Икона Божией Матери в романе «Одиссей Полихрониадес» К. Н. Леонтьева

Икона с древних времен занимала особое положение в православном мире. Образ иконы весьма значим в произведениях многих русских писателей. Творчество Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, В. С. Соловьева, А. Блока и многих других авторов раскрывает национальные особенности восприятия ликов Христа, Богоматери, святых праведников. В этом контексте имя К. Н. Леонтьева в ряду русских писателей можно выделить особо. Известен факт биографии мыслителя1, когда он в 1871 году, будучи тяжело больным, приносит обет перед афонской иконой Божией Матери. Именно тогда Леонтьев переживал тяжелый духовный кризис. После того, как писатель дает обет перед иконой постричься в монахи, он выздоравливает и практически сразу же уезжает на Афон, где проводит полтора года. Желание стать монахом осуществилось далеко не сразу. На Афоне для писателя начнется долгое и трудное восхождение: только перед самой смертью (1891 год) в Сергиевом Посаде он пострижется в монахи с именем Климент. Важными этапами на этом пути станут Оптина пустынь, а также Свято-Угрешская обитель в Москве2. «Я не стану описывать моей жизни в Угреше. — Я ее вспоминаю с духовной радостью. — Я много вынес, но много и радовался. <…> Я в Угреше — никого не имел кроме Бога…»3, — говорил об этом времени мыслитель.

С Афоном и Оптиной пустынью связаны две иконы, которыми Леонтьев особенно дорожил: образы Иверской Божией Матери, Божией Матери «Знамение».

Иверская икона Божией Матери — одна из главных святынь Афона. Н. П. Кондаков относил данную икону к концу XII — XIII веку [13, 216]. Значение этого лика Леонтьев особо подчеркивал, рассуждая об истинном христианстве в статье «О всемирной любви» (1880): «Какое христианство: общеевангельское какое-то или в самом деле православное, с верой в икону Иверской Божией Матери, в мощи Св. Сергия, в проповеди Тихона Задонского и Филарета, в прозорливость и святую жизнь некоторых и ныне живущих мона-хов?..» ⁴ . Икона для Леонтьева — часть христианской православной жизни. По его мнению, в русской культуре икона отражает напряженность, страстность веры русского человека, с другой стороны — сокровенность ⁵ .

На иконе Иверской Божией Матери Богородица предстоит рядом с Сыном и правой рукой указывает на Него — Путь, Истина и Жизнь (Ин. 14:6). «Важнейшею чертою типа, — по мнению Н. П. Кондакова, — является склонение головы Божией Матери к Младенцу при прямоличном положении Его головы» [13, 216]. Как пишет петербургский искусствовед О. В. Губарева, «это почти живописный рефрен песни Канона Божией Матери Одигитрии: «Радуйся, радуйся, Богородице Одигитрие, всех и всегда наставляющи верных шество-вати ко всякому пути спасительному» [7, 45].

В 1874 году после возвращения из Калуги Леонтьев едет в Москву: «Первое мое посещение было опять Иверской Божией Матери. Я просил Ее (конечно!) о продлении моей земной жизни и о том, чтобы в делах литературных мне суждено было, наконец, узреть правду себе на земле живых» (6₁, 72). Неоднократно писатель упоминает о значимом для него обряде «поднимать Иверскую» (8₁, 308). Одному из своих учеников А. Александрову Леонтьев пишет о возмущении Толстого, узнавшего, что «один студент, кандидат, — подымает Иверскую!» ⁶ . В 1880-х годах Л. Н. Толстой отвергал обрядовую, догматическую сторону христианства. Леонтьев, напротив, ратовал за сохранение (охранение) всех православных традиций. Православие, согласно определению Леонтьева, складывается из четырех элементов: «догматов, нравственного закона, обрядов и канонов. Все четыре элемента одинаково необходимы». Значимость обряда — в сохранении «внешнего единства», в «постоянном возбуждении чувств» (7₁, 283).

Другая икона — образ Божией Матери «Знамение» связана с Оптиной пустынью. По мысли Леонтьева, Оптина пустынь играла «великую роль» в исторической жизни России на протяжении всего XIX века. Писатель был одним из многих духовных детей старца Амвросия. Для Леонтьева было особенно важно и дорого то «идеальное влияние» [14, 319], которое старцы и Оптина пустынь оказывали на мирян. В статье «Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной Пустыни» (1879) Леонтьев, описывая прославленный скит, среди всей обстановки особенно выделяет лик Знамения Божией Матери: «Внутри со стороны скита, на этих розовых, как бы мирно-радостных и приветливых воротах изображена икона Знамения Божией Матери. Под иконой есть подпись: “Все упование мое на Тебя возлагаю, Матерь Божия! Сохрани меня под кровом Твоим”… Кто войдя в ворота скита обернется, тот непременно прочтет эту подпись, и она на многих действует с особенною силой. Отец Климент говорил мне сам, что как только он эти ворота увидел, как вошел в этот просторный, тихий и цветущий скит и посмотрел вокруг себя, так и сказал себе в сердце своем: “здесь тебе кончить жизнь”…» (61, 257). Лик Знамения Божией Матери один из самых древних иконографических типов Богородицы.

