Интерпретация дискурса: топик, формат, модус

В центре интересов современной лингвистики находится изучение языка как коммуникативной реальности. Такое понимание главного объекта языкознания закономерно пришло на смену соссюровскому осмыслению языка как инструментария общения в виде системы единиц и организующих эту систему правил их комбинаторики. Коммуникативная реальность представлена в традиционных понятиях «речевая деятельность» (процесс порождения речи) и «текст» (в узком понимании – «конкретный текст» и широком понимании – «совокупность всех данных и возможных произведений речевой деятельности»). Термин «речевая деятельность» акцентирует внимание не столько на ситуативных условиях осуществления этой деятельности, сколько на психологических аспектах использования языка – языковой способности, коммуникативной компетенции, речеактовой специфике взаимодействия участников общения. Соответственно возникла необходимость обозначения культурно и ситуативно обусловленного языкового общения. Такая ипостась языка получила в лингвистике название «дискурс» [1; 4; 8; 11; 13; 16; 17; 24; 25; 26; 27; 29; 31; 32].

Существующие в науке о языке подходы к выделению типов дискурса можно свести к следующим основным типам: объектный (о чем идет речь), субъектный (кто является участником общения), инструментальный (каковы способы осуществления коммуникации). Используя выработанные в науке термины для обозначения разных типов коммуникативных событий, можно говорить в этом плане о топиках, форматах и модусах дискурса.

Объектный (тематический) подход к изучению дискурса открывает возможность для выделения бесконечного количества его разновидностей – так выделяются экономический, экологический, гастрономический и многие другие предметно ориентированные типы общения. В качестве единицы анализа рассматривается текст, требующий интерпретации. Этот подход широко представлен в исследованиях, его достоинства – неисчерпаемый материал для анализа и опора на результаты традиционных описаний различных текстов художественной, научной, публицистической литературы, включая детальные характеристики подъязыков профессионального общения. В более широком понимании можно говорить о проблемно-тематическом изучении дискурса, и тогда мы освещаем отраженную в языке реальность в ее трехмерном измерении, по И.Р. Гальперину – фактуальном, концептуальном и подтекстовом [6]. Но следует признать, что этот подход не направлен на раскрытие ситуативных и личностных характеристик коммуникации. Фактически речь идет об изучении текста, а не дискурса. С точки зрения интерпретации текста характеристика топика общения – это стартовый момент в объяснении дискурса.

Субъектный подход к пониманию и объяснению дискурса весьма разнообразен. В качестве исходной единицы анализа в таких случаях рассматривается коммуникативная ситуация, в рамках которой обычно выделяются ее участники, системообразующая цель дискурса, его хронотоп, ценности, коммуникативные стратегии, жанры и дискурсивные формулы.

Важнейшей смысловой оппозицией, позволяющей противопоставить основные типы дискурса при таком подходе к его изучению, является противопоставление личностно ориентированного и статусно ориентированного дискурса. В первом случае участниками общения выступают личности, т.е. люди в их метафункциональном проявлении, во всей возможной полноте их характеристик, во втором случае – представители тех или иных социальных групп, осмысливаемые сугубо функционально [11]. Мы обычно четко дифференцируем эти типы общения – воспринимаем наших знакомых в личностном плане, а с теми, кто нам нужен для осуществления социальных ролевых предписаний, ведем себя в соответствии со статусными установками общества. Разумеется, в любой коммуникативной ситуации может произойти переключение режимов общения с личностного на статусный и наоборот, но важно отметить, что каждый из этих режимов имеет свою логику осуществления коммуникации и определяет выбор приемлемых способов и средств общения. Разновидности дискурса, выделяемые на основании критерия его типовых участников, весьма вариативны и не всегда поддаются унификации. Тем не менее можно противопоставить в рамках личностно ориентированного дискурса две его основные разновидности – бытовое и бытийное общение, т.е. коммуникацию между людьми, хорошо знающими друг друга, и между людьми, раскрывающими перед другими свой внутренний мир. Статусно ориентированный дискурс представляет собой институциональную коммуникацию – политическую, научную, медийную, педагогическую, медицинскую, рекламную, юридическую и др. [2; 3; 9; 10; 14; 19; 21; 28].

