Идея спасения и национальные традиции в романах Н. А. Некрасова и Ф. М. Достоевского

В советский период развития науки о Н. А. Некрасове сложились стереотипы, которые до сих пор не преодолены. Творчество великого русского поэта и писателя рассматривалось в основном как «певца русского народа», верящего в грядущую социальную революцию. Между тем Николай Алексеевич Некрасов в 1848–1849 годы работает над романами, которые не укладываются в жанровое определение «социальный роман». В них писатель обращается к национальным традициям, которые восходят к древнерусской словесности.

Отчётливее всего это проявляется в сопоставлении с романами Ф. М. Достоевского, которые входят в его «великое пятикнижие», прежде всего романом «Подросток», который был опубликован Некрасовым в журнале «Отечественные записки» (1875). Писатели были близки в поисках национальных традиций [2]. Показательна близость их романов на уровне идей, сюжетных мотивов и типологии героев. Стремление наполнить эти жанровые формы национальным содержанием объясняется подъёмом национального самосознания, размышлением писателей о судьбе России в переломный момент её истории. Несмотря на всё возрастающий интерес во всём мире к творчеству Ф. М. Достоевского и попытки рассмотреть влияние русских писателей на мировую литературу [20], православную основу творчества Достоевского [21; 22], в зарубежной науке достаточно мало уделено внимания раскрытию национального жанрового содержания произведений Достоевского [19].

В настоящее время проблемы этнопоэтики привлекают внимание многих отечественных исследователей. В 1994 году В. Н. Захаров предложил понимание этнопоэтики как дисциплины, которая должна изучать национальное своеобразие словесности, обращаясь к художественной форме произведений [9]. Как закономерная и полноправная часть исторической поэтики, этнопоэтика берёт на себя задачу проследить этнокультурный компонент в самой художественной структуре, эстетическом строе произведений, в организации поэтического мира художника, его аксиологической системе, в трактовке таких категорий исторической поэтики, как фабула, сюжет, жанр, хронотоп, образ, символ и других [8]. Ряд ключевых категорий этнопоэтики обоснован в трудах И. А. Есаулова [4; 6]. Исследователь считает, что средневековые жанровые формы не завершают своё функционирование в условиях «новой» европеизации, а продолжают своё существование и оказывают на новую русскую литературу воздействие. Есаулов предлагает генерализировать понятие парафраза, которое передаёт «переложения» существующей православной культурной модели, восходящей к Священному Писанию, на «язык» Нового времени [5]. О. В. Зырянов обращается к проблеме трансплантации в русской словесности XIX века отдельных жанров и образно-мотивных комплексов и к попытке их русификации, придания им национально специфичных черт, к реализации запроса на национальный извод жанра, выступающего изнутри мотивационной системы самой национальной культуры [10]. Д. С. Лихачёв, В. В. Кусков, В. Е. Ветловская, И. Д. Якубович, Н. Ф. Буданова, А. В. Пигин и другие находят общее между романами Достоевского в мотивах произведений, конфликте, сюжетной линии, прецедентных текстах, летописном принципе незавершённости времени, архаизации речи героя [12]. По мнению А. Н. Ужанкова, объединяет древнерусскую словесность и творчество Достоевского святоотеческая традиция. Так, в романе Достоевского «Преступление и наказание», утверждает исследователь, показано влияние «учения о прилоге» на формирование психологического образа Родиона Раскольникова, который прошёл все эти пять стадий в развитии греха. Нераскаянный грех героя влечёт за собой ещё большие грехи – двойное убийство. И только через страдание возможно преображение героя и его возвращение к людям [16].

