Хронологически маркированная лексика в говорах забайкальских старообрядцев

В составе диалектной исконнославянской лексики в говорах забайкальских старообрядцев (се-мейских) выделяются различные хронологически маркированные пласты. Особого внимания заслуживает очень древняя лексика, восходящая напрямую к праславянской эпохе.

Следует отметить, что исследуемые архаические языковые явления структурно обусловлены, что выражается в их противопоставленности неархаическим явлениям того же языкового уровня [4, c. 4]. Это, в свою очередь, позволяет типологизировать материал и выделить различные виды архаической диалектной лексики [1, c. 102]. Определяя в целом структурную соотносительность архаического и неархаического явлений, мы используем классификацию диалектных различий на уровне лексики и рассматриваем в данной работе лексико-фонетические архаизмы (ЛФА) праславянского происхождения, характеризующиеся сохранением древнего звукового состава [2, с. 38]. Данная хронологически маркированная группа включает лексические единицы двух типов: это сохранившие праславянский звуковой состав (при этом в литературном языке им соответствует видоизменившийся фонетический вариант), другую группу составляют ЛФА, продолжающие один из двух (или более) вероятных праславянских вариантов, второй из которых продолжен литературным словом.

Сохранение древнего звукового состава наблюдается у ЛФА первого типа. В литературном языке этому архаизму может соответствовать этимологически то же самое слово, но с поздними звуковыми изменениями в звуковом составе. В говорах семейских мы выявили следующие ЛФА.

бердо < *bьrdo

ЛФА бердо < праслав. *bьrdo зафиксирован в говорах забайкальских старообрядцев в значениях: «1. Основная часть ручного ткацкого станка в виде гребенки; бёрдо. 2. Приспособление для тканья мелких изделий в виде деревянной дощечки размером 20X15 см с пропиленными пазами. 3. Перегородка на реке, от одного берега до другого, из прутьев, палок, у которой ставят ловушки для рыбы».

По типу образования *bьrdo ‒ древнее слово, неразложимое на славянской почве и, вероятно, продолжающее и.-е. *bh-rdrom ср.р., где можно выделить корень *bhr-/*bher- «острое», оформленный суффиксом -dh-. Широко известны в славянских языках: укр. бе́рдо, болг. бьрдо, сербохорв. брдо со значениями «склон горы, холм, возвышенный берег, возвышенность» и словен. brdo, чеш., слвц. brdo, польск. bardo, н.-луж. bardo «ткацкое бёрдо, гребень в ткацком станке» (Фасмер, 1, 152). Необходимо исходить из этимологического тождества *bьrdo «(ткацкий) гребень» и *bьrdo как термин горного рельефа, причем повсеместно распространенное значение *bьrdo «ткацкое бердо» (у всех славян) первично, а перенос этого слова на обозначение горного рельефа вторичен. Ряд исследователей выделяют тот факт, что географическое значение «гребень горы» и, особенно, топонимы с этим корнем представлены у южных и у западных славян и восходят ко времени до балканской миграции славян (ЭССЯ, 3, 164–166).

Др.-рус. бердо отмечается письменными памятниками лишь с ХVII в. (СлРЯ XI–VII, 1, 141). По данным СРНГ, бéрдо ср.р. в значении «щит, сделанный из соломы, сена или еловых веток, скрепленных планками, предназначенный для установки бердяного еза для ловли рыбы зимой» (с помощью ловушки «киньги») известен вологодским говорам, а в значении «перегородка на реке, от одного берега до другого, из прутьев, палок или сетей, у которой ставят ловушки для рыбы» ‒ пермским русским говорам (СРНГ, 2, 243). Форма бёрдо «гребень, являющийся одной из основных частей ткацкого станка» (МАС¹, 1, 89) ‒ результат так называемого ёканья, которое стало развиваться, скорее всего, в начале письменного периода истории древнерусского языка и завершилось к ХV–ХVI вв. (в разных диалектах неодновременно) [4, с. 82–83].

грядель < *gredelь

К этому же типу относится ЛФА грядель «часть сохи ‒ продольный брус, который соединяется с рассохой и упряжным крюком; грядиль» < праслав. *gredelь (ЭССЯ, 7, 122-123). Диалектный архаизм широко известен в славянских языках: укр. грядiль, болг. гредял, сербохорв. грéдель, словен. grédэlj, род. п. grédlja, чеш. hrédel, слвц. hriadel’, польск. grzadziel, gradziel «вилообразное дышло сохи» (Фасмер, 1, 467). Литер. грядиль (МАС¹, 1, 475) испытало, очевидно, влияние укр. грядiль.

