Хранить огонь цивилизации": международные конгрессы в эпистолярном наследии философов и ученых

Осмысление Международных конгрессов как социальных феноменов приобрело особую актуальность в последние несколько десятилетий. И, как правило, внимание исследователей сосредоточивается на социально-эпистемологических аспектах этих интеллектуальных коммуникаций (см. об этом: [4; 7; 8; 10; 11; 13; 14]). Опираясь на опубликованные обзоры, тезисы, списки участников и другие материалы международных форумов [1; 5; 6], они пытаются выявить, как социальные коммуникации (конгрессы) влияют на развитие философии и науки. Однако за пределами социально-эпистемологического рассмотрения этих форм интеллектуальной коммуникации остаются те моменты, которые не присутствуют в опубликованных документах. Отношения организаторов друг к другу, неформальное обсуждение идей и списков приглашенных, внутренняя аргументация тематических приоритетов и еще многое другое, связанное с ценностным отношением к знаниевым компонентам международных форумов, можно обнаружить в «архиве эпохи», в эпистолярном наследии модераторов1 философских сообществ,

«которые находились на перекрестье путей развития науки и философии, определяли тематику и задавали проблемные поиски своего времени. В качестве «архивов эпохи» может быть, например, исследовано рукописное наследие Эдуарда Клапареда2, Шарля Балли3, Андре Ла- лятора или «творца», но, говоря словами Гаспарова, «хорошего редактора, который улучшает чужое, не навязывая своего, или знающего свое дело библиотекаря, который вовремя посоветует нужную книжку», т. е. профессионала в той области знания, в которой он ведет «устроительскую» деятельность [3, с. 14].

ланда4 и Ксавье Леона5» [12, с. 13]. Каждый из них, помимо всего прочего, выполнял особую коммуникативную функцию. Они оказывали не только внешнее влияние на развитие культурного пространства Европы, передавая от поколения к поколению ценности познавательного отношения к миру: вырабатывали основные направления образовательных стратегий, вели просветительскую работу (не только с помощью научно-популярных статей, но посредством публичных лекций в университетах и на радио) и т. д. Фундаментальная роль их научной и философской деятельности заключалась еще и в том, что они в процессе переписки и непосредственного общения с авторами журналов и словарей задавали тональность научным и философским дискуссиям того времени, т. е. фактически участвовали в формировании тематической структуры европейского философского и научно-гуманитарного сообщества.

Так, участник парижского конгресса 1900 г. В.Н. Ивановский отмечал в своем обзоре: «Среди множества международных конгрессов, происходивших в Париже минувшим летом во время всемирной выставки, нашел себе место и философский конгресс... Инициатором его явился редактор журнала Revue de Métaphysique et de Morale Ксавье Леон; он же выполнил и главную работу по подготовке и организации его. Таким образом, этот конгресс состоял в такой же тесной личной связи с руководителями Revue de Métaphysique et de Morale, в какой IV психологический был с личным составом другого, более старого журнала ‒ Revue philosophique de la France et de l’étranger» [5, с. 47].

Действительно, не менее важным модератором первого Международного конгресса по философии выступил близкий друг Кс. Леона, один из членов редколлегии «Revue de Métaphysique et de Morale», профессор Свободной школы политических наук в Париже Эли Галеви [13]. Его переписка с Кс. Леоном и иностранными коллегами ‒ ведущими философами, социологами, писателями – во многом раскрывает культурно-историческую направленность научного сообщества на общение, разговор и диалог, в отличие от социально-политических моментов, это общение перекрывающих. Так, 12 апреля 1919 г. Галеви пишет Леону из Кардиффа: «Я чувствую себя очень далеким от Франции. Но какое это имеет значение? Чем больше времени проходит, тем меньше меня интересует работа Мирной конференции6. Мирный договор будет подписан; а что же беспорядки в Европе? И какое решение Мирная конференция вынесет по поводу большевизма? И что можно сделать, тебе или мне, если не присутствовать в качестве зрителей при этих слишком масштабных событиях, пытаясь хоть каким-то образом хранить огонь цивилизации? Я полагаю, ваши философские воскресенья, встречи Общества7, периодический выход номеров журнала ‒ все является частью этой факельной эстафеты» [2, p. 618].

Возможность интеллектуального общения и культурных перекличек имела особое значение в послевоенное время. Несмотря на то, что после проведения первого Международного философского конгресса на тот момент прошло еще три (1904 г. в Женеве, 1908 г. в Гейдельберге и 1911 г. в Болонье), вопрос национального интеллектуального взаимодействия оставался обострен на всех уровнях – от политического (как раз во время приводимой переписки Э. Галеви и Кс. Леона проходила Парижская мирная конференция) до повседневно-бытового: «Итак, давай вернемся, насколько это возможно, к нашей тихой рутине. Я собираюсь встретиться в понедельник утром c профессором философии из местного университета: я смогу увидеть, насколько он осведомлен о существовании французской философии. Опасаюсь глубокого невежества. В тот момент, когда все говорят о Лиге наций, нации закрыты друг для друга» [2, p. 618]. Буквально через несколько дней, 15 апреля, Галеви напишет Б. Расселу: «Дорогой Рассел, я рассчитываю провести несколько дней в Лондоне, прежде чем вернуться во Францию, и сделаю все возможное, чтобы увидеть Вас. Хотя я твердо верю в необходимость диктатуры, со всеми ее наихудшими последствиями, в военное время, сейчас я надеюсь, что война окончена и что нас вновь осеняют благословенность мысли и своеволия. Преданный Вам, Эли Галеви» [2, p. 618].