Христианским мотивам в поэтическом творчестве Некрасова посвящены только отдельные работы [11; 13], но к теме спасения в романном творчестве писателя исследователи ещё не обращались. Между тем в 1848 году журнал «Современник» публикует программное заявление с призывом «обратиться на самих себя, сосредоточиться, глубже вглядываясь в свою народную физиономию, изучать её особенности, проникать внимательным оком в зародыши, хранящие вековую тайну нашего, несомненно, великого исторического предназначения» [14, т. 12, с. 121]. Это принудило Некрасова искать новые жанровые формы в романах, которые он писал вместе с А. Я. Панаевой, – «Мёртвое озеро» (1851) и «Три страны света» (1848–1849), а также в незавершённом романе «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» (1843–1848). Если жанр первого произведения тяготеет к театральному роману [14, т. 10 (II), c. 259], то второе произведение часто определяется как роман-путешествие [14, т. 9 (II), c. 318]. Но произведения Некрасова не укладываются в определённые жанровые рамки, они тяготеют к роману-синтезу, что будет характерно для позднего романа Достоевского.

Романы «Мёртвое озеро» и «Три страны света» создавались Панаевой и Некрасовым, но Б. Л. Бессонов обнаружил участие Некрасова почти в каждой части романа. Это проступает в автобиографических мотивах произведений: в романе «Мёртвое озеро» они обнаруживаются в картинах дворянского поместного быта, описании табачной фабрики, сценах охоты и карточной игры, «петербургских мытарств» [14, т. 10 (II), c. 271–272].

В романах Некрасова и Достоевского можно обнаружить две модели мира: позитивистскую, рождённую в атмосфере роста социального неравенства, увеличения преступности, распада семьи, и традиционную, ориентированную на духовно-нравственные ценности. В пространстве Петербурга рождаются типы героев, общие для романного творчества писателей: игрок (Тавровский – у Некрасова, Алексей – у Достоевского), ростовщик и предприниматель, который использует все средства для накопления денег (горбун-ростовщик, Кирпичов – у Некрасова, Стебельков – у Достоевского), интеллигент, несущий в себе противоречия (Раскольников – у Достоевского, Тихон Тростников – у Некрасова), гордая женщина (Любская – у Некрасова, Настасья Филипповна – у Достоевского). Особенно ярко петербургские типы героев раскрываются в опубликованном отрывке из романа Некрасова «Петербургские углы» и в романе Достоевского «Преступление и наказание» [17].

С «петербургским текстом» связаны общие сюжетные мотивы романов писателей. К ним можно отнести мотив неожиданного выигрыша денег, с помощью которого герой помогает своему ближнему (Иван Сафроныч помогает Тавровскому вернуть проигранную в карты усадьбу – в романе «Игрок» Алексей стремится помочь Полине вернуть долг). Некрасов замечает по поводу своего героя: «Страсть к игре не была в нём постоянною страстию, но когда она приходила к нему, он предавался ей исключительно и необузданно» [14, т. 10 (I), c. 458]. Мотив встречи соперниц и бегства невесты из-под венца в романе Некрасова связан с образами Любы и Любской, у Достоевского в романе «Идиот» – с Аглаей и Настасьей Филипповной. Героиня Некрасова, Любская, предвосхищает Настасью Филипповну. Так, после того, как она узнает, что Тавровский собирается жениться, уязвлённая гордостью, «она как бы переродилась: вместо слёз и отчаяния, которых ожидали, она с улыбкою встречала знакомых Тавровского; начала выезжать в театр, на гулянья, смело смотря на всех» [14, т. 10 (II), c. 204]. Любская, как и Настасья Филипповна, сначала отрекается от возлюбленного, чтобы потом снова вступить в борьбу за него с юной соперницей – Любой: «О, возьмите, возьмите его! Он вам одним должен принадлежать!» [14, т. 10 (II), с. 221]. Предшественницей Аглаи можно считать Лизу, героиню романа «Три страны света»: в ней со- единяются ребёнок и женщина, в её душе борются противоположные начала [14, т. 10 (II), с. 250].

