Гражданская война и «народное православие» (гонения большевиков на иконы и мощи святых)

DOI:

Цитирование. Рогозный П. Г. Гражданская война и «народное православие» (гонения большевиков на иконы и мощи святых) // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регио-новедение. Международные отношения. – 2022. – Т. 27, № 4. – С. 203–214. – DOI: jvolsu4.2022.4.18

Введение. Говоря о Православной Церкви в период Гражданской войны, советские историки останавливались на ее, как они считали, контрреволюционной роли. В последнее время основное внимание исследователей сосредоточено на репрессиях большевиков. Не отрицая репрессивной составляющей, я сосредоточиваю свое внимание на политике новых властей к так называемому «народному православию», а именно законодательству и его реализации в отношении икон и мощей.

Важно отметить, что на религиозную политику большевиков большой отпечаток накладывала Гражданская война, которая охватила всю территорию бывшей Российской империи. Изначально большевики и вообще левые партии считали Православную Церковь своим врагом, а религиозность большей части населения рассматривали как данность, которую можно побороть с помощью просвещения.

В исторической литературе считается, что термин «народное православие» впервые в печати употребил Д.Ф. Самарин в своей статье в 1918 году [18]. Он считал, что «народное православие» совершенно «самобыт- но» и иногда «противоречит даже основным догматам» христианства [36, с. 75].

Иконы и мощи являются предметом особого христианского благоговения. Икона всегда играла огромную роль в религиозной жизни народа, и какое-либо непочтительное отношение к ней многими воспринималось как гонение на веру. Иконы висели не только дома в красном углу, но в любом частном и общественном месте. Они были в школьных классах, на фабриках и заводах, на вокзалах, в больницах, магазинах, в присутственных местах.

Мощи святых наряду с иконами всегда рассматривались в православии как исцеляющая и чудотворная сила, причем мощи в «народном православии» должны быть непременно нетленными. Интересно отметить, что мощи и иконы иногда соединялись вместе. По крайней мере существует практика вставки частицы мощей в наиболее ценные иконы.

Мощей в Российской империи было относительно мало для такой огромной территории, были районы, где мощей вообще не было. Специальных работ, посвященных гонениям большевиков на иконы, нет, вскрытию мощей, наоборот, посвящена большая литература [2; 17; 39].

Иконы и «народное православие». В декрете «об отделении церкви от государства и школы от церкви» про иконы ничего не говорилось. Законодательно гонения на иконы начались с 28 августа 1918 г., именно тогда Народный Комиссариат юстиции выпустил постановление «О порядке проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви» [33, с. 11]. Постановление, или инструкция, как она именовалась, более подробно объясняла механизм проведения декрета.

В инструкции содержался пункт «О религиозных церемониях и обрядах», относительно которых говорилось, что «в государственных и в иных публично-правовых общественных помещениях безусловно не допускается совершение религиозных обрядов и церемоний (молебнов, панихид и проч.), помещение каких-либо религиозных изображений (икон, статуй религиозного характера и пр.)»2. Таким образом снятие икон было узаконено.

Причем удаление икон большевики начали с символического акта. В Москве на Красной площади, на здании Городской думы, на месте иконы повесили большой плакат с надписью «Религия – опиум для народа» [23, с. 47].

Особенно большое недовольство снятием икон было зафиксировано в деревне. Так было в Томской губернии, где местные крестьяне постановили на волостном собрании «внести назад икону» в помещения волиспол-кома. Причем в этой же оперативной сводке сообщалось, что крестьяне вооружены, «имеют винтовки и даже пулеметы» [14, с. 245].

В одном из самых крупных крестьянских движений эпохи Гражданской войны, Западно-Сибирском восстании 1921 г., религия, как и в других движениях эпохи, играла третьестепенную роль. Как пишет современный исследователь: «Повстанческая пропаганда не слишком “злоупотребляла” религиозной тематикой» [37, с. 92]. Однако возврат икон в школы и другие общественные места был повсеместным. Местный чекист отмечал, что «как агитационным средством бандиты воспользовались также религиозностью населения... рассылая приказы о водворении святых икон в помещения сельских советов и всех других учреждениях, снятии шапок не только в учреждениях, но и частных домах» [37, с. 93].

