Харон или харос? Языковые группы и культурные уровни в византийском обществе ix-xii веков

DOI:

Цитирование. Стельник Е. В. Харон или Харос? Языковые группы и культурные уровни в византийском обществе IX–XII веков // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регио-новедение. Международные отношения. – 2019. – Т. 24, № 6. – С. 331–337. – DOI: jvolsu4.2019.6.26

Введение. В византийской культуре (как в «народной» так и элитарной) образ Харона/ Хароса не имел одного, принимаемого всеми социальными группами имени. Источники (как фольклорные, так и риторические) одновременно используют сразу несколько вариантов имен этого образа из «нижнего» мира. При этом Харон в византийском фольклоре и византийской литературной традиции – это абсолютно разные образы. Разрыв в представлениях между Хароном и Харосом появляется в источниках вместе с риторикой, классическим образованием и социальной привилегированностью.

Разные византийские социальные группы имели не только свои собственные, обособленные, представления о Хароне/Харо-се, но и по-своему его называли. Интересно, что вариативность имени Хароса в византийском фольклоре не связана с разнообразием представлений о Харосе. Харос, как господин «нижнего» мира, просто имеет серию схожих имен.

Методы. Проблематика нашего исследования делает структуралистскую методологию наиболее оптимальной для корректной реконструкции средневековых хтонических представлений в разных византийских социальных группах. Насколько подобная методология может быть продуктивной, ярко демонстрируют работы К. Леви-Строса, Р. Барта, М. Фуко, В.Я. Проппа.

На фундаменте структуралистского подхода использовались конкретные исторические методы: сравнительный, генетический, исторический, ретроспективный.

Анализ. Византийские риторики IX– XII вв. в своих сочинениях говоря об этом персонаже «нижнего» мира использовали исключительно древнегреческое имя Χάρων. Это, безусловно, реверанс классическим древнегреческим авторам.

В таком античном контексте имя Χάρων употребляли – автор «Мириобиблиона» и «Словаря» патриарх Фотий (ок. 820 – ок. 891 г.) [26, page 443b. Line 13; 25, alpha 774. line 1; 27, Kappa 132. Line 24; Kappa 133. Line 2], неизвестный автор лексического словаря «Суда» (X в.) [31, chi 135], автор схолий Евстафий Солунский (ок. 1115 – ок. 1194 г.) [11, page 27. line 13], историк Никита Хониат (1155–1217 гг.) [23, S. 168, 329, 360], анонимные авторы сатирических диалогов [8, c. 136; 4, c. 98, 115].

У этих византийских риториков Харон – это простая копия древнегреческого литературного персонажа. В этом смысле, использование имени Харон ( о Xapmv) характерно для узкого слоя высокообразованных византийских литераторов [20, p. 57] и оказывается ярким примером культурного мимесиса. Показательно, что вместе с античным именем авторы воспроизводили и старое «языческое» наполнение образа.

Риторический Харон – это всегда старый грубый афинский моряк, переправляющий на своей барке (в о р1?, ак йф од, nZoi d piov) души умерших по рекам/озерам Аида. Это стереотипный образ, который возник в поэме Миниада [21, fragment 1. line 1], а позже был описан в комедиях Аристофана [1, c. 360] или в сатирических диалогах Лукиана [3, c. 358].

Имя Χάρων у византийских авторов – это знак уважения классической литературной традиции, это жест почтения перед непререкаемыми авторитетами.

Таким образом, образ с именем Χάρων – это эффект риторической традиции, результат проявлений ее традиционных античных норм и правил. Χάρων – это литературный топос, удачная метафора или юмористическая конструкция [24, p. 35]. Такой Харон – это не объект религиозных представлений, а T^xvn [25, p. 179], риторический инструмент. Это фигура речи, литературный персонаж искус- ственной литературы, но и отличительная черта византийской интеллектуальной элиты. По словам Г. Хунгера риторика в византийском обществе является четкой социологической характеристикой, и однозначно выделяет социальную группу риторов среди других византийских социальных слоев [13, S. 21].

За пределами рафинированной византийской риторики можно наблюдать иную картину. Авторы, не получившие элитарного риторического образования, авторы, вышедшие из военной среди, поэты, использующие фольклорные мотивы (это относится даже к такому утонченному эстету как М. Пселл), все еще используют античное имя Χάρων, но образ скрывающийся за этим именем, наполняется уже совершенно средневековым содержанием.