користный < *koristьnъ(jь), користь < *koristь

ЛФА користь < праслав. *koristь, користный < праслав. *koristьnъ(jь) сохранили праславянский звуковой состав, как и сербохорв. корист, словен. korist, чеш. korist, слвц. korist’ с кругом значений «польза, выгода, добыча, трофеи» и восходят к праслав. *koristь, греч. та окиХа, *koristьnъ(jь). Форма с -ы- известна в русском языке с ХI в.: др.-рус., р.-цслав. користь, корысть «польза» (Изб. Св. 1076 г., 156), «выгода» (Польск. д., 11, 93, 1537), «приобретение, добыча» (Ник. лет. 1152 г., IХ, 196) (СлРЯ XI-XVII, 7, 353; Срезневский, 1, 1286–1287). Этот поздний вариант, ставший литературным, ср. рус. литер. корысть, корыстный (МАС¹, 2, 109), вероятно, испытал влияние форм польск. korzysc «польза, выгода», korzystac «извлекать выгоду» (Фасмер, 2, 343), староблр. корысть «добыча», блр. карысць «польза», «выгода, корысть», также диал. карысць, карысь (ЭССЯ, 11, 71–73).

лише < *liše

В исследуемых говорах функционирует ЛФА лише < праслав. *liše ‒ наречие в значении «чуть только, едва лишь». Рано адвербиализировавшаяся форма сравнительной степени на *-je от прилаг. *lixъ известна в сербохорв. диал. лише, предлог «кроме; вне, снаружи», наречие «очень много», лиш, лиш, наречие «только, кроме», чеш. редкое liše, наречие к lishэ, укр. лишé, наречие «только, лишь, но». Зафиксирована в памятниках древнерусской письменности ‒ Лаврентьевской и Ипатьевской летописях в значениях «больше, кроме, лишь» (Срезневский, 2, 35; СлРЯ XI-XVII, 8, 259). На современном этапе ЛФА лише (лиша, лишо) отмечен во многих русских говорах: в значении «только что, сейчас» ‒ в костромских, вологодских, олонецких, архангельских говорах, «еще, вдобавок» - во владимирских, вологодских говорах, «лишь, едва, чуть, только» ‒ в вологодских, архангельских, олонец- ких говорах севернорусского наречия (СРНГ, 17, 90). Русский литературный вариант лишь, частица и союз, (МАС1, 2, 193) представляет собой более поздний вариант огласовки праславянского архаизма, в котором редуцировался суффикс сравнительной степени, но сохранился шипящий ‒ результат палатализации заднеязычного.

муравель < *morvjь, муравлиный < *morvjinъjь

ЛФА муравлиный < праслав. *morvjinъjь «муравьиный» ‒ прилагательное с суффиксом *-in-, образован от муравель < праслав. *morvjь «муравей», который, в свою очередь, является праславянским дериватом с суффиксом *-jь- от архаичной формы *morvь (с парадигматическим вариантом *morvъ), восходящей к и.-е. *morui. Данные архаизмы имеют соответствия в южно- и восточнославянских языках: сербохорв. mroval, род. mravla м.р. «муравей», словен. mravlja, mravljincji прилагательное «муравьиный», укр. муравльний «муравьиный» (ЭССЯ, 19, 244; Фасмер, 3, 11). В западнославянских языках «l epentheticum» в сочетаниях с губными не сохранился. Существительное отмечается в де-улинском и донских южнорусских говорах (Деул., 301; СРДГ, 2, 147), вместе с прилагательным эти ЛФА зафиксированы в русских говорах Подмосковья (СГПодм., 274). Др.-рус. книжное < ст.-сл. мра-вин, мравня (Срезневский, 2, 183). Ср. древнерусское летописное название города Моровийскъ (Лаврентьевская летопись под 1154 г.). В русском языке у вместо о после м (мурав-) ‒ нефонетического характера (контаминация с мурава , др.-рус. муравый ‒ «зеленый») (Черных, 1, 549). Современная, более поздняя, русская литературная форма муравей утратила конечный согласный праславянской основы.

