Идейные основы научного познания

Между тем задачей философии является не констатация, а именно объяснение явления. Наука в этом смысле не составляет исключения. Она – ни в рациональной, ни в эмпирической своих составляющих – не могла появиться внезапно, подобно вспышке молнии из тьмы религиозного «мракобесия». Никакая старая концепция не отвергается до тех пор, пока новая и альтернативная ей концепция не выявит все имеющиеся трудности и противоречия. Не было в первоначальных попытках научного осмысления мира и прозаического ответа на «потребности» социума. Это уже потом потребность действительно стала главным фактором развития науки. Однако в начале пути как самой науке, так и потребностям должно было предшествовать нечто их обусловившее. Следовательно, все должно свестись к выяснению этого

«нечто» и выведению из него основных методологических принципов познавательной структуры.

Как известно, главной проблемой средневековой схоластики являлось толкование общих понятий – «универсалий». В споре о том, существуют ли они объективно, независимо от нашего ума и конкретных вещей или обусловлены ими, вычле-нились два главных направления мысли – реализм и номинализм.

По мнению автора, в этом делении заключен смысловой стержень всей постсредневековой европейской культуры, способный служить надежным классификатором как общей ее направленности, так и отдельных проявлений. Для этого нужно лишь абстрагироваться от первоначального сугубо религиозного смысла. Иначе говоря, рассматривать отношение к «общим понятиям» следует как условный разграничитель тенденций, посредством которого философский реализм поставил вопрос об Истине, разрешение же этого вопроса взял на себя номинализм. Таким образом, речь идет о проявлении двух крайностей, являвшихся в некотором смысле противоположными аспектами одного и того же.

Философской платформой реализма выступал платонизм. Его условная формула сводилась к тезису «universalia sunt ante res» (всеобщее прежде вещи). Иначе говоря, бытие конкретного материального предмета определялось его прообразом (сущностью, идеей, понятием, воспринимаемыми, однако, как реально существующий идеальный предмет), что с необходимостью ставило вопрос о смысле предмета и в конечном итоге уводило рассуждение от непосредственной чувственности к метафизической проблематике. Напротив, ориентированный в большей мере на Аристотеля номинализм выводил понятие из вещи – «universalia post res» (всеобщее после вещи). Это означало, что понятие не имеет самостоятельного существова- ния вне предмета и человеческого ума. Оно – не более чем произвольно-субъективное имя предмета, бытие которого не в понятии, а в нем самом, в его конкретной предметности. Данным выводом вопрос о смысле предмета естественным образом должен был замениться вопросом его практического назначения. Таким образом, в сфере познания основное различие между реализмом и номинализмом сводилось к тому, что реалист полагался на свои чувства всего лишь как на источники зрительных образов и эмоциональных стимулов, в то время как номиналист полагался на них как на источники восприятия реальной действительности. Попытками смягчить это противоречие явились умеренный реализм Фомы Аквинского, создавшего универсалистскую концепцию бытия (томизм), и концептуализм Пьера Абеляра, согласно которому «общие понятия» имеют объективное существование как производные человеческого ума, возникающие на основе данных органов чувств.

Если исходить из того, что исторический материал может служить определенной мерой, с которой сопоставляются обусловленность, границы, значимость и применимость научных методов, принципов, постулатов и пр., то все дальнейшее развитие этой, на первый взгляд, сугубо теологической дискуссии1, включая ее промежуточные варианты, легко просчитываемо. Оно не только идейно предопределяет собой окончание Средних веков и рождение Нового времени, но также оказывает непосредственное влияние и на формирование его познавательной парадигмы.

Постепенно осуществленное умеренным реализмом и номинализмом перенесение бытия с вершин горных на действительность земную, придало этой действительности отрицаемый за ней ранее смысл. Неподлинное стало подлинным, незначимое – значимым. Чувственное уже не рассматривалось как нечто низшее и греховное, а пассивное созерцание сущностных начал уступило активному и целенаправленному поиску объяснения действительно существующего. Фактическим выводом из признания понятия «post res» – «после вещи» – в конечном итоге оказывалось «бытие определяет сознание». А раз так, то уже мирское, а не небесное, наука, а не миф должны были стать решающими факторами в вопросе взаимоотношения человека с окружающей его действительностью.

Столь явные расхождения между новыми требованиями и религиозным объяснением мира вели к переосмыслению естествознания и, в частности, астрономии, базирующейся на геоцентрических принципах Птолемея. Коперник разрешил эту проблему. Он изменил астрономию, но этим же самым нанес удар и по традиционной христианской космологии, не столько объяснявшей, сколько оправдывавшей существующий мир посредством аристотелевской физики (теория гомоцентрических сфер).

В свое время отсутствие в августинианстве (крайний реализм) целостного и разработанного учения о космическом порядке, о законах и причинах, способных объяснить явления природы, было восполнено произведениями Аристотеля, дававшими, как полагалось, окончательное «научное» объяснение физического универсума. Вывод Стагирита о неподвижности Земли и ее центральном положении во Вселенной, подкрепленный теорией естественного движения и естественного места, в полной мере соответствовал религиозному принципу высшего и равного самому себе божественного бытия.