У Иоанн Малалы (ок. 491–578) [15, p. 205], Феодосия Диакона (сер. X в.) [32, line 676], Иоанна Геометра (Кириота) (ок. 940 – после 990 г.) [17, p. 949–950], Михаила Псел-ла (1018 – ок. 1078 г.) [28, poem 17. line 21], Иоанна Скилицы (кон. XI – нач. XII в.) [16, S. 293], Никифора Вриенния (1062–1137 гг.) [22, I. 2, 12–13], Никиты Евгениана (XII в.) [5, c. 22], Георгия Акрополита (ок. 1217–1282 г.) [12, vol. 2. 1. line 4], автора гроттоферратской версии поэмы «Дигенис Акрит» (XIV в.) [9, p. 216, 222, 232] имя Χάρων имеет уже не антикварно-литературное значение, это не искусственный инструмент риторики, а персонаж массовых, фольклорных представлений.

По своему существу такой Χάρων, аналогичен Харосу (Χάρος) из акритских песен IX– XII вв., но эстетические нормы действующие в этих жанрах литературы вытесняли «простонародное» имя и заменяли его на литературное (Χάρων). Такой процесс замещения особенно характерен для «народного» историка Иоанна Малалы и военных историков вроде Иоанна Скилицы или Никифора Вриенния.

То что среди этих, по словам С. Мэнго, «среднеобразованных» авторов [20, p. 54] присутствуют такие риторы как Михаил Пселл и Георгий Акрополит, можно объяснить выдающимися литературными талантами последних и их возможностью разговаривать со своей аудиторией на разных греческих языках [14, p. 47]. В этом смысле, варианты имени Харона (Χάρων или Χάρος) – это разные византийские языковые уровни (Stilstufen) [14, p. 43], разные культурные традиции, но и разные мировоззрения.

В это же время, фольклорные византийские источники, в отличие от литературной традиции (элитарной риторики или военной истории), отличаются поразительным разнообразием имен бога «нижнего мира». Но, что характерно, античное имя Χάρων не упоминается в акритских песнях IX–XII вв. ни одного разу. Стихия средневековых массовых представлений существовала вне формальных рамок второй риторики.

Харос (Χάρος) [36, σ. 291, 292, 295; 35, σ. 207, 212, 241], Харонтас (Χάροντας) [36, σ. 291, 304, 306, 307; 35, σ. 224], Харон (Χάρον) [35, σ. 235, 250], Хаос (Χά’ος) [36, σ. 307, 308] – это разные имена одного фольклорного образа смерти. Интересно, что в тексте одной и той же акритской песни Харос легко может называться самыми разными именами [36, σ. 293] и такая вариативность не вносит никакой путаницы или разнобоя. Имя образа в ак-ритских песнях легко трансформируется и видоизменяется вместе с контекстом. Столь важные для риторики грамматические правила античных и византийских интеллектуалов просто «растворяются» в повседневной стихии демотического языка, который существовал параллельно книжным нормам и правилам. Не случайно Дж. Лоусон обращал внимание, что отличие между античным именем Харон и византийским именем Харос грамматическое и отражает эволюцию от древнегреческого к новогреческому языку (типичный пример: γέρων – γέρος – γέροντος) [19, p. 98].

Повседневный демотический язык склонялся к упрощениям и более удобным кратким формам, а выпадение омеги в полной мере соответствует этому стремлению. Показательно, что этот процесс отмечали уже античные грамматики [30, verse 277. line 55–61; 10, page 308. line 1–2]. «Народное» имя Харос (Χάρος) просто не могло оказаться в тексте византийских риторов, так как противоречило нормам употребления литературного языка ориентирующегося на древнегреческий аттический диалект.

В византийском фольклоре Харос (Χάρος) – это самое популярное имя Смерти. По всей видимости, это и самое популярное имя в повседневной простонародной речи. Не

ВИЗАНТИЙСКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ случайно именно само это имя в новогреческом языке приобрело общее значение смерти (χάρος), вытеснив древнегреческое слово θάνατος.

Параллельно имени Харос в акритских песнях присутствует и другая форма – Харон-тас (Χάροντας). По мнению Г. Бабиниотиса имена Харос и Харонтос взаимозаменяемые и равнозначные синонимы [34, σ. 1938]. Кроме этого, имя Харонтас имеет очевидные корни в древнегреческом фольклоре [33, S. 86; 29, S. 222].