Сквозные образы-символы, которые используют в романах Некрасов и Достоевский, раскрывают философский, онтологический план произведений. Так, сцена смерти помещика Кирсанова, хозяина и друга Ивана Софроныча, сопровождается жужжанием мухи, что подчёркивает стоящую вокруг тишину [14, т. 10 (I), с. 280–281]. Эта символическая деталь повторяется во всех романах Некрасова и входит впоследствии во многие романы Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот» и другие).

И всё-таки главным, что объединяет романы Некрасова и Достоевского, является идея спасения, связанная с темой Промысла Божьего в жизни человека. В романе «Мёртвое озеро» Иван Софроныч Понизовкин произносит слова, за которыми угадывается авторская позиция: «Бог, которого пути неисповедимы, часто выбирает самые ничтожные случаи орудием к открытию тайны, которой не могли разъяснить никакие человеческие усилия» [14, т. 10 (II), с. 76]. Это аллюзия к Посланию апостола Павла (Рим. 11: 33). В третьей редакции романа Достоевского «Преступление и наказание» есть подобные слова: «Неисповедимы пути, которыми Бог находит человека» [3, т. 7, с. 203].

В романах «Мёртвое озеро» и «Преступление и наказание» есть общий мотив несостоявшегося самоубийства героя, который, вглядываясь в тёмную воду реки, находится в пограничном состоянии: это Иван Софроныч и Раскольников. Этот мотив обращает читателя к метафизическому смыслу произведения, к тайне человека: «Что думал Иван Софроныч, когда, нагнувшись к реке, всматривался в холодную, тёмную массу воды, неглубокую и неширокую, но достаточную, чтобы поглотить человека и разом покончить его волнения? Вся жизнь Ивана Софроныча была образцом человеческой терпимости, покорности воле провидения и христианской готовности переносить испытания; она была вечно борьбою и не было примера во всём шестидесятилетнем поприще старика, чтоб он пал недостойно и позорно. Он боролся и побеждал во имя Того, Кто посылал ему испытания, Кто давал ему и силу побеждать их! И если теперь враг человеческого рода, застигнув его в тяжёлую минуту, внушил ему недостойное намерение, каково бы оно ни было, навсегда останется непроницаемою тайною» [14, т. 10 (II), с. 85]. Некрасов использует аллюзию к Книге Иова, которая была так любима Достоевским. Идея незавершённости человека, невозможности сказать о нём последнее слово пройдёт через всё творчество Достоевского.

В романах Некрасова и Достоевского можно обнаружить развитие традиций древнерусской дидактической литературы. Значительную роль в произведениях писателей играют видения и сны-предостережения. В романе «Три страны света» горбуну-ростовщику и его сыну, купцу Кирпичову, открывается иной, духовный мир. Авторская позиция раскрывается в обращении к духовному пространству героя: горбун во время поджога дома барина видит старика с железным заступом в руках, который вырастает и оказывается «в уровень с деревом» [14, т. 9 (II), с. 139]; Кирпичов видит свой скелет в могиле [14, т. 9 (II), с. 189]. Оба героя во имя накопления денег используют все средства и впоследствии гибнут, бросившись в реку. В романах Достоевского видения-предостережения даются Раскольникову (сон на каторге), Свидригайлову (девочка-утопленница и девочка с мышью), Ставрогину (красный паучок и девочка Матрёша), Версилову («золотой век» – земной рай без Христа), купцу Скотобойникову (мальчик-утопленник). Каждый из этих героев выбирает свой путь, но всех их объединяет сюжетный мотив грехопадения. Свидригайлов и Ставрогин выбирают дорогу, ведущую в небытие, а Раскольников, Версилов и Ското-бойников идут к покаянию и спасению. Притча о блудном сыне реализуется в сюжетных мотивах романов: грехопадение – наказание – покаяние – возвращение к Божьему миру. В романе «Подросток» Аркадий говорит о Версилове словами из евангельской притчи: «Ибо сей человек был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся!» [3, т. 123, с. 152].

