Глобальное регулирование развития ИКТ и информационно-коммуникационного пространства: подходы великих держав (Россия, КНР и США)

Внастоящее время происходит формирование современного мирового порядка [Шаклеина 2022]. На фоне этого актуализируется нормативный и коммуникационный аспекты взаимодействия между субъектами, а также вопрос о механизмах принятия решений на глобальном уровне [Лебедева 2020]. Несмотря на то что черты нового мирового порядка до конца еще не оформились, вполне можно констатировать недостаточную степень аккомодации в отношениях между великими державами, размывание международных режимов и несоблюдение норм, а также кризис институтов глобального регулирования. Сегодня мир можно описать либо как «осыпавшийся»1, либо как «опять разделенный», в котором выделяются три центра силы, отождест- вленные тремя великими державами – Россией, США и КНР [Богатуров 2020: 10].

ИКТ: от инструмента «коммуникации во благо» до ресурса «войн будущего»

С развитием информационно-коммуникационных и цифровых технологий (ИКТ) изменилось само пространство международных отношений: из трехмерного (суша, вода и воздух) оно трансформировалось в четырехмерное (киберпространство/информационная сфера1). И если в начале его активного освоения (1990-е гг.) оно рассматривалось как неподконтрольное государствам, то уже в нулевых годах постепенно стало приходить понимание, что оно имеет свои политические границы, отражающие существующую карту мира [Зиновьева 2015: 112]. Глобальное регулирование этого пространства становится прерогативой национальных государств [Drezner 2004], поскольку информационные технологии рассматриваются как проблема обеспечения их национальной безопасности.

Если на заре развития ИКТ и становления понимания информационного пространства как «коммуникационного» виделась возможность междержавной кооперации в информационной среде для достижения общего блага, то в дальнейшем данная среда стала рассматриваться как потенциально конфликтная, включенная в пространство войны [Истомин 2022: 105; Конышев 2022: 186], в которой возникают и развиваются различные типы кибер-/ кибернетических/кибернетизированных ( cybered ) конфликтов [Demchak 2020] как внутри национальных государств (в т.ч. в результате вмешательства извне), так и между ними. Складывается дихотомия, в рамках которой ИКТ рассматриваются как обоюдоострый меч: усиливая то или иное государство и позволяя ему стать лидером, они одновременно становятся орудием для нанесения ему вреда со стороны тех, кто стремится его разрушить². Эти технологии также рассматриваются с точки зрения их возможного двойного и военного назначения, в т.ч. как инструмент ведения гибридных войн [Конышев, Парфенов 2019], и одной из особенностей природы и методов ведения «войн будущего» [Сучков, Тэк 2019]. Более того, угрозы и вызовы в информационном и киберпространстве стали восприниматься через призму обеспечения безопасности ядерного комплекса государств [Футтер 2016]. Закономерным итогом стала милитаризация глобального информационного пространства [Зиновьева 2015: 114-115], а информационно-коммуникационные и цифровые технологии стали ресурсом как атрибутивной, так и релятивной силы.

Причины кризиса глобального регулирования информационно-коммуникационного пространства

В настоящее время эффективное глобальное регулирование информационно-коммуникационного пространства отсутствует по нескольким причинам.

Во-первых, как уже упоминалось выше, в настоящее время наблюдается недостаточная степень аккомодации между тремя ключевыми великими державами. Во-вторых, каждая из великих держав стремится предложить свое видение будущего мирового устройства и глобального регулирования. Такие попытки нередко направлены на обретение статуса лидера/гегемона, сдержи- вание других держав, программирование системы международных отношений на междержавную конкуренцию. Особенно это характерно для внешнеполитической деятельности США [Шаклеина 2020]. В-третьих, по-прежнему сохраняется дискурс относительно того, стоит ли передавать больше полномочий на уровень глобальных институтов или идти по пути укрепления роли национальных государств в различных сферах [Сафранчук, Лукьянов 2021а: 15]. Для современного состояния системы международных отношений характерны опасения государств относительно углубления взаимозависимости, которая воспринимается как средство вмешательства во внутренние дела, а также «суверенизация повесток», являющаяся как инструментом обретения собственных выгод, так и средством конкуренции с другими игроками, в результате чего подрывается доверие между ними, и достижение баланса сил и гомогенизация идей становятся невозможными [Сафранчук, Лукьянов 2021б: 57, 66-67].