Субъектный подход к пониманию дискурса дает возможность объяснить специфику осуществления общения с позиций той или иной социальной группы. Выделяются богемный, буржуазный, криминальный и другие виды дискурса, не соответствующие личностно ориентированному общению, с одной стороны, и институциональному общению, с другой. Так понимают дискурс многие философы, социологи и политологи [12].

Достоинство субъектного подхода к изучению дискурса состоит в интеграции достижений социологии, психологии, культурологии, этнографии и филологии и построении новых объяснительных моделей коммуникативного поведения. Однако, как и многие явления интегративного порядка, такой подход неизбежно эклектичен, и его компоненты требуют уточнения и лингвистически релевантной верификации.

В рамках субъектного подхода к изучению дискурса применительно к тому или иному его типу можно разграничить его базовые и производные форматы. Так, существуют юридический, педагогический, политический, медицинский, религиозный типы дискурса, с одной стороны, и их специфические проекции – популярно-юридический, популярнопедагогический и другие типы общения, представляющие собой разъяснение идей и практик, свойственных соответствующим социальным институтам, а также научно-юридический, научно-педагогический и другие фокусировки институционального дискурса в научном осмыслении. С этих позиций субъектное осмысление дискурса выводит на первый план различные преобразования текста как материала общения – его адаптацию к разным коммуникативным ситуациям. Обычно такая адаптация носит учебный характер, текст излагается проще, его лексико-фразеологические средства в максимальной степени сосредоточены в рамках основного словарного фонда, его синтаксис упрощен, и кроме того, в таких текстах встречаются вспомогательные пояснения и краткие комментарии. К адаптации близка и стилизация текста, предполагающая его жанрово-стилистическую аранжировку в соответствии с требуемым каноном.

Инструментальный подход к исследованию дискурса позволяет в новом свете рассмотреть те характеристики общения, которые в традиционной системно-структурной лингвистике относились преимущественно к ведению стилистики. Центральным моментом в описании дискурса с этих позиций является тональность общения – его эмоциональностилевой модус, определяемый культурно и ситуативно заданными установками коммуникантов. На этом основании противопоставляются серьезный и юмористический, обычный и ритуальный, информативный и фасцинатив-ный типы дискурса. С определенными оговорками такой подход дает возможность охарактеризовать эзотерическую коммуникативную тональность и соответствующий тип дискурса, т.е. раскрыть специфические установки коммуникантов, сознательно ведущих общение с высокой степенью суггестивности, требующей осмысления всего сказанного и подразумеваемого в мистическом ключе. Единицей анализа при таком подходе к изучению дискурса является ситуативно обусловленный текст. Инструментальный подход к осмыслению дискурса предполагает выделение описательного обстоятельства образа действия (некто сказал нечто определенным образом – торжественно, насмешливо, бескомпромиссно, таинственно и т.д.).

Вместе с тем инструментальный подход к коммуникативному действию так или иначе характеризует собственно действие, выполняемое в процессе общения. Имеется в виду известная классификация социальных действий, по Ю. Хабермасу, который противопоставляет четыре основных действия: телеологическое (его смысл направлен на достижение определенного целесообразного результата), нормативное (его назначение – подтвердить свою принадлежность к определенному сообществу, его традициям и нормам), драматургическое (его суть – самопредставление, презентация себя участникам некоторого коммуникативного события), коммуникативное (здесь на первый план выступают выражение и интерпретация некоторой идеи) [30, с. 85–86]. Речь идет о подходах к объяснению действия. Одно и то же событие может получить различную интерпретацию – и как целесообразное действие, и как поступок в соответствии с нормами общества, и как разыгрывание определенной роли, и как использование принятого кода. В расширительном плане инструментальный подход предполагает противопоставление фа-тической и предметно-маркированной коммуникации, а также контрастирование манипулятивного и неманипулятивного коммуникативного действия [18; 20; 22; 23].