По всей видимости, изъятие икон из школ растянулось и наталкивалось на непредвиденные ситуации. Так, видный деятель комиссариата просвещения и старая большевичка

Л.Р. Менжинская в 1919 г. на заседании Петербургского 3 комитета большевиков заявила, что введение светского образования в Петрограде было очень непростым делом. «Я должна сказать, что даже питерские рабочие и даже красный Выборгский район всеми силами, противились этому....Несмотря на это, нам удалось добиться, чтобы из школ были изъяты иконы»4.

Причем на территориях, неконтролируемых новыми властями, распространялась информация, что большевики выпустили декрет, о налоге на кресты и иконы. То есть желающие носить кресты и иметь у себя дома иконы обязаны заплатить налог. Автором этого мифического декрета становится, конечно, Троцкий, который как будто «собственноручно» проделывает акцию по удалению икон [12, с. 18]. Причем слух о налоге на иконы был довольно стойкий. Он попал в прессу, в дневники и переписку современников. Бывший священник Михаил Галкин (Горев) называл слухи о принятии декрета о налогах на иконы «мифическим», ставя его в один ряд с декретом «о социализации женщин», тоже якобы действующим в Советской России [7, с. 28].

Трагический случай произошел в городе Трубчевске, где уездный комиссар Д.М. Раков «призвал» к себе икону Божьей Матери и во время молебна выстрелил в икону, а потом стал ее топтать ногами. Комиссар был пьян, и весть о расстреле иконы быстро распространилась по городу [1, с. 17]. Началось настоящее восстание, а сам комиссар был убит крестьянами. После этого восстание прекратилось, но все равно в городе объявили осадное положение. Следственная Губернская комиссия заключила, что массы не пошли за агитаторами, требующими свержения Советской власти, а «ограничились расправой над Раковым» [1, с. 18].

Занимавший тогда должность Московского окружного комиссара Емельян Ярославский сообщал в СНК в декабре 1918 г., что проведение декрета встречает особенно упорное сопротивление в деревне: «Целый ряд иногда кровавых столкновений происходит на почве того, что население противится выносу икон и предметов культа из школ». Местные советы, писал комиссар, «часто совсем не считаются с волей подавляющего большинства, а иногда и с единогласной волей» [9, л. 116]. Касаясь изъятия икон, Ярославский писал, что в деревне процветает своеобразная форма взятки «за то, чтобы не трогать иконы... за икону Иисуса Христа берут пять рублей, за Богородицу меньше». В заключение он сообщал, что у него есть письма от коммунистов, которые задают один и тот же вопрос: «Есть ли смысл обострять отношения к крестьянской массе по такому вопросу?» [9, л. 116 об].

Изъятие икон рождало массу слухов, случаев достоверных и не очень. Один из таких, по сообщению газет, произошел в Старой Руссе, когда икона Спаса Нерукотворного «старого письма, величиной около аршина», висевшая на «крыльце часовни», упала на голову агитатору во время произнесения им антирелигиозной проповеди. Причем, как говорили очевидцы, образ сорвался и проломил голову агитатору, который «через несколько часов умер» [38, с. 294]. Основной посыл таких «историй» – это наказание посмевших говорить антирелигиозные вещи или выбросить икону.

Как это ни покажется странным, но никакие действия большевиков по отношению к православию не имели такой негативной реакции среди населения, как их политика по отношению к иконам. И большевики отступали.