секать < *sekti, секнуть < *seknQti

Широко распространены в говорах семейских глаголы секать < праслав. *sekti, секнуть < праслав. *seknQti. Вообще исходной реконструкцией для этих, с нашей точки зрения, ЛФА является атематический праславянский глагол *sekti, 1 ед. *sekQ. Однако наличие итератива в словенском и ряде западнославянских языков (ср. словен. seci, sekati; чеш. sнci (прост. sнct), 1 ед. seku, sekati, saknouti; словац. sekat’, sekat’sa, seknut’, seknut’sa; польск. siec, 1 ед. sieke, siekac; в.-луж. syc, sykac -«сечь», также «косить»; н.-луж. sec, sekas (Черных, 2, 159-160)) позволяет предположить, что форма секать и однократный к нему секнуть были также известны праславянскому языку. Литературный, более поздний вариант сечь (МАС¹, 4, 120), с палатализованным конечным заднеязычным основы, известен с ХI в. (Срезневский, 3, 903-904).

скварки < *skvarъka

ЛФА скварки < праслав. *skvarъka, зафиксированный в изучаемых говорах забайкальских старообрядцев, сохранил в своей основе этимологически исконный свистящий (ср. сербохорв. сквара «мазь для волос», словен. skvаra «капля жира на поверхности жидкости», польск. skwar м.р., skwara ж.р. «жара, зной» (Фасмер, 3, 636)), которому в литературном варианте шкварки (МАС¹, 4, 984) соответствует шипящий: шкварки из *skvarъka (Черных, 2, 416). Объясняется как экспрессивный вариант от звукоподражательной основы, но возможно, что здесь звуковому переходу с>ш способствовало диалектное смешение шипящих и свистящих.

скрозь < *skroze

ЛФА скрозь представляет праславянскую реконструкцию *skroze, наречие от *skrogъ, утраченного праславянского прилагательного, соответствующего нем. schrоg- «косой», «диагональный»; ср. голл. Schraag- «косо», «наискось»; общегерманский корень *skrag-. Ср. укр. крiзь; блр. скрозь; сербо-хорв. кроз(а); чеш. и слвц. skrz(e); польск. wskros (wskrуs) : skros (skrуs) (Черных, 2, 168). Литературная форма сквозь известна с ХI в.: др.-рус. сквозь, очень редко скозь ‒ «сквозь», «по», «внутрь» (Срезневский, 3, 369-70, 377). Трудно объяснить столь раннее появление скв- : ск- вместо скр- в др.-рус. и ст.-сл. языках. Скв-о могло получиться вместо ск-о (ср. др.-рус. скозh, словен. skozi), но почему исчез р ? Может быть, вследствие какой-нибудь контаминации с др.-рус. черезъ при книжном чрезъ (Срезневский, 3, 1501, 1541). Кроме того, начальная группа скв- могла быть поддержана сначала словом скважьня : скважьнь , которое значило не только «скважина», но и «пещера», «яма», «углубление», а также влиянием сквара ‒ «огонь» (Срезневский, 3, 368).

сусед < *sQsedъ

Сохранение древнего звукового состава наблюдается у ЛФА сусед, который закономерно продолжает праслав. *sQsedъ (Фасмер, 3, 726), последовательно представленный в славянских языках: укр. сусiд, блр. сусéд, сербохорв. сусjед, сэсjед, чеш. soused, слвц. sъsed, польск. sasiad, в.-луж. susod, н.-луж. sused (ЭССЯ, Проспект. Пробные статьи, с. 80), в то время как русская литературная форма сосед (МАС1, 4, 283) является результатом аналогического влияния слов с приставкой съ- (со). Отсутствие в данных говорах продуктивной приставки су- (более или менее последовательно она встреча- ется в тех словах, для которых была характерна этимологически) заставляет соотносить диалектный вариант сусед и литературный вариант сосед на фонетическом, а не на словообразовательном уровне.