В своем самом большом романе «Одиссей Полихрониа-дес» (1873—1878) ⁷ К. Н. Леонтьев рассказывает о жизни греческого юноши. Историк К. А. Жуков выделяет роман особо, отмечая, что восточные «этнопсихологические и этнографические наблюдения Леонтьева в наиболее концентрированном виде собраны в романе “Одиссей Полихрониадес”» [8, 11].

Христианский мир востока, подробно описанный в романе, связывает два типа мировосприятия: русский и греческий. Православная икона — особенно можно выделить два лика, фигурирующие в названном произведении: Иверская икона Божией Матери, Божия Матерь «Знамение» — является связующим звеном, которое объединяет национальные образы мира Греции и России.

В православном христианском сознании икона всегда связывалась с молитвой, поэтому основное назначение иконы — молитвенное. В. В. Бычков, полемизируя с В. В. Ле-пахиным ⁸ , предлагает рассматривать икону в рамках эстетического подхода. Однако иконопись — особенный вид искусства. В. С. Кутковой опровергает мнение В. В. Бычкова, напоминая, что VII Вселенский собор (Второй Никейский) установил: икона есть подобие первообраза, поэтому «икона получает самое имя Господа; через это только она находится и в общении с Ним; потому же она и досточтима и свята» ⁹ . Поэтому вполне оправданными кажутся те замечания, которые высказывают в адрес В. В. Бычкова А. В. Моторин [20], В. С. Кутковой [16].

В первой части романа загорский юноша Одиссей, вспоминая отчий дом, рассказывает о некой комнате, олицетворявшей для всей семьи «саму Россию»: «Лампада в углу теплилась пред золотыми и прекрасными русскими иконами; была одна из этих икон Божия Матерь Иверская, дивный, божественный лик! Новой живописи московской, но по древним образцам; лик, исполненный особой кротости и необычайно красивый; за золотым венцом ее был укреплен другой венец из ярких роз самой восхитительной работы, какая-то особая пушистая зелень, как бархат нежная, и на цветах сияли капли искусственной росы. Теперь венок этот снят от ветхости, но мне было неприятно знать, что Божия Матерь наша без него, и я послал отсюда новый венок такой же на Ее святое чело» (4, 50—51). Иверская икона Божией Матери хранится на Афоне около тысячи лет. Она представляет собой образ Божией Матери «Одигитрии». Особенности иконографии Иверской иконы — подчеркнутая величавость образа Богоматери, суровый лик младенца Христа, а также свиток в его руках, «в котором заключен закон», «символ власти» [7, 54]. Особо выделяется в этом иконографическом типе грозный образ Христа.

Первые свидетельства об иконичном типе «Одигитрия» встречаются уже в VI веке: св. Пульхерия нарекла эту икону «проводником, указующим путь ко всевозможным благам <…> Приказала она также, чтобы каждый вторник при зажженных свечах с пением псалмов и гимнов обходили с иконою город…» [7, 44].

Иверская икона Божией Матери знаменует для Одиссея связь с Россией. В описанном иконичном типе сочетаются византийская традиция и «новая московская школа», сложившаяся в XIV веке. Прославленные представители московской школы Феофан Грек, Андрей Рублев, Дионисий, а также их ученики сочетали византийские традиции иконописи с русским толкованием «богословия в красках», в которое обычно привносилась особая мягкость [17, 81—126].

Одиссей вспоминает и подчеркивает декоративную деталь — венец, который украшал лик Иверской Богоматери. Внимание к внешнему убранству невольно выдает присутствие автора, что, в общем, является характерной чертой поэтики К. Н. Леонтьева.

Образ иконы Знамения Божией Матери воспроизводится в романе неоднократно. К лику Знамения Божией Матери Одиссей обращается за помощью, просит прощения за совершенные грехи. Эту икону он вешает в своей комнате после переезда в дом русского консула. В романе икона имеет название «Ширшая небес». Данное название связано с литургией свт. Василия Великого. За этой службой поется стих о том, что чрево Богородицы пространнее небес [12, 271]. Образ Знамения Божией Матери олицетворяет заступничество Богоматери, защитную функцию иконы.

