Гуманитарный и антигуманитарный след Чернобыля

Гуманизм, возникнув и сложившись как идеал в эпоху Возрождения, сегодня претерпевает подлинно «второе пришествие» как практика. Идея классического гуманизма трактуется концепцией человеколюбия [1, с. 44]. Здесь к нему примыкает всё то, что с этим связано: уважение, терпимость, сострадание, сопереживание, забота, взаимопомощь, эмпатия, сердечность и т.д. В XX веке в идею гуманизма прочно вросло положение А. Швейцера о «благоговении перед жизнью» [10]: не ты определяешь жизнь на Земле и не тебе её прерывать — вот стратагема данной идеи [10, с. 340]

Сегодня, в эпоху технизации, компьютеризации, информатизации, кибернетизации и биологизации взглядов на человека, на его деятельностную функциональность, расширилась практика толкования понятия гуманизма и его использования в «реалити — эко» (Д. Браун). В связи с этим можно выделить целый ряд моделей извращённого гуманизма. Конечно, всё это можно бы было оценить понятием антигуманизма или псевдогуманизма, но проблема состоит в том, что носители подобных моделей заявляют именно о мыслимом ими гуманизме своей позиции. Представляется, что это причудливым образом связано с одним из основных трагических событий современной истории человечества — с чернобыльской катастрофой, с её обсуждением, осмыслением и переосмыслением в текущем пространственновременном континууме, носящем отнюдь не только термоядерное насыщение.

Всё это настолько пропитало массовое сознание, что обернулось рядом идеологем. В связи с этим можно отметить несколько трендов. В последние годы всё чаще стали звучать в Мировой сети, по радио и телеви- дению, а также и в искусстве (начало здесь положил известный цикл этетизации ядер-ного взрыва С. Дали) утверждения о якобы превышенной трактовке опасности ядерной угрозы атомного заражения, об относительности его воздействия на человека. Не все-де погибли, а немало и тех, кто выжил даже при бомбардировке американцами городов Хиросима и Нагасаки. Особенно рьяно утверждается относительность последствий Чернобыля. В печати и в Интернете есть масса публикаций о том, что в окрестностях Чернобыля живут и здравствуют поселенцы, что природа благоухает, животный мир благоденствует. Складывается впечатление, что радиация не так опасна, что все сентенции учёных есть или их паника, или их неточность, или попросту — надуманность.

Однако имеются и другие течения мысли. Вспоминается один разговор с учёным-химиком из военно-промышленного комплекса. Он начал речь о неотвратимости радиационной и эпидемиологической опасности для человечества, об угрозах человеческих мук в связи с этим, а закончил лапидарной фразой о том, что отравляющие газы («ОГ») есть самое гуманное средство освобождения людей от страданий умирания: «Человек засыпает — и всё». Вот он — новоявленный «некрогуманизм». Он ведь также проявляется сегодня в форме идеи и практики медицинской эвтаназии, широко охватившей современный мир. Он активно затрагивает и сегодняшние проблемы пересадки человеческих органов, а также вопросы геронтологии.

После Чернобыля общечеловеческое гуманитарное сознание всколыхнулось. Но векторы его развития пошли в разные стороны. Да, чернобыльская катастрофа реально остановила шаги к третьей мировой войне. Ужас её последствий охладил «ястребов». Чернобыль знаменовал окончание гонки ядерного вооружения. Оказалось, что опасность катастрофы от устаревшего арсенала ядерных боезапасов — страшнее и актуальнее. На данной основе родилось понятие «внутренняя ядерная угроза», которая превысила «внеш- нюю ядерную угрозу». Наконец, последствием Чернобыля явилось осуществление грандиозного сокращения вооружения и его производства, перевод на рельсы конверсии оборонного промышленного комплекса. Эти шаги — явленное гуманное движение.

Однако, как говорят, недолго музыка играла. Вскоре «ястребы» подняли головы и нашли новые «маршруты» своего милитаристского курса. Один, чуть ли не генерализованный, обернулся идеей «высокоточного оружия». Суть его в том, что надо избегать тотального уничтожения (это, мол, негуманно), а уничтожать(!) избирательно. Вот и возник феномен «милитаригуманизма». «Избирательность», ввиду инструментальных, человеческих, организаторских и технологических ошибок, обернулась массовым уничтожением мирных жителей — участников шествий, свадебных празднеств, а также госпиталей, жилых кварталов и культурных центров в Афганистане, Ливии, Сирии. А ведь существует ещё и принятый в своё время Пакт Рериха о ненападении на объекты культуры. Есть и К. Рерихом порожденный знак неприкасаемости таких центров. Существует и Красный Крест. Однако и в Сирии, и на Донецкой земле современный «милитари» равнодушен к ним, и его прицел бесстрастно расстреливает и больницу, и школу, и детский сад, и младенческую кроватку в квартире дома.