стень < *stenь

К этому же типу относится ЛФА стень , функционирующий в говорах забайкальских старообрядцев в значениях «1. Тень, отбрасываемая каким-либо предметом. 2. Болезнь, вызванная, по суеверным представлениям, колдовством, наговором». Ср. блр. сцень, чеш. stén «тень», слвц. stien ‒ то же (Фасмер, 3, 755). В литературном языке этому архаизму соответствует его более поздний вариант тень , др.-рус. теня ж.р. в «Книге судий» по списку ХVI в. (Срезневский, 3, 1094). В более ранних памятниках др.-рус. языка значение «тень» выражалось словами сень и стень (примеры с ХI в. см. у Срезневского, 3, 588–589, 897–898), в форме тень ‒ с 1731 г. Не совсем ясно, являются ли эти три формы (тень, сень и стень) разновидностями одного и того же слова, или они различного происхождения. Пожалуй, правильнее считать, что это слово общеславянское, утраченное в некоторых славянских языках именно вследствие смешения с о.-с. *senь и *sc’enь > *stenь. Восходит же оно к и.-е. *temni-s от корня *tem(э)- (ср. рус. темный , см. тьма ). Затруднение представляет наличие e после t . Возможно, однако, что о.-с. *tenь заменило собою *tenь под влиянием о.-с. *senь и *stenь (Черных, 2, 236).

Другую группу составляют ЛФА, продолжающие один из двух (или более) вероятных праславян-ских вариантов, второй из которых продолжен литературным словом. Количество таких диалектных единиц невелико.

буролом < * burolomъ (литер. бурелом < *bur’elomъ)

К этому типу архаизмов можно отнести ЛФА буролом , восходящий к праслав. *burolomъ, известный семейским в значении «поваленные или поломанные бурей деревья». Ср. укр. диал. буролум м.р. «хворост», блр. буралом м.р. собир. «бурелом, буревал (обломанные ветром сучья), также валежник». Сюда же производное сербохорв. редкое буроломан, -мна, -мно, прилагательное «ломаемый, сокрушаемый бурей, грозой». В литературном языке ему соответствует лексема бурелом с такой же семантикой (МАС¹, 1, 153), продолжающая второй праслав. вариант *bur’elomъ. Представляет сложение *bur’a и основы глагола *lomiti (ЭССЯ, 3, 98).

глыбина < *glуbina (литер. глубина < *glQbina), глыбокий < *glуbokъ(jь) (литер. глубокий < *glQbokъ(jь)), глыбоко < *glуbokъ(jь) (литер. глубоко < *glQbokъ(jь))

В исследуемых говорах ЛФА глыбина < праслав. *glуbina, глыбокий < праслав. *glуbokъ(jь), глы-боко < праслав. *glуbokъ(jь) имеют значения «глубина», «глубокий», «глубоко» соответственно. Праславянское *glуbina ‒ производное с суффиксом *-in- от *glуbokъ, которое репрезентирует весьма древний вариант к *glQbokъ, до проведения назализации в последнем (ЭССЯ, 6, 160); в этом смысле форма *glybokъ ближе индоевропейским соответствиям: греч. уХъсрсо «выдалбливаю», уХифк; «зарубка», лат. glubo «лущу, облупливаю» и т. д. (Фасмер, 1, 417). Широко представлено в диалектных формах славянских языков: болг. диал. глибук, глебук, прилаг. «глубокий», сербохорв. диал. glibok, прилаг. «глубокий» (у хорватов), сюда же производное Glibocica ж.р., местное название в Истрии, ХIII в., чеш. диал. hlyboky «глубокий», hlybokyj, сюда же производное диалектное hlybocek «лощина», укр. глибукий, -а, -е «глубокий», блр. глыбукi «глубокий». Архаизм глыбокий известен многим северным и южным русским говорам (СРНГ, 6, 221). В литературном языке диалектным лексикофонетическим архаизмам праславянского происхождения глыбина, глыбокий, глыбоко соответствуют назализованные глубина < праслав. *glQbina , глубокий < праслав. *glQbokъ(jь) , глубоко < праслав. *glQbokъ(jь) ‒ с точки зрения относительной хронологии более поздние варианты (МАС¹, 1, 422, 423).

наголе < *na gole (литер. наголе < *na golo)

В говорах забайкальских старообрядцев архаизм наголе < праслав. *na gole известен в значении «на виду». Его литературный эквивалент наголо < праслав. *na golo имеет более конкретную семантику «1. Вынув из ножен (о шашке, сабле и т.п.). 2. Не оставив волос, до кожи (о стрижке)». В славянских языках круг значений несколько шире: «наголо, целиком» (ЭССЯ, 21, 189–190). Представляет собой сочетание предлога *na и ср.р. прилаг. *golъ. Как отмечается в ЭССЯ, только в связном употреблении с предлогами и приставками встречается особое значение *gol- «целиком, полностью» и т. п., что ввиду распространенности такого значения могло бы говорить о раннем возрасте настоящего предложного сочетания.