Инструментальный подход к изучению дискурса предполагает также внимание к каналу коммуникации, которая может осуществляться устно либо письменно, при непосредственном общении либо по телефону, с видео-или аудиозаписью либо без нее, в виде обычной либо специфической записи (текстинг – СМС, транскрипция, различного рода графические отклонения от нормы в «олбанском» языке, а также инскрипции – надписи на стенах и других поверхностях), в интернет-общении, предполагающем вероятность как виртуального, так и реального партнера [15]. Достоинство такого подхода к исследованию дискурса заключается в уточнении и расширении предмета лингвистического описания – привычных и новых способов общения. Сложности этого моделирования дискурса состоят в выработке надежных методик верификации полученных данных. Отметим, что один и тот же текстовый материал может быть проинтерпрети- рован с объектной, субъектной и инструментальной позиций в их разновидностях.

Проиллюстрируем сказанное на материале газетной заметки.

Совестливые воры вернули детям украденные подарки

В четверг во Владивостоке произошла настоящая новогодняя история: пропавшие из детского дома подарки вернулись к законным владельцам. Об этом сообщили в благотворительном фонде «Владмама».

Как стало известно, ночью со среды на четверг воры вскрыли машину девушки – волонтера фонда. Они украли не только личные вещи автовладельца, но и 55 подарков, собранных в ходе акции «Стань Дедом Морозом», которую фонд проводит уже несколько лет. Каждый желающий может передать персональный подарок для любого ребенка из детского дома, интерната, социально-реабилитационного центра или лечебного учреждения, с которыми работает «Владмама».

Конечно, после происшествия фонд сразу же обратился в полицию. Однако события развивались по законам предновогодней сказки: уже днем воры вернули украденное. В фонд позвонил руководитель одного из детских домов Владивостока. На их территории вдруг обнаружились припорошенные снегом подарки.

«Думаю, воры в спешке взломали машину, схватили коробки. А потом по нашим фирменным наклейкам поняли, что это новогодние сюрпризы для воспитанников интерната. У людей сработала совесть, и они вернули подарки», – предположила руководитель благотворительного фонда «Влад-мама» Светлана Каня. Только вот разбираться, куда отнести украденное, воры не стали, а просто оставили все это в первом попавшемся им детском доме.

Всего же в ходе акции «Стань Дедом Морозом» волонтерам удалось собрать подарки для 1,6 тыс. детей.

Диана Евдокимова (Новые Известия. 2014. 26 дек.).

Топиком приведенного текста является сообщение о происшествии, которое можно назвать аксиогенным (ценностнопорождающим) событием: воры добровольно возвращают украденное. Перед нами один из сюжетов жанра «Рождественская история». Уточняются место и время события, конкретизируются его некоторые персонажи. Попутно осуществляется реклама благотворительного фонда, который таким образом приобретает широкую известность, и публика получает возможность осмыслить ценностно значимую идею о том, что совесть может пробудиться и у преступников. Тексты такого рода достаточно часто встречаются в медийном пространстве. Сравним:

«Благослови вас Бог!»

Курьезный случай произошел в калифорнийском городе Сан-Бернардино с похищением имущества местной благотворительной организации, пишет газета Huffington Post UK. Воры проникли в помещение Центра помощи жертвам сексуального и домашнего насилия и вынесли оттуда шесть компьютеров, ноутбук и большую сумку ценных вещей и оборудования. Преступники сумели отключить охранную сигнализацию, взломать довольно прочный замок на двери центра, а внутри помещения им пришлось передвигаться ползком, чтобы их не засекли датчики движения внутренней сигнализации.

Директор центра Кэнди Столлингс приехала в разграбленный офис, куда ее вызвали полицейские, и увидела весь этот разгром, отчего пришла в полное отчаяние. Однако на следующий день Кэнди опять позвонили полицейские и сообщили, что воры вернули все украденное обратно. Они сложили все вещи в большую магазинную тележку и оставили ее у дверей центра. Внутри ноутбука Кэнди обнаружила сложенную записку, которая гласила: «Возвращаем все ваши вещи. Мы понятия не имели, что мы брали. Надеемся, что вы, ребята, и дальше будете делать жизнь лучше. Благослови вас Бог».