Сегодня активно развивается (США) идея атомных зарядов ограниченного действия («тактического назначения»). Всё это сопровождается сентенциями о человечности, что само по себе, конечно, гуманизм и исходит из его идеи. Однако само осуществление данной идеи на практике оборачивается антигуманизмом.

Чернобыль, как это ни парадоксально, отразился и в таком современном антигуманном явлении, как терроризм. Уязвленность и обреченность жизни, порожденные испугом реальности мировой катастрофы, подтолкнули реанимацию агрессивной формы «джихада», привели к появлению «смер- тников», к свершению террористических актов. «Террогуманизм» утверждает «спасение» и террориста («смертника»), и тех, кого умертвляют, ибо это всё делается якобы во имя Аллаха, от его имени, по его призыву и благоволению. Такая нелепая позиция, конечно, извращает гуманизм, но она существует и действует сегодня, приобретая, увы, чуть ли не массовый характер в ряде исламских стран.

Всё это выглядит так парадоксально потому, что и ценность жизни вообще, а человеческой — в особенности в современном мире тоже представляет противоречивое явление. Главной идеей подлинного либерализма и демократизма является именно человек, его благосостояние, его жизнь во всех проявлениях, но это и непосредственный концепт гуманизма [8, с. 32] Однако и здесь можно увидеть чернобыльский «след». Он коренится в явлении информационной социальной практики «умаления», «затушевывания», а то и «забвения» трагизма катастрофических событий в мире. Данное явление проявило себя уже и в дни чернобыльской катастрофы, и позже, а сейчас оно модифицируется в «затушевывание» и «умолчание» о человеческих жертвах, угрозах миру со стороны событий в различных секторах планеты, инициируемых агрессивными силами глобализма. В реальном аспекте жизнь человека в Европе возрастает в своей самоценности (и это важнейший гуманистический принцип), а цена жизни где-то в Африке или в Новороссии оценивается ничтожно. Здесь нельзя не сказать о современной западноевропейской теории «радикальной» демократии, сформированной именно в 80-х годах прошлого века. Она впитала в себя идею евроцентризма, суть которой в разделении мира на «варваров» («ватников», «совков», «недочеловеков», «колорадов», «даунов» — в сегодняшней семантике сторонников евроцентризма) и на «прогрессивных европейцев».

Как и во времена колониализма, «гуманизм» в данной теории выворачивается в идею истребления «недочеловеков» «во имя высоких» целей некоего цивилизационного прогресса. Вот вам и отчетливый портрет «тоталитарного гуманизма» XX—XXI веков либерально-демократического содержания. Кстати, именно так можно понять и жёсткие бесчеловечные «санкции» США и Европы в отношении населения (именно так!) России, которые вполне можно именовать «экономической войной» в совокупности с информационной войной против гуманизма. Однако война — это крайняя форма антигуманизма. Здесь — или Чернобыль ничему не научил Европу, или он своей радиацией перевернул, исчернил сознание части европейского истеблишмента, и, к сожалению, это наблюдается и у части нашей родной интеллигенции. Именно так можно, например, понимать пресловутый «Трактат о толпе» яблочника Митрохина, в котором он призывает «впрыскивать» в «рыхлое тело» постсоветского населения идеологические инъекции для того, чтобы переделать людей в интересах проевропейского цивилизационного эффекта [9, с. 19]

