Хулиганство в городах Поволжья в период НЭПа

Уголовный кодекс РСФСР, вступивший в действие с июня 1922 г., определил хулиганство как «озорные, бесцельные, сопряженные с явным проявлением неуважения к отдельным гражданам или обществу в целом действия» [25].

После окончания Гражданской войны невиданными размерами стало распространяться хулиганство, что подтверждает даже неполная официальная статистика. Так, в 1924 г. в Астрахани ежемесячно регистрировалось от 140 до 200 случаев хулиганства [11]. Если в 1924 г. в Нижегородской губернии было зафиксировано 411 случаев хулиганства, то в 1925 г. уже 1 827 [23, с. 98–99]. По данным статистического отдела НКВД, на 10 тыс. человек в РСФСР фиксировалось хулиганских действий, рассматривавшихся как преступные: в 1925 г. – 3,2, в 1926 – 16,7, а в 1927 – 25,2 случаев [19, с. 79]. По частоте совершения хулиганских действий города далеко опережали сельские поселения. В то время в городах проживало около 17 % населения страны, тогда как из общего числа хулиганских поступков на долю городов приходилось более 40 % [24, с. 74].

Причины этого явления в первую очередь скрывались в тяжелом социальном наследии предшествующего десятилетия. В то же время немалую роль сыграло и «запаздывание» репрессивной машины государства, долгое время не видевшего в хулиганстве серьезной опасности. Наказание за хулиганство по кодексу 1922 г. было предусмотрено небольшое – всего лишь принудительные работы или лишение свободы на срок до одного года [25]. Несомненно, что такое небольшое наказание не могло оказать значительного влияния на ход борьбы с данным видом преступления. В связи с этим любопытно, что в 1924 г. государство еще более снизило наказание за хулиганские деяния: совершенные в первый раз деяния карались в административном порядке принудительными работами до 1 месяца или штрафом до 50 рублей, а совершенные вторично или носящие злостный характер – лишением свободы до 3 месяцев. Создался парадокс в отношении преступление – наказание: рост первого сопровождался уменьшением наказания за этот вид преступления [6, с. 80].

Увеличение хулиганства также во многом было связано с началом легальной продажи водки в органах госторговли. В Пензенской губернии за 1925 г. было задержано за пьянство 1 367 человек [9, л. 117]. Нижегородский губком ВКП(б) отмечал, что начиная с октября 1925 г. в губернии отмечается усиление хулиганства [21, л. 6].

Криминологи отмечали, что «хулиганит в основном рабочая молодежь в возрасте от

18 до 25 лет, и главным образом на почве социальной распущенности, выражающейся в грубой примитивности интересов, в отсутствии культурных запросов и социальной установки, в крайне низком образовательном уровне» [31, с. 75]. В Нижегородском архиве сохранились сведения о привлеченных к ответственности в административном порядке по ст. 176 УК членах ВКП(б) за время с 1 июля по 1 октября 1926 г. Было задержано 50 человек, возраст задержанных колебался от 21 года до 55 лет, средний возраст составил 29,7 лет, среди которых 68 % составляли рабочие, задержанные в основном за нецензурную брань в общественных местах, приставания к прохожим, драку. Членов ВЛКСМ за этот же период было привлечено 24 человека, возраст колебался от 17 до 26 лет, процент рабочих среди них составил 72 % [21, л. 12]. В Нижнем Новгороде за 1926 г. за хулиганство было привлечено 3 216 человек, из них 51 % рабочих, 4 % крестьян, 24 % служащих, 21 % нетрудового элемента [14, с. 118]. В Самаре социальный состав хулиганов в 1926 г. выглядел следующим образом: из 1 765 человек, привлеченных к ответственности, рабочих было 624 человека (35,4 %), служащих – 353 человека (20 %), торговцев – 222 человека (12,6 %), крестьян – 165 человек (9,3 %), прочих – 401 человек (22,7 %) [8, л. 47]. Большая доля хулиганов-выходцев из рабочей среды во многом была связана с пропагандой политического режима, внушавшего рабочей молодежи представление о социальном превосходстве и тем самым фактически воспитывавшего в ней чувство вседозволенности и безнаказанности.