«Мы все были потрясены, – рассказала госпожа Столлингс. – Я просто поверить не могла». А лейтенант полиции Пол Уильямс признался, что это первый случай в его работе, когда украденное было возвращено из-за чувства вины. Центр помощи жертвам сексуального и домашнего насилия был создан в Сан-Бернардино в 1973 г. В настоящее время его отделения в разных городах штата. Сотрудники центра предоставляют круглосуточную консультативную и психологическую помощь людям, пострадавшим от насилия, реализуют образовательные программы, готовят волонтеров, предлагают услуги юристов и сиделок. Центр работает совершенно бесплатно.

Алена Александрова

( 2013. 28 авг.).

Фактически перед нами один и тот же сюжет (во втором нарративе уточняются обстоятельства кражи и приводится дополнительный текст – письмо преступников жертвам ограбления).

Обратимся к субъектным дискурсивным характеристикам данного коммуникативного события. Это медийный дискурс в его базовом газетном формате. Указаны имена журналистов, приводятся названия новостных средств массовой информации и даты публикации. В соответствии с каноном данного типа информации журналисты характеризуют излагаемые события: «настоящая новогодняя история» и «курьезный случай». Обе заметки в полной мере выполняют системообразующую триединую цель медийного дискурса – воздействие через информирование и развлечение. Если бы похищение не завершилось возвращением похищенного, то перед нами была бы ординарная криминальная хроника, которая развлекательна сама по себе. Однако неожиданный финал этих событий красочно уточняется в виде новогоднего сюжета, когда по законам жанра случаются чудеса, и письма воров с благословением, заставляющим вспомнить о раскаянии как базовой евангельской ценности.

У этих текстов четко прослеживаются этнокультурные доминанты: для русского сознания к числу важнейших нравственных ориентиров поведения относится совесть, и этот концепт вербально обозначен в корреспонденции в «Новых Известиях». Обратим внимание на значимое обиходное снижение патетики в сообщении: у преступников «сработала» совесть, а не «проявилась» или «обнаружилась». Не случайно персонаж заметки в этом контексте сначала говорит «преступники», а затем «люди». В переведенном англоязычном тексте говорится о чувстве вины как основании законопослушного поведения и вытекающего отсюда раскаяния. Значимое понижение патетики прослеживается в обращении преступников к своим жертвам: «ребята» (в оригинале guys – текст заметки иллюстрируется фотографией записки).

Приведенные тексты дискурсивно сближаются благодаря единой коммуникативной стратегии – донести до адресата сообщение о факте. Фактуализация осуществляется с помощью конкретизации происшествия: упоминаются характеристики персонажей, время и место происшествия (медийный хронотоп), дается информация о культурно значимых социальных институтах (детский дом, благотворительный фонд, название акции, центр помощи жертвам насилия). Фактуализация акценти- руется с помощью детализации описания поведения преступников: воры ломают машину в спешке, оставляют ящики в первом же попавшемся детском доме, отключают сигнализацию, взламывают замок, передвигаются ползком. Значимо и поведение жертв ограбления: отчаяние, а затем потрясение от неожиданного итога события. Дополнительная рекламная стратегия в обеих заметках реализуется в упоминании названия благотворительных центров, имен их руководителей, указании результатов работы и сообщении информации об истории соответствующих организаций и местах их дислокации.

Цитируемые сообщения в полной мере соответствуют медийному жанру «происшествие», конститутивными признаками которого являются следующие: сообщение о событии, выделяющемся из общего ряда и достойном упоминания, и квалификация этого события как трагического, комического либо трагикомического. Этот медийный жанр тесно связан со слухами как пограничным форматом сообщения информации, но в отличие от происшествия слухи маркированно недостоверны: К одному пенсионеру залез вор, посмотрел на полки, открыл холодильник и ушел из дома, оставив на столе десять рублей и записку: «Дед, так жить нельзя». Обратим внимание на размытое обозначение персонажей в этом тексте, содержание которого перекликается с содержанием цитируемых сообщений. К числу формульных выражений медийного жанра «происшествие» относятся его обозначение «происшествие» и словосочетания «произошла история», «произошел случай», «как стало известно».