Показательно, что и церковные власти были вынуждены идти на крайние меры по отношению к крестьянам, проявлявшим к чудотворным иконам слишком большое самоволье. Во время традиционного крестного хода с главной святыней Харькова, иконой Озерян-ской Божией Матери, крестьяне села Озерян-ки, находившегося около 10 верст от Харькова, где собственно было и отмечено в середине XVIII века явление этой иконы, отказались отдавать ее местному монастырю, где она и висела ранее. Причем никакие уговоры отдать икону назад не помогали, видимо, инициатива исходила от местного священника и других служителей деревенской церкви. Однако избранный на кафедру архиепископ Антоний (Храповицкий) действовал решительно, когда уговоры вернуть икону не помогли. Так, он не только запретил местного священника, но запретил вообще все богослужения в церкви села. Весной следующего 1918 г., будучи уже митрополитом Антоний прислал в Синод подробный рассказ об этой неординарной ис- тории. По словам митрополита, крестьяне и местное духовенство, не отдававшие икону, руководствовались, не благочестием, а «корыстью» и вернули ее «не добровольно». Сам Антоний был уверен, что при сохранении традиции крестных ходов и обычая пребывания иконы в Овсянках, «прошлогодние скандалы будут повторятся». Опасался архиерей и за саму икону. «Путешествие в карете», писал он, по сельским путям в наше «смутное время», особенно «в Украине», небезопасно [30, л. 17–18 об.].

Хотя иногда в сельской местности отношение к иконам принимало, казалось бы, невероятный характер, особенно когда страна разделилась. Дело доходило до того, что противники, захватив какое-либо место, сжигали или расстреливали иконы своих врагов. Интересно, что так поступали и белые, и красные, и зеленые 4 [21, с. 292]. Можно сказать, что это известная языческая практика уничтожения чужих богов, возрожденная в средневековом христианстве, появилась и во время Гражданской войны в России [11, с. 111–116]. Данный эпизод можно интерпретировать и так, что расстреливалась именно личная икона человека, занявшего «неправильную» позицию в период Гражданской войны. В народном православии связь человека с его личной иконой «довольно распространенный сюжет религиозных рассказов» [20, с. 595].

В январе 1919 г. был принят еще один циркуляр, который можно рассматривать как некоторое смягчение большевиками религиозной политики. Пункт пятый касался икон: «при удалении икон из общественных мест никоим образом не следует делать из этого антирелигиозной демонстрации. Вовсе не требуется, чтобы удаление это производилось в часы занятий в данном учреждении и в присутствии публики...» [29, с. 372].

Так, хорошо известная замена икон на портреты вождей началась сразу после того, как начали снимать иконы. Знакомый В.И. Ленина В. Крестовников писал ему в 1919 г., что в Москве, в Звенигородском монастыре, над воротами висела икона. «Теперь же на этом самом месте, над входом в бывший монастырь, в киоте на месте иконы, к которой обращались с благословением, в киоте, обложенном алой материей, вставлено Ваше изобра- жение, а над ним красный флаг». Сам Крестовников считал, что если это «задумано с агитационной целью, то оно получило обратное значение... Я глубоко уверен, что Вы, уважаемый Владимир Ильич, сами отвернетесь и запротестуете, если Вас поставят на место “Бога” в буквальном смысле. Я не допускаю и мысли, чтобы Вы (Ваш портрет) согласились фигурировать как икона» [31, с. 61– 62]. Случай замены икон на портреты вождей уже тогда был частым, причем настолько, что во Владимире в 1920 г. откровенно написали, что бюсты Ленина и Маркса им нужны, чтобы заменить иконы в общественном месте [15, с. 68].

А в Челябинской губернии в 1920 г., очевидно, когда иконы из школы уже изъяли, одна из учительниц принесла в школу икону Серафима Саровского и повесила ее в «красном углу», заявив при этом, что образ на иконе очень похож на Карла Маркса. Эта история в качестве курьеза была помещена в местной прессе [25, с. 411].