По данным обследования 1926 г., рабочая молодежь составляла около ³ / 4 всех хулиганов. Так, в 1926 г. в Самарской губернии 48,3 % хулиганов составляли лица в возрасте от 18 до 25 лет; 29,8 % – от 25 до 35 лет [там же]. Причины девиантного поведения в среде городской молодежи были многочисленны и многообразны. Молодежь, еще не включенная в новые социальные роли, испытывала дезорганизацию и еще не представляла четкой роли в новом обществе. При этом сознание и поведение молодых во многом отражает значимые моменты социальной жизни. Мировая и гражданская войны, события

1917 г., эпидемии и голод травмировали детей и подростков физически и психически, показав им страшные картины насилия, оскорблений и надругательств над личностью, смерти в ее самых пугающих проявлениях. Смерть родителей и близких в результате голода и эпидемий, голод и полное одиночество ребенка перед лицом окружающего мира – типичные явления того времени. Психиатры констатировали, что молодые люди, детство и переходный возраст которых совпали с периодом социальных потрясений, проявляли повышенную нервозность, истеричность, склонность к патологическим реакциям. Например, из 408 обследованных в 1927 г. подростков Пензы 31,5 % оказались неврастениками, а среди рабочих подростков уже 93,6 % имели нервные заболевания, осложненные туберкулезом и малокровием. В отчете Нижегородского ВКП(б) отмечалось, что в рабочих районах бьют друг друга, ругаются, потому что нет соответствующих развлечений [20, л. 21].

В подавляющем большинстве хулиганы того времени были мужчинами. По данным ЦСУ РСФСР, женщин среди осужденных за хулиганство в 1925 г. было только 4 %, в 1926 – 3,9 % [28, с. 143]. В 1926 г. в Самарской губернии по половому признаку состав привлеченных за хулиганские действия был следующим: 86 % мужчин и 14 % женщин [20, л. 200 об.].

Из-за отсутствия четкого юридического определения под хулиганством понимались самые разные действия: произнесение нецензурных слов, стрельба из огнестрельного оружия, шум, крики, пение озорных или нецензурных песен и частушек, обрызгивание граждан водой и нечистотами, бесцельное постукивание в двери домов, устройство загромождений на дорогах, кулачные бои, драки и т. д. Отдельные виды хулиганских действий встречались особенно часто. В Нижнем Новгороде в этом же году были выявлены следующие виды хулиганства: дебош – 21,4 %, приставания и оскорбление публики – 9,5 %, драки – 14 %, нецензурная брань – 37 %, отправление естественных надобностей в недозволенных местах – 7,3 %, разные озорные действия – 10,5 % [14, с. 118].

Как видно из вышеприведенных данных, наиболее распространенным видом хулиганства была нецензурная ругань в пьяном виде в общественных местах. Например, в г. Самаре Каныгина Александра (25 лет) 8 октября 1926 г. была привлечена к ответственности за то, что, будучи сильно пьяна, устроила на площади Революции дебош. Она ругала прохожих нецензурной бранью и громко шумела. Около буянки собралась большая толпа народа. Каныгину отправили в участок. Народный суд 6-го участка, где разбиралось дело по обвинению Каныгиной в хулиганстве, приговорил ее к лишению свободы сроком на 2 месяца. В Нижнем Новгороде основная масса хулиганов привлекалась за ругань нецензурными словами в общественных местах и отправления естественных надобностей в неположенных местах [21, л. 47].

Основная масса хулиганских поступков совершалась на улицах. Так, в Самаре группа хулиганов специально курсировала по ул. Советской с приспособленным к трости крючковатым наконечником, представляющим человеческую руку с комбинацией из трех пальцев, которым, предварительно показывая и тыча в лицо намеченной жертве, задевали за передний край платья женщине, отчего последняя падала [5, л. 22]. В Астрахани хулиганы облюбовали городские сады, проходящим мимо насыпали за воротник песок, бросали на одежду жуков, женщин, как правило, обругивали базарной руганью, в темных местах натягивали веревку, через которую падали прохожие [11]. Нужно отметить, что во всех перечисленных случаях слышалось поощрение, а со стороны проходящих граждан – полная пассивность. В 1925 г. в Сормове ни одной выдачи зарплаты не проходило без происшествий. «Нож в бок, удар дубинкой по голове, скуловорот пивной бутылкой – обычные явления после каждой получки». В ноябре 1925 г. хулиганы избили милиционера [29].