В письмах особенно ярко видно, как в 1919‒1920 гг. активизируются связи французских философов с представителями английской интеллектуальной элиты. Научное сообщество чувствовало потребность возрождения прерванной традиции международного конгресса. В конце концов, если бы не Первая мировая война, следующий конгресс был бы проведен именно на территории Великобритании. Английское философское общество приняло решение пригласить французских и американских коллег на запланированные осенние заседания в Оксфорд. Организатор мероприятия, президент «Аристотелевского общества», Вильдон Карр написал Галеви еще зимой, обратившись за помощью и консультацией к французскому исследователю. Кроме того, в Лондонской школе экономики было запланировано три мероприятия, посвященных Франции, и Э. Галеви принял живое участие в их подготовке. Так, он писал об этом Бугле 9 мая 1920 г. из Лондона: «Мой дорогой друг, вышли мне сюда том Прудона. Я планирую прочитать в июне три доклада: о сенсимонизме ‒ о Прудоне ‒ о революционном синдикализме. Том послужит отличным подспорьем для второго доклада...» [2, p. 629‒630]. В том же письме Галеви еще раз подчеркивает сложность социально-политических вопросов в Европе того времени: «Я забыл вопрос англо-французских отношений. Я опасаюсь, как бы французские радикалы под влиянием Кайо8 не соскользнули бы в опасную англофобию. В данном случае нет никакого злого умысла против Франции. Германофилы (в собственном смысле этого слова) составляют незначительное меньшинство. Однако существует весьма распространенное невежество ‒ невежество островное ‒ в отношении всего, что происходит на континенте. Я полагаю, что возможность рассеять разнообразные недоразумения через общение принципиально важна» [2, p. 629‒630].

Оставаясь в Англии, Галеви продолжал настаивать на проведении мероприятий, которые сыграли бы консолидирующую роль в межкультурном и межнациональном общении, стерли бы то самое «невежество», и добивался этого всеми силами. Несколько лет спустя, в письме от 4 января 1922 г. он делится с Уоллесом Грехэ-мом9 произведенным впечатлением: «…Я сам, буквально на днях, провел довольно интересный эксперимент. У нас проходила небольшая англо-франко-итальянская философская встреча. Предметом одного из докладов выступала “немецкая национальная идея”, что вызвало довольно интересные дебаты о нынешних политических условиях в Германии. В целом разговор получился назидательно-спокойным и прохладным; однако, я решил, что было бы уместно немного его оживить. Я настаивал… на безотлагательном восстановлении полного и открытого интеллектуального сотрудничества между Францией и Германией. И должен признаться, я был поражен, когда увидел, с каким одобрением были приняты мои слова. Пожилой профессор, с которым я был лишь очень смутно знаком, подошел после собрания и пожал мне руку со словами: “Спасибо, что вы произнесли вслух то, о чем мы думаем”. Я боюсь сказать “мы все”, поскольку это немножко слишком. Но, безусловно, подавляющее большинство» [2, p. 651‒652].

Но вернемся к первому Международному философскому конгрессу. В.Н. Ивановский, описывая его состав, подчеркивал: «Среди иностранных членов конгресса больше всего было итальянцев и швейцарцев; немцев было меньше, англичан совсем немного. Из других национальностей было по одному, если не ошибаемся, шведу (проф. Упсальского унив. Гейер), норвежцу (Хр. Орс), чеху (д-р Дрти-на), два поляка (г. Козловский и Дикштейн); из русских, кроме проф. А.В. Васильева, были И.М. Знаменский и пишущий эти строки» [5, c. 48]. Собственно, преобладающие гости стали в дальнейшем организаторами и принимающими сторонами следующих международных конгрессов ‒ в Швейцарии, Германии и Италии. Эти конгрессы послужили новыми площадками для выступлений философов, которые стремились так или иначе объединить международное сообщество на историко-культурном и научном уровнях. В частности, 13 августа 1904 г. А. Лаланд, создатель «Vocabulaire technique et critique de la philosophie», подтверждает свое участие во втором Всемирном философском конгрессе10 в письме психологу Э. Клапареду в Женеву: «…Вы сообщили делегатам Конгресса, что хотите до 8 августа быть проинформированным о планируемых выступлениях. Поэтому я имею честь подтвердить свое намерение говорить о философском словаре» (Bibliothèque publique et universitaire de Genève. Ms. fr. 4008. F. 178‒179.). Общение психолога и философа продолжалось и в дальнейшем, причем часто ученые из разных стран выручали друг друга. 10 июня 1909 г. Лаланд отправляет Клапареду письмо с просьбой прислать ему копию доклада: «Я не могу здесь найти ни отдельного издания Вашего доклада о методах зоопсихологии на франкфуртском Конгрессе, ни протоколов самого Конгресса11. Я напрасно спрашивал то там, то тут, в библиотеке Университета, на Медицинском факультете, в библиотеке В. Кузана. Ни Рибо, ни Ксавье Леон, ни Дюма не смогли мне помочь. Если в Вашем распоряжении имеется лишний экземпляр, и Вы могли бы его выслать, я был бы очень Вам признателен; если же у вас осталось слишком мало, то я могу вернуть его обратно в течение нескольких дней» (Bibliothèque publique et universitaire de Genève. Ms. fr. 4011. F. 99‒100.).

Таким образом, именно коммуникативный аспект познания, проступающий сквозь живую ткань «архива эпохи», следует сегодня поставить в центр современных дискуссий о культурных истоках, способах развертывания и интеллектуальной специфике международных философских конгрессов12. Эти форумы можно рассматривать как культурно-историческое явление, консолидирующее мировое интеллектуальное сообщество. Обсуждение философских вопросов всегда проходило на фоне исторических событий, от этого невозможно абстрагироваться, однако сохранившееся эпистолярное наследие философов-модераторов первой половины XX в. позволяет увидеть, насколько важную роль сыграли международные конгрессы в интеллектуальной жизни Европы, России и Америки.