Мощи и «народное православие». Другой акцией новых властей, направленной против «народного православия», была знаменитая кампания по вскрытию мощей. Она действовала на основании постановления коллегии Народного комиссариата юстиции, принятого 16 февраля 1919 года. Известно более 66 случая вскрытия мощей, при этом лишь в 6 случаях мощи можно было назвать нетленными ⁶.

Следует отметить, что вскрытие мощей сопровождалось большой разъяснительной кампанией, направленной именно к многочисленной крестьянской массе. Постоянно подчеркивалось, что «разоблачение векового обмана» направлено не против верующих, а против так называемых «поповских проделок»7, фальсификации нетления мощей с целью получения денежной прибыли.

По-видимому, поводом для начала кампании послужил случай в Александро-Свирс-ком монастыре осенью 1918 года. Там, в раке св. Александра Свирского вместо мощей «случайно» была обнаружена, по сообщению большевиков, «кукла». Кто-то понял, что такой выгодный момент стоит использовать. Этим человеком был бывший православный священник Михаил Галкин, (псевдоним Го- рев). Галкин, петроградский священник, который принимал активнейшее участие в написании декрета об отделении Церкви от государства и после, порвав с религией, стал атеистом и вступил в партию.

Нетление было одним из показателей святости. Постепенно в народном сознании этот показатель святости стал основным. Когда начались вскрытия, в гробницах святых обнаруживали муляжи, посторонние предметы, разрозненные кости, нетленных мощей почти не было. Говоря о нетлении в 1919 г. в самый разгар кампании по вскрытию мощей, Сергий Булгаков писал, что, когда именно «признак нетления занял такое неподобающее ему место», он сказать затрудняется. «В народном воззрении все св. мощи почитались как нетленное тело, и может быть, идя навстречу этому почитанию, св. мощам преднамеренно предавался вид целого тела и там, где его не было» [3, с. 53].

Вскрытие мощей вызывало непонимание и у части образованных людей. «К чему это проделывать? К чему разрушать поэзию жизни? Интеллигенция и без этого не верит мощам, но убедится ли простой народ» [28, с. 202, запись 31 марта 1919 г.]. Запись в дневнике Орешникова тем более интересна, что оставил ее искренне верующий человек.

Но большевики причины вскрытия мощей понимали. Ленин лично отдал распоряжение о демонстрации в кинематографах фильма, посвященного вскрытию мощей Сергия Радонежского: «Надо проследить и проверить, чтобы поскорее показали это кино по всей Москве» [19, с. 279]. Показывали этот фильм и в других городах, и, судя по всему, это кино пользовалось большим успехом. «На Арбатской площади тысячный хвост у кинематографа: говорят, показывают вскрытие мощей преподобного Сергия», – записал в свой дневник Н.М. Мендельсон. Фотографии с вскрытия мощей Сергия выставляли для всеобщего обозрения [24, запись 22 апр. 1919 г.].

Большевицкие агитационные поезда и пароходы возили с собой и показывали два документальных фильма – «Вскрытие мощей Тихона Задонского» и «Вскрытие мощей Сергия Радонежского». Так, например, агитационный пароход «Красная звезда» провел за одно плавания 196 киносеансов, на которых побывало 225 тысяч человек. За 1919 и 1920 гг. агитпоезда провели 1962 киносеанса, на которых побывало более 2 миллионов человек [16, с. 117]. Большевики активно использовали новые методы пропаганды, не забывая при этом и старые. Кто по каким-то причинам не смог посмотреть кино, получал книжечку Мещерякова «Поповские проделки». Таким образом, агитация для народа могла разделяться для грамотных и неграмотных.