Между тем итальянский публицист, писатель, общественный деятель Джульетто Кьеза в книге «Вместо катастрофы» (2014) пишет о том, что в современном манипулятивном информационном пространстве главная территория, которую надо защитить людям, есть интеллект. В этом сегодня, заявляет он, проявляется подлинный гуманизм, защита самой жизни, «фундаментальное право человека — жить». «На севере Италии, — продолжает он, — аудитории в 400 человек я задал вопрос: “Сколько людей погибло на Украине?”. Молчат. Многие даже спрашивают: что, действительно погибли? Я сказал: “Да, погибли. Сколько, кто из вас знает?”. Один поднял руку: “Тысяча человек”. А есть информация секретной службы Германии — 50 тысяч человек. Но публика не знает… Система информации, — заключает он, — полностью направлена на то, чтобы нас [на Западе. — Р. В., С. В.] обманывать. Люди думают, что живут свободно. Но они в тюрьме… Это буквально: быть или не быть? Жить или не жить? И — как жить, с какими ценностями? Массово убивая друг друга?» [4, с. 112] Здесь необходимо ещё сказать о том, что сегодня СМИ очень часто становятся «радиационным следом», наподобие «следа Чернобыля». Они убивают саму идею гуманизма. Они демонизируют человека, ввергают его в агрессивное состояние. Здесь в полной мере проявляет себя и рождённая в США идея «гуманитарных интервенций» — духовного вторжения под лозунгом защиты демократии и прав человека. Демонизация сознания особенно зримо осуществляется в идеологии ИГИЛ1. По отношению к ней вполне приемлемо сказать, что в данном случае явно предстает механизм «уничтожения и расчеловечевания» (Петер Вайс) как наиболее крайняя форма антигуманизма. Террористы нарушают все представления о культуре многоликого человечества, но это лишь видимая часть айсберга: тут ещё антикультура, социокультурная евгеника, человеконенавистничество [3].

Всё это демонтирует культуру вообще, подкапываясь под самые основы её памяти.

Между тем сам Чернобыль и его последствия — действительно реально зримая гуманитарная катастрофа. Но она вместе с тем заставила коренным образом пересмотреть научный концепт использования атомной энергии в мирных целях, сосредоточив внимание на безопасности, на средствах, формах предупреждения и защиты от ЧС в ходе эксплуатации оборудования и технологических процессов атомных электростанций (работы академика А. П. Александрова). Она активизировала разработку альтернативных атомным форм добычи электроэнергии: проект «Токомак», солнечная энергетика, ветряные, биоэлектростанции и т.д. Она показала уязвимость жизненных процессов на планете Земля. Она подтолкнула разработку международных гуманитарных экологических проектов по защите земной атмосферы. Она вызвала необходимость углубления вопросов медицины катастроф, сгенерировала рождение отраслей медицины, использующих радиоактивные препараты и инструментальные технологии — на их основе. То есть после Чернобыля научно-технический и технологический прогресс обрели ярко выраженный этико-гуманитарный характер, что, кстати, противоречит некоторым установкам современного концепта трансгуманизма [7, с. 13].

Однако чернобыльская катастрофа ведь унесла и уносит немало жизней людей вчера и сегодня. Она — как зияющая рана в теле нашей планеты Земля, которая всё ещё кровоточит и может вскрыться, являя своё антигуманистическое сущее.

Некоторое время назад ООН опубликовала вот такие данные.

Общее число людей, погибших вследствие чернобыльской аварии или могущих погибнуть в будущем в течение продолжительности жизни аварийных работников и лиц, постоянно проживающих в наиболее загрязненных районах, составляет около 4 000 человек. В это число входит приблизительно 50 аварийных работников, погибших от острой лучевой болезни, и 9 детей, умерших от рака щитовидной железы. В общей картине выделяют ещё примерно 3 940 человек, которые, согласно оценке, могут умереть от рака и лейкоза в результате радиационного облучения, из общей численности 200 000 аварийных работников, участвовавших в работах с 1986 по 1987 год, 116 000 эвакуированных лиц и 270 000 жителей наиболее загрязненных территорий (что в сумме составляет приблизительно 600 000 человек). Эти три основные группы получили более высокие дозы облучения среди всех людей, подвергшихся облучению в результате чернобыльской аварии. Среди указанных выше 600 000 человек в течение их продолжительности жизни могут быть потери до 5 000 человек, так как приблизительно четверть из них в конечном счёте умрет от спонтанного рака, не вызванного облучением в результате чернобыльской аварии. Радиационно-индуцированное увеличение заболеваемости примерно на 3% будет трудно обнаружить [5, с. 21]. Однако в группе людей, участвовавших в аварийно-восстановительных работах, которые получили наиболее значительное облучение, некоторый рост конкретных форм рака (например, лейкоза) уже наблюдался. Путаница в отношении последствий аварии возникла в связи с тем, что тысячи людей на загрязнённых территориях умерли по естественным причинам. Кроме того, широко распространившееся ожидание недомогания и тенденция связывать все проблемы здоровья с радиационным облучением привели к тому, что местные жители стали считать, что число смертей в результате чернобыльской аварии было гораздо более высоким, чем на самом деле. То есть люди могут ещё и ускорять свою кончину чувством страха от реальности чернобыльского «следа». Это тоже — гуманитарная проблема.