Не забывали хулиганы и рабочие клубы, кинотеатры, пивные, театры, даже государственные учреждения. Вот несколько типичных примеров из города Астрахани: клуб «Красный строитель» посещали обкуренные анашой хулиганы, в зале раздается громкий смех, ругань, в результате чего нередко срывались спектакли. В астраханские клубы им. Буденного, железнодорожников, «Соцкуль-тура» во время киносеанса врываются хулиганы, которые шумят, ругаются матом и сры- вают картины. Были случаи, когда рабочие брали билеты и уходили домой, так как смотреть картину в такой обстановке было невозможно. В апреле 1927 г. в клубе «Пролетарий» во время спектакля в зал ворвались хулиганы и устроили на сцене драку [1]. В Сталинграде в клубе завода «Баррикады» был такой случай: «Девушки, одна из них комсомолка, пошли в уборную, а хулиганы их заперли, привалились к дверям и держали там более часа, пока секретарь ячейки ВКП(б) не обратил на это внимание и усилиями партийцев освободили девушек» [18, л. 61]. В Саратове в клубе «Красный Октябрь» в зрительном зале хулиганы бросались снегом [4, л. 59].

Типичным явлением стало совершение из хулиганских побуждений таких преступлений, как приставание к женщинам. Так, на промыслах Астраханского центросоюза три хулигана приходили в женские казармы, гонялись за женщинами и избивали их [27]. И конечно, во всей «красе» показали себя хулиганы в изнасилованиях женщин, по преимуществу групповых. Как отмечали криминологи 1920-х гг., хулиган из рабочей среды «был весьма распущен в половом отношении, и он насилием поганит раскрепощенную женщину» [12, с. 64]. Любимым развлечением было устройство «тюльпана»: хулиганы ловили девушку, завязывали ей юбку над головой и бросали в кусты ногами к верху [22, с. 86]. В июле 1926 г. в Нижнем Новгороде 14 хулиганов изнасиловали пьяную девушку [2].

Апофеозом «сексуального хулиганства» стало знаменитое «чубаровское дело», когда молодые рабочие ленинградского завода «Кооператор» 21 августа 1926 г. в саду «Сан-Галли» изнасиловали девушку-рабфаковку. Насилие совершали 40 человек, среди них было 9 комсомольцев и 1 кандидат в члены ВКП(б). Процесс над ними сделали показательным, «чубаровщина» стала нарицательным термином для обозначения групповых изнасилований из хулиганских побуждений, которых в годы нэпа совершалось предостаточно.

Постепенно хулиганство захватило городские фабрики и заводы. Немало способствовало росту хулиганства на производстве и вне его постоянное внушение рабочим представлений об их авангардной роли, о том, что именно они являются фундаментом нового общества и государства. На этой почве у рабочих развивалось так называемое пролетарское чванство – чувство вседозволенности и безнаказанности. Нередки были случаи, когда рабочие без всяких на то оснований избивали специалистов, инженеров и директоров. Это явление даже получило название «быков-щина» – по имени молодого рабочего Быкова, застрелившего на ленинградской фабрике «Скороход» мастера Степанкова. Как отмечалось в архивных документах, уже в конце 1920-х гг. невыполнение распоряжений администрации и случаи оскорблений, угроз, запугиваний, избиений технического персонала носили на всех предприятиях страны массовый характер [15, л. 6].

Со второй половины 1920-х гг. хулиганы все более и более начинают определять повседневную жизнь горожан, в первую очередь самих рабочих, их досуг и работу. «Это герой улицы. Это в известное время и в известных местах владыка улицы. Ее хозяин. Улица – арена его геройств, подвигов и славы. И, выйдя вечером на улицу, он чувствует себя свободно – он у себя дома и, в зависимости от настроения, улица становится более или менее проходима для граждан», – так описывали городского хулигана его современники и были очень близки к действительности [3, с. 179]. В Нижнем Новгороде в центре города в саду «26 бакинских коммунистов» отдыхающие постоянно жаловались на отборную ругань, мат, приставания к прохожим. Современники возмущались, что это происходит в центре города, а что же тогда делалось на его окраинах [29].

В ноябре 1926 г. был принят новый уголовный кодекс РСФСР, в котором в особую главу были выделены преступления против порядка управления. В этот раздел вошли преступления, которые приводили к нарушению деятельности органов управления или народного хозяйства и были сопряжены с сопротивлением органам власти и препятствованием их деятельности, неповиновением законам или с иными действиями, вызывающими ослабление силы и авторитета власти [26, ст. 59]. Сюда же попало и хулиганство во всех его проявлениях. Преступления этой группы ежегодно занимали львиную долю среди других групп правонарушений. Так, в Нижнем Новгороде преступ- ления против порядка управления в 1923 г. составляли 75 %, а в 1924 – 86 % [21, л. 29].

