сохранности. Это подтверждают приведенные документы.

В справке, выданной известной в Бурятии детской писательнице О.В. Серовой, датированной 24 января 1942 г., говорится: «Дана настоящая тов. Серовой О.В., в том, что она действительно работает в редакции газеты «Бурят-Монгольская правда» в должности литработ-ника промышленно-транспортного отдела. Справка дана для перерегистрации в библиотеке Государственного института языка и литературы».

А вот рукописный текст заявления Ольги Васильевны на имя директора вышеназванного института Залкинда (инициалов в тексте нет). «Прошу Вас принять меня вновь в библиотеку института. Книги буду сдавать в срок, аккуратно. О. Серова, 31 мая 1945 г.» На этом заявлении есть очень грозная резолюция самого директора Залкинда на имя зав. библиотекой Института: «Тов. Хамагаровой: «Записать т. Серову в библиотеку, предупредив об исключении из числа читателей библиотеки без права восстановления при первом же нарушении правил».

По текстам практически всех справок можно отследить и побудительные мотивы, интересы горожан к книгам.

Вот, например, тексты трех справок, которые типичны для большинства из них:

«Дана красноармейцу Гладких Александру Петровичу на предмет предъявления в общественные организации для получения во временное пользование книг, пособий, пьес для драм. кружка в в/ч 1475 военного городка «Южлаг». 16.04.1942 г. Политрук в/ч 1475 Насатуев».

В следующей справке говорится: «Дана настоящая т. Федорову Анциферу Сергеевичу в том, что он действительно работает в автошколе «Трансэнэргокадры» в качестве преподавателя автодела и занимается поэтической деятельностью. Справка дана для предъявления в библиотеку ГИЯЛИ. 2 июля 1943 г. (подписи директора и секретаря)».

В справке в адрес Центральной республиканской библиотеки Государственного института языка, литературы и истории (ГИЯЛИ) от 15 июня 1943 г. сказано: «Партком и завком завода № 99 (ныне – авиазавод – К.В .) просит предоставить возможность тов. Малушину подобрать материалы по истории Бурят-Монгольской республики и выдать ему на дом для временного пользования. Материалы необходимы для организации выставки и оформления завода к 20-летию Б-М. АССР. Партком и завком берут на себя материальную ответственность за книги, выданные тов. Малушину. Парторг ЦК ВКП/б/ на заводе Назаров. Пред. завкома Свиридов» [8].

Нет, не убила война у сибиряков любовь к жизни, тягу к знаниям, искусству и литературе. Наоборот, она предельно обострила эти чувства, укрепила их патриотизм и интернациональную дружбу, взаимодействие и сотрудничество наций и народностей Сибири, породило массовый героизм на трудовом фронте.

В связи с этим мне кажется глубоко несправедливым, что нет нигде памятника сибирскому крестьянину и крестьянке военных лет, сумевшим ценой величайших усилий и жертв обеспечить рабочий класс необходимым минимумом продовольствия и бесперебойно снабжать продуктами питания Советскую Армию. Пусть бы он стоял, гранитный или бронзовый, в широкой степи, посреди волнующейся нивы, как вечное напоминание о Пахаре, который в самый трудный час выполнил свой долг перед Родиной.

Практически во всех крупных городах Сибири сегодня горит Вечный огонь как символ светлой памяти о сибиряках, павших на полях сражений Великой Отечественной войны. Отсветы этого огня падают на высокие памятные стелы с именами погибших. Их много… Очень много. Они представляют собой всю многонациональную палитру Сибири. Благодаря братской дружбе они победили. Нам, их потомкам, никогда не следует забывать об этом, а вспомнив их подвиг, подойдем к огню и помолчим…