На данном фоне во всю мощь снова демонстрируется картина противоречия между достижениями научно-технического прогресса (НТП) и человеком. Как ни странно, но данная проблема возникла с самого начала НТП. Ещё Л. Н. Толстой спрашивал: ради чего существуют и железные дороги, и телеграф(?), имея в виду их объективное отчуждение от человека. Они — сами по себе, человек — сам по себе, замечал наш великий писатель.

А как тут не вспомнить общеизвестные строки А. Вознесенского: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек». Чернобыльская АЭС, к сожалению, проектно не всё учитывала в смысле безопасности. Понадобился толчок. Не всё учли в данном вопросе взявшие проект США при строительстве АЭС японцы, а теперь вот сливают сотнями и тысячами тонн радиационной воды в Мировой океан (Фукусима).

Большой гуманист, выдающийся русский писатель В. Распутин в створе Чернобыля в своей знаменитой повести «Прощание с Матерой» поднял тему отчужденности от жизни человека деяний НТП. Это касается гидростанций, убивающих реки, поселения, уклад жизни. Это касается и ирригационных сооружений. Это касается и пресловутой ген-номодифицированной продукции сельского хозяйства.

Даже такая важная и необходимая сегодня отрасль медицины, как трансплантология, требует, наряду с технологическими вопросами, во многом решения прежде всего нравственных и правовых аспектов чисто гуманитарного плана.

Здесь встаёт ещё одна гуманитарная задача. Она отчасти футурологическая. Каким мы хотим видеть в будущем мир и человека: программиста и холодного рационалиста по отношению к природе, к атмосфере, к «другим», к «иному в другом», или человека — гуманиста, умеющего и ищущего грамотного консенсуса с природой и не забывающего, что все мы — люди — связаны общим пространством, что самое бесценное — это жизнь, это существование всей совокупности экологии? Гуманитарным смыслом пропитана, в контексте «следа Чернобыля», и заповедь медиков «Не навреди», повёрнутая только уже на разработку и реализацию (часто поспешных) научных проектов типа «Поворота сибирских рек», на строительство объектов типа «Бумажно-целлюлозного комбината» на берегах мировой жемчужины — озера Байкал. Осторожности требует процесс прокладки нефтепроводов по дну морей, технологическое насыщение нашего северного побережья. Эта уже решаемая задача имеет очень много гуманитарных измерений: вода, берег, материковое пространство, флора, фауна и, конечно, — сам человек.

Гуманитарная проблема, разогретая Чернобылем, нынешняя кибернетизация, во многом подменяющая человека, исповедует, условно говоря, только учтённый ряд разрешений – запретов. Однако в немалых случаях киберпространство есть и самообучающаяся сфера реальности. Что учтено здесь? Чего здесь меньше, чего больше? Где здесь человек, его чувства, эмоции, его желания, его воля? Если это последнее исключается, то что: хорошо это или плохо? Когда хорошо, когда плохо? Вот очень короткий гуманитарный вопросник, повисающий в воздухе киберауры. А пока всё ещё ищется ответ, постмодернизм уже оперирует понятием «симулякр», «гипертекст», «ризома» и, похоже, отрывает человека от киберпространства, превращая очеловеченный мир в «симулякра-тивный». Опять человек отчуждается?

И волей-неволей ассоциативно возникает облако Чернобыля, напоминающее нам о том, что всегда человек есть первое и последнее звено в этом постиндустриальном, информационном, кибернетическом мире, и только он является «мерой всех вещей» (Т. Гоббс) и явлений. Известно, что сон разума рождает чудовищ. Так же ясно на фоне нового варварства, как чудовища порождают сон разума. Ясно, что человечество, европеизм, гуманизм на пороге решающего выбора: всё или ничто [3, с. 137]. Нас, живущих не в коор- динатах вечности, не может утешить апоре-тическая мысль о том, что «каждая форма фанатизма, каждая догма в конечном счёте гибнет из-за тех элементов, которые она вытеснила, подавила или игнорировала» [3; 6].

Компьютеры пока не готовы решить задачу за наш противоречивый разум.

Таким образом, чернобыльский «след» не смыт, не пропал, не исчез. Он зрим. Он злободневен. Он актуален, прежде всего, как гуманитарная проблема, остро стоящая перед человечеством XXI века. Принижать «опыт» Чернобыля нельзя. Этот след радиоактивно проник и существует в различных формах гуманитарной сферы жизни общества, которая нуждается в анализе и объективном исследовании её феноменов, в интересах настоящего и будущего человека, человечества, цивилизации и культуры.