Обращение героев романа «Одиссей Полихрониадес» к Богородице всегда связано с просьбой о помощи. В романе Дева Мария чаще всего именуется как «Божия Матерь», «Пресвятая», «Всесвятая», «Владычица», «Заступница», «Госпожа Моя», «Панагия» (дословный перевод с греческого «Всесвятая»). Употребление данных эпитетов совпадает с богородичными наименованиями древнерусской «мариологической агиографической традицией» [4, 71].

Г. П. Федотов, анализируя образ Богородицы в русских духовных стихах, обращает внимание на разницу отношения народа к Иисусу Христу и Богоматери: «Вся тоска страдающего человечества, все умиление перед миром божественным, которые не смеют излиться перед Христом в силу религиозного страха, свободно и любовно истекают на Богоматерь. Вознесенная в мир божественный, до неразличимости с небесным Богом, Она, с другой стороны, остается в отличие от Христа, связанной с человечеством, страждущей матерью и заступницей» [22, 49]. В греческом и русском мире Богородица воспринимается православными христианами прежде всего как заступница. Вновь отметим, что в биографии Леонтьева образ Богородицы сыграл немаловажную роль.

Вывод, который делает Г. П. Федотов, очень близок мировоззрению К. Н. Леонтьева. В брошюре «Наши новые христиане» (1882) писатель использует цитату из славянского «Добротолюбия»: «Начало премудрости страх Божий, плод же его любовь» [23, 273]. Упрекая Ф. М. Достоевского в непонимании истинного христианства, Леонтьев особо подчеркивал: «…святые отцы и учителя Церкви согласно утверждали, что “начала премудрости (т. е. правильное понимание отношений к Божеству и людям) есть страх Божий”» [23, 272]. В период острого духовного и физического кризиса К. Н. Леонтьев, по его словам, испытал жуткий страх. Многие исследователи начала XX века упрекали мыслителя в том, что он, проповедуя мистический страх, забывал о христианской любви, радости о Христе [3], [9], [10], [15], [19], [24]. В. А. Котельников выделяет несколько «основополагающих понятий» духовной жизни Леонтьева — «граница, форма, сила, дисциплина, страх» [14, 310]. Отражение названных мировоззренческих принципов находит свое выражение в романе «Одиссей Полихрониадес».

Греческий «эпический» мир, изображенный автором, кажется идеальным. Таким он представлялся Леонтьеву. Точнее, определенная часть этого мира: в предисловии к циклу писатель отмечал нравственность, наивность, живописность греческого простого народа (3, 8). С. Н. Булгаков считал, что христианство «подернуто у Леонтьева пепельной пеленой <…> ислама», «в своих восточных повестях» писатель «обнаруживает тонкое понимание мусульманской души» [5, 386]. Современный исследователь подводит итог: «Леонтьев обнаружил изощренную способность к кровосмешению чужеродных культур» [14, 306]. Однако с таким пониманием христианского мира в Турции, изображенного писателем, все же сложно согласиться. Греческий мир патриархален, он дорог Леонтьеву своей непрервавшейся связью с Византией. Тщательно прорисованные штрихи, портреты героев, детали, события и пр. рисуют русскому читателю картину прекрасного мира. Несмотря на обилие персонажей, событий в романе, яркость красок, греко-христианский мир Турции остается достаточно условным: он символичен. Назначение символа — «не только изображать, напоминать, учить, но, прежде всего, приобщить к той реальной действительности, какую символ являет» [11, 69]. В контексте христианства символ обязательно наполняется внутренней динамикой, «духовным бодрствованием» [11, 70]. Если подходить к миру греческому рационально, то перед нами, несомненно, мир морализаторства, мир наставлений, мир красочных иллюстраций-картинок из жизни православных христиан. Но дело в том, что при таком подходе «символ “молчит”» [18, 183], исчезает его внутренняя «динамическая тенденция» [1, 386]. С. С. Аверинцев отмечал, что при переходе в символ «образ становится “прозрачным”; смысл “просвечивает” сквозь него, будучи дан именно как смысловая глубина, смысловая перспектива, требующая нелегкого “вхождения” в себя» [2, 155]. Образ пресвятой Девы Марии в мире христиан востока овеян любовью, человеческим смирением перед «нежнейшей, попечительнейшей Матерью» [21, 67].

В художественном пространстве романа образ Богоматери, воплощенный в иконе, в словесных обращениях открывает читателю мир христиан, младенчествующих во Христе.