В и дение глобального регулирования информационно-коммуникационного пространства отличается у трех держав. ИКТ обретают еще одну грань – они становятся ресурсом нормативной силы государств.

Подходы великих держав

Россия подразумевает под таким пространством «информационную среду/ пространство» (отсюда термин «информационная безопасность»)1, а США – «киберпространство» («кибербезопасность»)2. Понимание пространства Китаем можно описать как «сетевое пространство» [Понька, Рамич, У 2020: 384] («сетевая безопасность»3). В то же время достаточно распространенным термином в китайских документах остается «информационная среда» [Creemers 2024: 175] и «информационная безопасность»4 [Понька, Рамич, У 2020: 384]. Также встречаются термины «цифровая сфера»5 и «кибербезопасность»6. Отличаются и подходы государств к глобальному регулированию информационного пространства.

Россия выступает с позиции необходимости институционализации информационной сферы, признания всеми игроками существования национальных сегментов информационного пространства и принципа суверенитета наци- ональных государств над своей частью пространства, означающего невмешательство при помощи ИКТ во внутренние дела суверенных государств. Более того, российский подход не только затрагивает проблематику безопасности компьютерных систем и иных средств связи, но также рассматривает политико-идеологические аспекты безопасности и направлен на обеспечение безопасности социально-гуманитарного развития общества. По мнению России, интернационализированное глобальное регулирование информационного пространства – ключ к кооперационной модели существования государств. Россия в 2004 г. выступила инициатором создания Группы правительственных экспертов ООН (ГПЭ), на базе которой в 2018 г. вновь по предложению России была создана Рабочая группа открытого состава (РГОС). Создание РГОС было обусловлено возникновением во второй половине 2010-х гг. серьезных противоречий между членами ГПЭ [Шакиров 2021] по вопросу применения международного права относительно действий держав в информационном/киберпространстве. Но несмотря на принятие в 2021 г. доклада РГОС, ставшего символом «триумфального успеха российской дипломатии»1, и упразднение параллельно возрожденного США формата ГПЭ, по-прежнему затруднено внедрение принятых предложений и норм в реальную практику. На это есть как минимум две принципиальные причины. Во-первых, между странами по-прежнему отсутствует единая позиция относительно механизмов применения международного права в информаци-онном/киберпространстве. Во-вторых, ООН не является инструментом глобального регулирования (необходимыми атрибутами обладает лишь Совет Безопасности) [Худайкулова 2022: 62, 63].

Китай выступает с позиции многосторонней централизованной модели [Дегтерев, Рамич, Пискунов 2021: 21], суть которой заключается в распространении суверенитета2 государства в вопросах, относящихся к глобальному регулированию информационного/интернет-пространства [Ребро и др. 2021: 55] (роль негосударственных акторов сводится лишь к консультативной функции). Китай в своей внешнеполитической стратегии рассматривает «традиционные международные институты», например систему ООН, как структуру, в которой он не может достичь лидирующей роли и конструктивного сотрудничества с другими державами, считая, что его интересы не будут удовлетворены в результате ограничительных действий других влиятельных игроков. Это объясняется тем, что они создавались в то время, когда Китай еще не был одним из системообразующих акторов. Следовательно, в них он видит свою роль в качестве «участника», действия которого лишь направлены на поддержку этих институтов. Это, впрочем, вовсе не означает, что его роль в них в качестве «участника» выработки глобальных норм и создания международных режимов не будет активной. Напротив, в «модифицированных», или «улучшенных», а тем более в «инновационных» международных институтах (ШОС+, БРИКС+), созданных, когда Пекин уже стал одной из ключевых глобальных держав, влияющей на систему международных отношений, он видит свою роль в качестве «созидателя», «лидера» и «направляющего» [Грачиков, Сюй 2022: 17, 18]. Поэтому предполагается, что именно эти институты Китай будет рассматривать как перспективные для своей нормативной деятельности и активизации сотрудничества в области глобального регулирования развития ИКТ и информационно-коммуникационного пространства.