В инструментальном плане приведенные газетные сообщения соответствуют курьезной тональности – эмоционально-стилевому модусу легкого удивления. Такая тональность обусловлена содержанием парадоксального развития события. Это сообщение не оставляет читателей равнодушными, т.е. обладает признаками фас-цинативности – воздействием, заставляющим вернуться к прочитанному тексту. Обратим внимание на отклики на него в Интернете:

– Сами? Или кто велел?

– Совестливые воры, им нужно премию какую-нибудь присудить!!

– Так и хочется добавить: есть еще в России честные воры.

– Ну что, все « по понятиям » .

– Какие ответственные воры.

– Местный « смотрящий » дал команду, вот и вернули... сами, навряд ли. Сейчас мелкое ворьё – конченые отморозки.

В большинстве случаев комментаторы иронически отзываются о происшедшем, поскольку такова доминирующая тональность анонимных откликов на позитивные события в российских средствах массовой информации. Вместе с тем видны некоторые обобщения, свидетельствующие о неприятии воровских норм поведения в нашем обществе (жизнь «по понятиям», наличие «смотрящих»).

Газетная заметка как коммуникативное действие объединяет в себе нормативные, драматургические и интерпретативные характеристики дискурса. Представляется важным разграничить два типа нормативности – субъектно-дискурсивную, определяющую формат институциональной коммуникации, и общекультурную, соответствующую общечеловеческим, этническим и групповым ценностям. Применительно к приведенным заметкам в первом случае мы говорим о ценностях и нормах медийного дискурса (следует информировать общество о происходящих событиях, следует давать объективную информацию, следует излагать информацию занимательно), во втором случае речь идет о топике (конкретном содержании) этой заметки, и здесь актуализируются иные ценности (нельзя похищать чужую собственность, нельзя обижать сирот, нельзя мешать тем, кто бескорыстно творит добро, нельзя исключать возможность раскаяния). Список ценностей в виде нормативных прескрипций – как институциональных, так и общекультурных – можно продолжить. Обратим внимание на то, как позиционируют себя журналисты в подаче этого материала.

В российской газете прослеживается эмоциональная вовлечённость отправителя информации в содержание заметки («настоящая новогодняя история», «конечно», «события развивались по законам сказки»), заметка написана разговорным стилем («только вот разбираться», «просто оставили»). В другом новостном российском агентстве («В городе N») тональность изложения этой же информации является немного иной: Представителям преступного мира иногда тоже свойственно проявление совестливости. … По словам представителей фонда, они очень расстроились, ведь подарки предназначались детям-сиротам. Журналист придерживается литературного стандарта, выделяющегося на фоне обычного разговорного общения. В переведенном на русский язык англоязычном сообщении проводится контраст между речью журналиста и текстом записки, оставленной преступниками. Комментаторы в Интернете изъясняются на под- черкнуто сокращенной коммуникативной дистанции, это соответствует доминирующему стилю интернет-общения.

Манипулятивное воздействие на читателей, на мой взгляд, в приведенных сообщениях не прослеживается, хотя некоторые комментаторы полагают, что эти похищения носили рекламный характер. Вместе с тем видны определенные установки в организации медиадискурса в целом: несмотря на многие пороки, присущие современному обществу, следует обращать внимание на проявление человечности в людях, особенно в тех ситуациях, когда этого обычно не ждут.

Резюмирую . Комплексная интерпретация дискурса предполагает выделение его основных характеристик – объектных, субъектных и инструментальных. Эти характеристики соответствуют базовым измерениям дискурса – его топику, формату и модусу. Существует избирательная сочетаемость определенных форматов институционального дискурса с определенными дискурсивными модусами и содержательными топиками. Применительно к медийному дискурсу противопоставляются два типа прескрипций – дискурсивные и общекультурные.