Интересно, что вместе с этими именами существовал неожиданный для фольклора вариант имени – Харон (Χάρον [35, σ. 223, 235, 236, 246.]). Это имя напоминает античный литературный вариант (Χάρων), но в нем выпавшую омегу заменяет буква омикрон.

В акритских песнях встречается не менее интересная форма имени с потерявшейся буквой «ρ» – ¿ Χά’ος [36, σ. 307]. А иногда вместе с «ρ» выпадает и концевая сигма («ς») и получается совсем видоизмененное имя – ¿ Χά’ο [36, σ. 308]. То есть, имя Харос не только сокращается, но и трансформируется до неузнаваемости, что скорее уже имеет не только грамматические основания, но и религиозные причины. Называть сурового бога смерти по его «настоящему» имени может быть опасно, поэтому лучше использовать измененные формы имени или эвфемизмы.

Показательно, что имя Хароса может деформироваться практически до неузнаваемости. В некоторых новогреческих песнях суровый бог «нижнего мира» называется Хироном ( ¿ Χείρων) [7, c. 136]. Сомнительно, что это имя является намеком на классического античного кентавра известного знатока медицины, лечебных растений и музыки. Скорее всего, перед нами игра созвучий и лошадиных значений образа Хароса, которого не всегда можно однозначно отделить от его «страшного» коня.

Можно привести простую статистику частоты употребления имени в изученых нами акритских песнях IX–XII вв. из сборников А. Пассова (Carmina Charoneia) [36, σ. 291– 310] и Н. Политиса [35, σ. 169–275]. В 97 ак-ритских песнях имя ¿ Χάρος упоминается 168 раз, ¿ Χάροντας – 43 раза, ¿ Χάρον – 16 раз, а Χά’ος – лишь 5 раз. Что значит такое распределение понять сложно, возможно перед нами локальные предпочтения, при том, что само религиозное значение образа от этого разнообразия не меняется.

Так или иначе, акритские песни демонстрируют слой хтонических представлений об Аиде и его «господине» Харосе, который не поддается однозначной систематизации из-за своего стихийного разнообразия и вариативности. Но именно это многообразие отличает фольклорного Хароса, как части повседневных представлений, от литературного Харона из рафинированной риторики или сочинений военных историков или поэтов.

Многообразие имен Хароса в массовых византийских представлениях, как их представляют акритские песни X–XII вв., подчеркивает их религиозную специфику. «Народные» византийские представления – это сложный синтез значений и образов, имеющих общие фольклорные корни.

Крайне важно заметить, что вариантность имени Харон, разделение имени на литературное (Харон) и повседневное (Харос) выражает фундаментальное отличие византийской риторической традиции от устной «народной» культуры.

Выводы. Факт того, что византийские источники (риторика и фольклор) фиксируют параллельное распространение сразу нескольких вариантов имени, а вместе с ними и разных вариантов представлений о Хароне/Харо-се свидетельствует о том, что формально православное византийское общество в IX–XII вв. являлось собой сложной совокупностью разнообразных социальных групп и слоев со своими, оригинальными хтоническими религиозными установками.

В византийской культуре в силу целой серии разнообразных причин не сложился единый и универсальный образ Харона/Хароса, а значит и образ Аида, а вместе с ним и все представления о загробном мире и его обитателях. В различных социальных группах были свои представления по этим фундаментальным вопросам для средневекового человека. Подобная хтоническая вариативность, на наш взгляд, свидетельствует о зыбких социальных связях между византийскими общественными слоями и группами.

В этом смысле, византийская разорванность социальных связей и акорпоративность, которую отмечала М.А. Поляковская [6, c. 220], «социальная рыхлость», которую исследовал А.П. Каждан [2, c. 66], – это не только характерные черты средневековой натуральной экономики [18, p. 221–222], но и причины средневекового религиозного многообразия. Обособленность социальных групп и корпораций – это основа вариативности имен Харона/Хароса и самих представлений о смерти и загробном мире. Особенности повседневных практик формировали в разных византийских социальных группах специфическое отношение к смерти и загробному миру и способствовали распространению различных вариантов имени Харона/Хароса.