Профессор А.Д. Беляев записал в дневник: «На прошлой неделе 26[-го], 27[-го] и 28-го июля, пятн[ица], субб[ота] и воскр[есе-нье], расстрига Галкин в Художественном театре демонстрировал в кинематографе мощи Препод[обного] Сергия. Бесплатно. Не знаю, много ли или немного было народа. С месяц назад на его лекции о мощах, с воззванием сенсационным, “как они лгут”, народа было переполненный театр» [13, с. 248, запись 1 авг. 1919 г.]. Некоторые из духовенства, повторяя народный слух, начали говорить, что нетленные мощи скрылись или стали невидимы для осквернителей. Литературовед Н.М. Мендельсон, записывавший в свой дневник слухи, написал: «Последнее время в городе шли толки об своеобразном освидетельствовании мощей большевиками. Между прочим, будто бы один батя после освидетельствования, ничего «нетленного» не обнаруживший, заявил, что так и должно было быть: святыня перед приходом нечестивых «ушла». Говорят, на простонародье это произвело большое впечатление, и результат получился не тот, на который власти рассчитывали. Если все это верно, то батя умный: старая, бродячая легенда об исчезающей перед неверными святыне до сих пор может иметь власть над умами даже “социалистического” народа!» [24, запись 15 марта 1919 г.].

Вообще разговоры о подмене мощей были широко распространены в народе. Горький в одной из своих самых пронзительных работ, написанной в эмиграции о крестьянстве в Гражданской войне, писал, что опросил «не один десяток» очевидцев вскрытия. Одни говорили, что святые знали о поругании и «покинули свои гробницы и скрылись», другие говорили, что монахи намеренно «скрали» мощи, «вынули настоящие нетленные тела и заменили их чучелами» [8, c. 30]. Молодые и грамотные крестьяне, согласно Горькому, признавали обман, говоря: «“Это хорошо сделано, – одним обманом меньше”. Но затем у них являются такие мысли, я воспроизвожу их буквально так, как они записаны мною. “Теперь, когда монастырские фокусы открыты – докторов надо пощупать и разных ученых – их дела открыть народу”» [8, с. 31]. А в Жабынском монастыре города Белева Тульской епархии при вскрытии раки месночтимо-го святого Макария вообще ничего не обнаружили. Мощей в раке не оказалось. Не оказалось их и когда раскопали могилу под ракой. Данный удивительный случай был зафиксирован как местными властями, так и настоятелем монастыря [4, с. 88]. Этот эпизод как бы подтверждал мнения части верующих селян, что святые специально исчезали и «не давались» в руки большевиков. «А вот батюшка Макарий, тот им совсем не показался. Рыли его могилу, рыли – так ничего и не нашли. Скрылся святитель Макарий от бесстыжих глаз», – записал крестьянский разговор современник [22, с. 46].

Но все равно главная опасность была в том, что Церковь обвиняли в обмане, и как будто бы первые результаты вскрытия давали такие основания.

Вскрытие и перемещение мощей Сергия Радонежского наиболее документированное событие во всей кампании по вскрытию мощей. Во-первых, оно наглядно продемонстрировало поколенческий разрыв в религиозности, – верили в основным пожилые, молодое поколение с равнодушием, а иногда с враждебным любопытством взирало на всю «мощеную» историю. Во-вторых, значительная часть защитников мощей были женщины – это хорошо отразил в своем дневнике свидетель вскрытия Сергей Дурылин: «На площади служили молебны. Женщины пели....Это была кучка женщин, певших, молившихся, плакавших... Разделилась “россия”. Кучка – “Святая Русь”, остальные – Россия» [10, запись 1 апр. 1919 г.]. Это же самое «разделение», но совсем с другой стороны описал и Галкин. «Два мира сейчас столкнулись, две идеологии как будто говорят на разных языках» [6, с. 46].

Новые власти хотели полностью «ликвидировать» мощи, то есть изъять их из церк- вей, однако, по словам большевиков, уничтожение «культа мертвых тел» растянулось по времени [34, с. 60].

Судьба мощей Александра Невского в Петрограде отличалась от судеб мощей в России в целом. Петроградский митрополит Вениамин (Казанский) осенью 1919 г. написал руководителю города Зиновьеву открытое письмо, в котором просил мощи не вскрывать и глава делегации от Вениамина официально заявил товарищу Зиновьеву, что «руководство петроградской епархии осуждает поддержку белых отдельными представителями духовенства и что митрополит решил лишать сана таких представителей духовенства» [27].