С сентября по декабрь 1926 г. многие жители Пензы не могли вовремя попасть на работу, так как три улицы города каждое утро были парализованы – хулиганы периодически разливали по ночам человеческие экскременты из ассенизационного обоза [16, с. 67]. Вечерами рабочие и служащие, возвращавшиеся или, наоборот, идущие на работу, рисковали быть избитыми или даже убитыми. В том же году руководство фабрики «Маяк Революции» было вынуждено обратиться с заявлением к Пензенскому губпрокурору. В нем отмечалось, что регулярно «с 20.00 до 22.00 происходили нападения шаек хулиганов на рабочих фабрики и на учащихся школы ФЗУ при фабрике». Непосредственным поводом для обращения послужил факт очередного избиения пяти учеников-рабочих школы ФЗУ и регулярный срыв по этой причине ее занятий [17]. В Астрахани в связи с распространением хулиганства в вечернее время рабочие-строители перестали посещать читальню и красный уголок укома № 8 [18].

В конце 1920-х гг. сформировался новый тип хулигана: «Это человек человеком, чаще всего даже “свой парень”. С рабочим номером и партбилетом в кармане... Его орел – буза, мат, скандал, мордобой. Его царство – пивная, бульвар, клуб, киношка. Это он – король окраин, властелин предместий, гроза темных переулков» [12, с. 123]. При этом масштабы хулиганства ничуть не уменьшились: в первой половине 1928 г. в городах РСФСР только в милиции было заведено 108 404 дела о хулиганстве [16, с. 124]. Хулиганские сообщества продолжали существенным образом влиять на повседневную жизнь горожан.

Распространение хулиганства вызывало у горожан недовольство и страх одновременно. В этой связи В.В. Лунеев справедливо отмечал: «Самый большой страх населения перед преступностью возникает от криминальных посягательств на улицах. Они, с одной стороны, демонстрируют открытый вызов преступников (в том числе и хулиганов) обществу и государству, а с другой – ставят жертвы преступлений в наиболее незащищенное положение. В этом сочетании обстоятельств – основной источник страха. Боязнь выходить на улицы в дневное и особенно в вечернее и ночное время – один из характерных признаков криминальности стран, городов, населенных пунктов» [13, с. 215]. С этой точки зрения советские города были явно криминальными.

Не последнюю роль в эскалации панического страха горожан перед хулиганами сыграла центральная и региональная пресса, осознанно или неосознанно нагнетавшая обстановку. Информационные сводки ОГПУ по различным регионам пестрели схожими сообщениями: «...в отдельных районах население настолько терроризировано, что опасается вечером выходить на улицу», «за последнее время участились случаи хулиганства на окраинах города, даже ходить вечером не безопасно» и т. д. Когда в Пензе объявили, что на майские праздники 1929 г. в городе отключат уличное освещение, пошли разговоры, что «в праздники придется сидеть дома, так как они (рабочие) боятся хулиганов» [там же].

Панические настроения привели к укреплению в общественном сознании «расстрельной психологии». Горожане были недовольны тем, как власти борются с хулиганством, и призывали к максимальному ужесточению карательной политики. Например, Губернский отдел ГПУ по Пензенской губернии сообщал в Центр в 1927 г., что рабочие крупнейшего в регионе Трубочного завода вели разговоры следующего содержания: «Ведь это что такое, стало невозможно, нигде покоя тебе нет от этих хулиганов. Пойдешь на семейный вечер, в клуб или кино, а там все время только и слышишь, что кого-нибудь бьют или ругаются матом, кричат: “Зарежу!”, “Застрелю!”... Вместо отдыха получается наоборот, весь изнервничаешься, кое-как дождешься конца, а частенько и не дожидаешься, бежишь домой, давая зарок никогда не ходить ни в кино, ни в клуб. Это происходит оттого, что Власть слабо борется с хулиганством. Сегодня задержат, а дня через 2, через 3 хулигана опять встретишь...» [там же]. В конце 20-х гг. XX в. в губернской прессе ежедневно стали публиковаться списки задержанных пьяных хулиганов. Так, в Нижнем Новгороде в прессе упоминались списки до 50 человек за один день [7].

На протяжении 1920-х гг. хулиганство достигло степени национального бедствия, фигура хулигана стала своего рода визитной кар- точкой советского города. Как правило, за хулиганство привлекались молодые люди – выходцы из рабочей среды. Следует отметить, что само государство в какой-то степени способствовало развитию девиантного поведения в молодежной среде через либерализацию законодательства по отношению к хулиганским деяниям, через неразвитую систему досуга, поступление в продажу дешевой алкогольной продукции.