Коперник последовательно отверг все положения Аристотеля о том, что центр тяготения Земли является также центром тяготения Вселенной. Опираясь на теорию тяготения, разработанную Жаном Буриданом и Николаем Оремом, Коперник пришел к выводу, что «тяготение есть не что иное, как некоторое природное стремление, сообщаемое частям божественным провидением творца Вселенной, чтобы они стремились к целостности и единству, сходясь в форму шара. Вполне вероятно, что это свойство присуще также Солнцу, Луне и остальным блуждающим светилам, чтобы при его действии продолжали пребывать в своей шарообразной форме, совершая тем не менее различные круговые движения» [1, 135]. Тяготение, таким образом, оказывалось не отношением физической сущности и естественного места, как думал Аристотель, но отношением между равноправными физическими сущностями. Любое тело может двигаться не только в направлении центра мира (к Земле) или от него, но и в любом другом направлении – к Луне, Солнцу и так далее. Земля – такая же планета, как и все остальные, и потому каждая из планет может быть центром вращения остальных.

Разрушение астрономией геоцентрической доктрины, структурировавшей мир в упорядоченную иерархию сущностей, на идейном уровне означало поражение схоластического реализма. Созданная им религиозная картина действительности стала рассыпаться как карточный домик. Из выво- да, что центр мира повсюду и нигде, логически следовал вопрос о местоположении Бога в бесконечном космосе и его отношении к человеку. Высшая сущность и низшее существование фактически уравнивались друг с другом; абсолютная истина становилась сомнительной и начинала рассматриваться как состоящая из множества «истин» частного порядка. С учетом же того, что сущность теперь однозначно заключалась в самом человеке (что, в частности, как бы и подтверждало открытие Коперника), то соответственно и критерии истины человек мог изобретать теперь сам, сообразуясь с собственным разумом, без какой-либо оглядки на авторитет религиозного Откровения.

Это стало настоящей мировоззренческой революцией, затронувшей все сферы интеллектуальной деятельности. Идея прогресса заменила собой эсхатологические ожидания конца света. Наука, упоенная пафосом знания и нацеленная на практическое освоение мира, начала безоговорочно теснить религию. Однако в этом своем стремлении она не только сама уподобилась Вере, но и неявным образом воспроизвела в своей методологии ее сущностные, связанные с проблемой универсалий, принципы. Чтобы представить, как практически проявлялось это своеобразное диалектическое «снятие», достаточно чисто логическим путем смоделировать следствия реализма и номинализма в познавательной сфере, сознательно взятые в их крайних значениях. Специально рассматривать промежуточные варианты (умеренный реализм, концептуализм) здесь излишне. Важнее уловить направленность тенденций и понять, на что они в конечном итоге выводят.

Допустим, мировоззренческой основой познающего субъекта являются принципы реализма. Его интересует некий предмет чувственного мира, но субъект исходит из того, что этот мир неподлинен. Подлинность, согласно реалистической концепции, принадлежит не миру и единичным вещам, но общему замыслу о мире и вещах. Спрашивается, куда будет направлено познание предмета? – На сам сомнительный в своей единичности предмет или на его несомненную причину, прообраз, идеальную сущность? Сомнений здесь быть не может – конечно, на сущность, при абстрагировании от факта и форм конкретного существования. Таким образом, познание изначально оформляется как сущностно-смысловое, ориентированное на исходную причину предмета, как от-ветствующее на вопрос: «Почему?». Более того, познав идеальное общее предмета, субъект всегда сможет объяснить и отдельные предметы данного рода, то есть субъект действует дедуктивно. Наконец разумность мира предполагает, что природа подчинена не иррациональному случаю, но логической необходимости и законам гармонии. Следовательно, познавательная деятельность субъекта, соприкасаясь с умопостигаемым, не может носить опытный характер, но осуществляется интеллектуально, – вне зависимости от того, идет ли субъект в своем рассуждении путем рациональнологическим или действует интуитивно.

Рассмотрим и противоположный вариант. Предмет – это факт, с которым сталкивается познающее сознание. При этом субъект не признает за предметом никакой идеальной сущности. Сущность вещи в самой вещи и тождественна ей. Соответственно она не имеет и не может иметь какого-либо иного внематериального существования. Здесь все более чем конкретно и все ориентировано на непосредственную пользу. Вследствие этого познание начинается с вопроса о неизвестном для субъекта, но чувственно-воспринимаемом предмете, то есть с внешнего опыта , с эмпирии и сводится не к проникновению в смысл предмета, а к его описанию и сравнению с другими предметами. Последнее предполагает ответ на вопрос: «Что есть предмет и как он устроен?». Формальное выяснение этого вполне достаточно для того, чтобы сделать вывод о предмете и, соотнеся его с другими предметами рода, классифицировать понятий-но. Логика познания в этом случае выстраивается исключительно индуктивным путем – от частного к общему.

Каждую из рассмотренных здесь позиций в отдельности можно игнорировать, считать натяжкой или недоразумением, но, сведенные воедино, они дают действительно новую трактовку истории науки. Мировоззренческие картины Средних веков и Нового времени уже не исключают друг друга, но как бы взаимно накладываются одна на другую. По сути, вся идейная и методологическая платформа Нового времени оказывается посылоч-но сформированной. Реализм, заменивший понятие Бога космическим универсумом, реализует себя на новом уровне. Декарт и Вольф, рационализм в целом предсказаны. Равно Бэкон и Гоббс, сенсуализм Беркли и агностицизм Юма, позитивистская философия ХIХ века не возникают неизвестно откуда, но выводятся из номинализма как его безальтернативные следствия ( рис. 1 ). Все последующее развитие науки фактически выстраивается вокруг различных комбинаций этих двух тенденций.