Это заявление петроградского духовенства и митрополита Вениамина сыграло свою роль. Кажется, это и есть причина, по которой мощи Александра Невского удалось отстоять почти до окончания Гражданской войны.

Не стали также вскрывать мощи Василия Мангазейского в Туруханске Енисейской епархии даже после окончания основных боев Гражданской войны, власти опасались «злостной агитации» [26, с. 67].

Безусловно, такую акцию, как массовое вскрытие мощей, организовали люди, причастные к Церкви. До прихода к власти они занимали различные мелкие должности в структурах Церкви и знали ее слабые места. «...Инициаторы подобных проектов являются т. Шпицберг, бывший присяжный поверенный и Галкин (бывший священник)», – писал А.Ф. Филлиппов 8 заведующий музейного отдела Наркомата просвещения Н. А. Седовой-Троцкой. Писал Филиппов и о распространении слухов, что гонитель христианства Шпицберг еврей. Хотя, по словам осведомленного Филиппова, это не так, а Галкин в бытность священником, по его словам, проявлял особый пиетет к мощам [32, с. 139–140].

Что касается Галкина, то действительно, в 1916 г., будучи священником, он явился инициатором перенесения частиц мощей и писал верноподданическое письмо великой княгине Елизавете Федорове, где говорил, что его храм на Петроградской стороне получил «вдруг известность» благодаря перенесенным туда мощам, и к ним устремилась «непрерывная волна паломников» [29].

В любом случае, организаторы этой кампании хорошо учитывали «народную религи- озность» и распространенное представление о мощах. В своей партийной автобиографии Михаил Галкин писал, что в 1921 г. даже работал над книгой «Возникновение культа мертвых», однако по каким-то причинам не сумел ее написать 9 [35].

Результаты. Если в акции выноса икон из общественных мест большевики были неоригинальны и их законодательство в этом вопросе напоминает французское, то вскрытие мощей в таком количестве не имеет аналога в истории.

Акции большевиков, конечно, задумывались как секулярные и антиклерикальные, но иногда по мере своего развития принимали антирелигиозный характер.

И если кампания по снятию икон касалась личной религиозности части населения, то кампания по вскрытию мощей была направлена против Православной Церкви. Следует отметить гендерную и поколенческую составляющую у защитников икон и мощей и надо сказать, что служители Церкви чувствовали это. «...Все от тридцати лет и ниже, пожалуй, что уже ушли от Церкви... мы рискуем остаться с детьми и стариками», – грустно констатировал епископ Герман (Ряшенцов) [5, с. 98].

По крайней мере в двух местах, в Петрограде и Туруханске, местными властями было приостановлено вскрытие мощей. Тут повлияли как сговорчивость с властями местного духовенства, так и боязни всяческих эксцессов в период боев Гражданской войны.

Можно констатировать, что вынос икон, особо успешным не назовешь по причине многочисленных протестов крестьян и даже рабочих. Снятие икон объясняли религиозной толерантностью, мало понятной для народной среды.

Вскрытие же мощей было для властей настолько успешным, что его результаты использовали в атеистической пропаганде вплоть до начала перестройки. Не случайно, что вскрытие мощей произошло в самый разгар Гражданской войны, новая власть знала, что большинство духовных лиц сочувствовало Белому движению и широким массам было наглядно показано, кто обманывает простой народ и кто хочет сказать этому народу правду.

Следует отметить, что отношение большевиков к «народному православию» сочеталось с довольно жесткой политической лини- ей и одновременно с тактической гибкостью по отношению к настроению широких масс.

Политика снятия икон и вскрытия мощей вписывалась в общее антиклерикальное и секулярное движение, проводимое новыми властями в период Гражданской войны и не рассматривалась большевиками как антирелигиозное. Представители же Церкви считали, что новые власти осуществляют настоящий поход против религии.