колыбаться < *kolуbati(se) (литер. колебаться < *kolebati(se))

Диалектный ЛФА колыбаться, известный в исследуемых говорах в значениях «1. Качаться, колебаться. 2. Перен. Сомневаться, колебаться», восходит к праслав. *kolуbati(se), ср. словин. kuоlэbac, -пb’a «качать, укачивать, колыхать», kolёbac(sa). *Кolуbati(se), представляет собой этимологический дублет к *kolebati(se) < литер. колебаться (МАС1, 2, 71). Дублет достаточно ранний, если учесть наличие дальнейших производных от *kolуbati форм, а именно ‒ глагольных интенсивов *kolysati / *kolyxati, причем последние фиксируются там, где производящая основа *kolуbati не сохранилась прямо, например, в польском (ЭССЯ, 10, 164). Праславянские глаголы *kolуbati(se) и *kolebati(se) ‒ итеративы от именной основы *koleb-, где *-eb-(-ob-), вероятно, суффиксы к *kolo (Черных, 1, 411).

наискоси < *na jьz kosi (литер. наискось < *na jьz kosь)

К этому же типу ЛФА относится известное в говорах семейских диалектное наречие наискоси , которое восходит к праслав. *na jьz kosi. Продолжения есть только в русских красноярских и томских говорах (СККю, 216; СРНГ, 20, 166). Второй праслав. вариант *na jьz kosь продолжен в литер. наискось (МАС¹, 2. 356). Обе реконструкции репрезентируют предложное словосочетание в наречной функции, скорее всего, лишь имитирующее именную форму в косвенном падеже, так как свободное употребление исходного *kosь ж.р. сомнительно (ЭССЯ, 21, 191).

попел < *popelъ (литер. пепел < *pepelъ)

Примером ЛФА второго типа также может служить диалектное попел «пепел»< праслав. *popelъ. Ср. укр. пупiл, блр. пупел, чеш. popel, польск. popiуl, в.-луж. popjel, н.-луж. popjel. Для праславянско-го состояния восстанавливается также вариант *pepelъ, продолжаемый литер. пепел (МАС¹, 3, 53). Ср. болг. пéпел, сербохорв. пепео, словен. pepel (Черных, 2, 20). В обеих о.-с. формах ‒ неполное удвоение корня, того же, что и в палить, пламя .

Наблюдения показывают, что рассмотренные лексемы в русских говорах забайкальских старообрядцев сохранили не только древний звуковой состав, но и в своем семантическом развитии являются практически точным воспроизведением праславянского слова. Как правило, они сохранили или древнюю предметную соотнесенность слова, или семантический компонент, положенный в основу номинации. На современном этапе этот компонент может быть вычленен из семантического противопоставления внутри какой-либо семантической группы.

Что касается судьбы ЛФА, маркируемых столь большой хронологической глубиной, в восточнославянском, южнославянском и западнославянских ареалах, можно говорить о том, что большую часть архаизмов составляют ЛФА, получившие распространение во многих славянских языках и диалектах. Это лексемы бердо, грядель, користь, користный, лише, муравель, муравлиный, секать, сек-нуть, скварки, скрозь, сусед, глыбина, глыбокий, глыбоко, наголе, колыбаться, наискоси, попел . Кроме того встречаются слова, не зафиксированные в южнославянских ( колыбаться ) или в западнославянских ( буролом ) языках и диалектах. Также есть архаизмы, известные только русским говорам ( наискоси ).

В отношении развития исследуемой лексики в древнерусский период можно предположить, что лексемы лише , муравель , муравлиный функционировали дольше, чем другие ЛФА, поскольку они фиксируются в памятниках письменности этого периода. Остальные ЛФА, в условиях появления конкурирующих вариантов и форм, позже закрепившихся в литературном языке, утратили доминирующее положение и отошли на периферию литературного языка раньше. Позднее и те, и другие, уступив место своим историческим потомкам, остались в активном словаре различных русских диалектов. Данные современных диалектных словарей современных русских народных говоров свидетельствуют об активном функционировании ЛФА бердо, лише, муравель, муравлиный, глыбокий, наискоси как в севернорусских, так и южнорусских говорах.