Судьба награждает тех героев Некрасова, которые не преступают нравственные заповеди. В романе «Мёртвое озеро» – это Иван Софроныч Понизовкин, храбрый солдат и умелый хозяин, преданный друг и заботливый семьянин. В романе «Три страны света» – это Антип Хребтов и Каютин. Б. Л. Бессонов так охарактеризовал положительного героя Некрасова из народа: «Это идеальный тип мужика, каким его представлял себе Некрасов: трудолюбие, смекалка, отвага, скромность, сообщительность, добродушный юмор» [14, т. 9 (II), c. 318]. Находчивость Антипа Хребтова проявляется в ситуации, когда корабль сел на камень, во время отлива Антип отдаёт распоряжение копать яму, чтобы камень скатился в яму и не повредил корабль [14, т. 10 (I), c. 380]. Этот сюжетный мотив (находчивость русского человека) и предметная деталь (огромный камень, который необходимо убрать) затем появятся в романе Достоевского «Подросток». Общим является прецедентная ситуация, которая, по преданию, произошла при установлении Медного всадника в Петербурге.

Можно утверждать, что романы Некрасова продолжают традиции про-ложной повести, которая в древнерусской словесности была своеобразной иллюстрацией к Священному Писанию.

Иван Софроныч и Антип Хребтов проходят через тяжёлые жизненные испытания и выдерживают их, оказываясь победителями. В романе «Три страны света» Некрасов передаёт своему герою Каютину размышления о суровом северном климате, который формирует русский национальный характер: «… эта суровая природа, эта непрестанная борьба со всем окружающим естественно развили ... дух предприимчивости, от- ваги и удали. Нигде врождённые способности русского крестьянина – сметливость, находчивость, искусство, соединённое с решительностию, не выказываются так ярко, как здесь» [14, т. 9 (I), c. 399]. Каютин, герой-интеллигент, дворянин сближается с Антипом Хребтовым, что выражает авторскую концепцию преодоления разрыва между образованным дворянством и народом.

Значительную роль в романах Некрасова играют сцены из народной жизни: это встреча ямщика и его сестры Агаши в Петербурге («Жизнь и похождения Тихона Тростникова»), описание деревеньки Овинищи, сцены торгов Алексея Алексеевича Кирсанова и Ивана Софроныча Понизовкина («Мёртвое озеро»), изображение переправы барок с хлебом через Боровицкие пороги, описание жизни бурлаков и промысловиков и другие («Три страны света»). Некрасов часто использует приём многоголосия для выражения соборного начала русского народа, а также передаёт слово то одному герою, то другому, используя эпистолярную форму. Полифоничность станет отличительной чертой позднего романа Достоевского. Можно вспомнить 14-ю главу 12-й книги 4-й части романа «Братья Карамазовы» – «Мужички за себя постояли», в которой выражается соборное отношение русского народа к отцеубийству.

Некрасов, как и Достоевский, видел будущее России в сближении образованного дворянства с народными идеалами. В записках героя романа «Три страны света», Каютина, звучат авторские мысли, с которыми был солидарен и Достоевский: «Я много люблю русского крестьянина, потому что хорошо его знаю. И кто, подобно многим нашим юношам, после обычной “жажды дел” впал в апатию и сидит сложа руки, кого тревожат скептические мысли, безотрадные и безвыходные, тому советую я, подобно мне, прокатиться по раздольному нашему царству … В столкновении с народом он увидит, что много жизни, здоровых и свежих сил в нашем милом и дорогом отечестве, увидит, что всё идёт вперёд … может быть, иначе, чем думали кабинетные теоретики, но совершенно согласно с характером народным, с его судьбами, древними и настоящими, и с неизменным законом историческим … Увидит и устыдится своего бездействия, своего скептицизма и сам, как русский человек, разохотится, расходится: откинет лень и положит посильный труд в сокровищницу развития, славы и процветания русского народа …» [14, т. 9 (II), c. 220–221].