США рассматривают глобальное регулирование киберпространства как децентрализованную модель [Дегтерев, Рамич, Пискунов 2021: 21], основную роль в которой играют частные структуры (на которые, впрочем, могут оказывать влияние американские власти, т.е. речь идет о государственночастном режиме управления, или принципе мультистейкхолдерности). Что касается категории суверенитета, то она по-прежнему не употребляется в американских документах, предназначенных для глобального уровня. Это может интерпретироваться как «желание распространить нормы и практики внутренней политики США на своих союзников» [Зиновьева, Шитьков 2023: 47]. Это вовсе, однако, не означает, что США не секьюритизируют эту проблематику (например, они вводят рестриктивные меры в отношении иностранных цифровых платформ). США заинтересованы в экстратерриториальном глобальном регулировании, т.е. расширении собственной юрисдикции «на международный уровень системы Интернета в целом», что позволит им ограничить суверенитет других держав и укрепить свой статус гегемона-лидера [Зиновьева 2022: 14]. Таким образом, для них неприемлем российский и китайский подходы, поскольку они видят в них укрепление примата государственного контроля над киберсредой. В области обеспечения кибербезопасности Вашингтон институционализирует сотрудничество со странами НАТО. США продвигают Группу независимых экспертов под эгидой НАТО, ключевым проектом которой является Таллинское руководство, целью которого стало регулирование киберпространства с точки зрения международного гуманитарного права. На сегодняшний день Руководство уже охватывает два принципиальных вопроса – jus ad bellum и jus in bello, давая понять, что США рассматривают киберпространство как настоящий театр военных действий. Более того, США в своих стратегических документах отмечают, что на кибератаки они будут «реагировать всеми соответствующими инструментами национальной мощи»¹. В целом, стратегия США в киберсреде направлена на сдерживание России и Китая [Себекин 2023], что не только мешает конструктивному диалогу между великими державами, но и «обостряет дилемму безопасности» [Зиновьева 2019: 59].

В рамках глобального регулирования в области информационно-коммуникационных и цифровых технологий заметны те же тенденции, которые характерны для многих других сфер: постепенное смещение акцента на «два конкурирующих мирорегулирующих блока («глобальное НАТО» и «ШОС+») [Худайкулова 2022: 63], а также повышение статуса БРИКС+. В настоящее время отсутствие международного режима со своими работающими институтами во многом является следствием нежелания США лишать себя особого положения в этом функциональном «досье». Все это не ведет к снижению конфликтности между игроками на международной арене и элиминации глобальных угроз в информационной и цифровой среде.

Заключение

На этом фоне возможным положительным сценарием для России может стать углубление взаимодействия в рамках данной проблематики с Китаем, а также с Индией, Бразилией и другими заинтересованными державами в рамках ООН, ШОС+, БРИКС+, ОДКБ и других глобальных и региональных форматов, альтернативных западным институтам. Иными словами, России крайне важно сохранить гибкость, рационализм и инклюзивность своего подхода по формированию всеобъемлющего и универсального международно-правового режима регулирования информационно-коммуникационного пространства. Для этого России необходимо продолжать активно выступать на международной арене в качестве нормативного актора, манифестируя свои намерения в рамках глобального публичного пространства.

Помимо дискурсивных практик, не менее важным для России является онтологическое наполнение ее цифрового суверенитета. В существующих реалиях экономического давления западных стран и их попыток сдержать ее технологическое развитие добиться этого становится весьма нетривиальной задачей. Однако достижение ощутимых результатом в рамках этой деятельности, на наш взгляд, будет являться стратегической целью для России, поскольку от этого будет зависеть ее развитие и ее мощь.

Цифровой и технологический суверенитет России позволит ей помешать складыванию американо-китайской дуополии в информационном/сетевом/ киберпространстве. Заключение двусторонних и многосторонних договоров в области обеспечения региональной и глобальной информационной безопасности позволит ей не допустить своей изоляции и сдерживания со стороны какой-либо державы.

Активная и самостоятельная политика России на этом направлении будет встречать критику и, возможно, даже неприятие со стороны стран Запада. В то же время именно независимость внешней политики России и стремление развивать глобальное регулирование в области информационно-коммуникационных и цифровых технологий в логике кооперации с другими государствами с целью построения инклюзивного (справедливого) и равноправного для национальных государств и суверенного для каждого из них коммуникационного пространства будет укреплять роль Москвы как ответственной великой державы, позволяя ей продвигаться на пути лидерства как минимум в этом функциональном «досье» глобального регулирования, оказывающего влияние на формирование нового мирового порядка.