Каютин Некрасова и Аркадий Достоевского проходят путь от идеи обогащения к идее деятельного труда и соборности. В черновиках к роману «Подросток» Достоевский ищет соединение идей Макара Долгорукова и Версилова: «Макар. Христа познай и Его проповедуй, а делами пример подавай, и будет незыблемо. Тем всему миру послужишь. – Правда, – говорит Версилов, – Европа ждёт от нас Христа. Она нам науку, а мы им Христа (в этом всё назначение России)» [3, т. 16, с. 141]. Любопытно, что Некрасов и Достоевский выбирают форму записок героя, стремясь показать, как в повествовании пробуждается самосознание героя.

Однако произведения Достоевского, начиная с романа «Униженные и оскорблённые», оказываются ближе к древнерусской дидактической словесности, чем романы Некрасова. Введение церковного календаря в роман «Униженные и оскорблённые» превращает его в воспитательное чтение, которое напоминает Четьи-Минеи: начинается действие в сентябре, накануне праздника Воздвижения Животворящего Креста, а завершается в Светлое Христово Воскресение, когда происходит примирение отца и дочери. Основная тема в романе – христианская, что было замечено В. Н. Захаровым: «Она обозначена в датах христианского календаря (кульминация событий приурочена к Пасхе), в присутствии Евангелия в тексте романа, в имени Христа, в идеале и идеях героев, в христианском преображении традиционных романных мотивов «разбитых сердец», «несбыв-шихся надежд», «неустроенных судеб». В страданиях яснеет Истина» [7, с. 199–200]. Кроме того, Достоевский вводит в роман пасхальный рассказ – историю Нелли [8, с. 121–122]. Пасхальные рассказы впоследствии введёт Достоевский в роман «Подросток»: это история купца Скотобойникова и опера Тришатова. Симметричная композиция романа (история матери Нелли и судьба Наташи), притчевый сюжет, обращение к церковному календарю, аллюзии к Евангелию на идейном и сюжетном уровнях продолжают традиции проложной повести древнерусской словесности, в которой происходила проверка Священного Писания [15, с. 71–73].

Роман Достоевского призван утвердить идею христианской любви к ближнему: забывает о своём чувстве Иван Петрович, погружаясь в сопереживание Наташе, отказывается от гордости Ихменев, даруя прощение своей «блудной дочери» в Светлое Христово Воскресение. Помогает ему в этом рассказ Нелли, которая выполняет просьбу Ивана Петровича. Николай Сергеевич Ихменев не только прощает свою дочь в Светлое Христово Воскресение, но, подобно будущему герою, Мармеладову, стремится возвысить свою униженную дочь, вспоминая евангельский сюжет «Христос и грешница»: «О! Пусть мы униженные, пусть мы оскорблённые, но мы опять вместе и пусть, пусть теперь торжествуют эти гордые и надменные, унизившие и оскорбившие нас! Пусть они бросят в нас камень! Не бойся, Наташа … Мы пойдём рука в руку, и я скажу им: это моя дорогая, это возлюбленная дочь моя, это безгрешная дочь моя, которую вы оскорбили и унизили, но которую я, я люблю, и которую благословляю во веки веков!» [3, т. 3, с. 422].

Таким образом, в своих романах Некрасов и Достоевский обращаются к национальному жанровому содержанию: это народная драма (Некрасов), видение, проложная повесть, которая «проверяет» Священное Писание, обращаясь к частным судьбам людей (Некрасов и Достоевский). В романе нового типа происходит обращение к притчевому сюжету (притча о блудном сыне), а также раскрывается многоголосие народной соборной жизни, появляется герой нового типа – соборная личность, носитель народных идеалов. Если Некрасов не завершает развитие традиций древнерусской словесности, то Достоевскому идея спасения, обращение к церковному календарю, евангельские аллюзии и притчевый сюжет позволяют вывести роман на новый уровень, высшей формой которого стали его последние произведения «Подросток» и «Братья Карамазовы».