Интервенция держав Антанты и их союзников в Россию в период гражданской войны (1918-1922 гг.): современные зарубежные исследования

DOI:

Цитирование. Богомолов И. К. Интервенция держав Антанты и их союзников в Россию в период Гражданской войны (1918–1922 гг.): современные зарубежные исследования // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2022. – Т. 27, № 4. – С. 71–79. – DOI:

Введение. В зарубежной историографии столетие Гражданской войны в России не привлекло большого внимания. Одна из главных причин – «юбилей» российской революции, оттянувший на себя основное внимание историков-русистов. Свою роль сыграли и современные историографические тренды: расширение хронологических рамок революции, включение в нее последних лет позднеимперской России и первых лет советской власти. Это, по выражению Р. Уэйда, «перепрыгивание через революционный барьер» 1917 г. [28, p. 35–36] сказалось и на образе Гражданской войны, которая ныне часто низводится до отдельной главы в «континууме кризиса» [12]. Французские исследователи Гражданской войны более консервативны в определении хронологических рамок (1917–1922 гг.), но и они значительное внимание уделили революции 1917 г. и в большей степени касались политических процессов [15; 17]. Сомнению подверглась и сама концепция целостной Гражданской войны. К примеру, Дж. Смил в своей монографии утверждает, что гражданских войн было несколько в разных уголках бывшей Российской империи, начались они с Туркестанского восстания 1916 г. и закончились подавлением басмаческого движения в 1926 г. [24]. Книга Смила неоднократно подвергалась критике, но нашла и поддержку [1, c. 9–14; 22, c. 136]. Ее появление отразило многолетний процесс размывания традиционных границ внутри революционной эпохи. В последние годы все больше историков выступает против такого «обобщения», подчеркивается самобытность революции 1917 г., ее от- личие от предыдущих и последовавших исторических событий [26].

В этом смысле Гражданская война останется в тесной связи с революцией, но ныне предпринимаются попытки вновь выделить ее как особую страницу в российской истории. Пока они не выглядят уверенными: новые сюжеты появляются в редких статьях и не удостоились обобщающих трудов, а «старые» (борьба на фронтах, экономика, пропаганда) фактически отставлены в сторону. Одно из немногих исключений – иностранная интервенция в Россию в 1918–1922 гг., которой за последние три года было посвящено сразу несколько монографий и статей, а также разделы в трудах по региональной истории. Учитывая, что «юбилейный» период (2018– 2022 гг.) подходит к концу, представляется уместным оценить эти работы и их вклад в изучение Гражданской войны.

Методы и материалы. В исследовании применялись историко-генетический, историко-типологический и историко-сравнительный методы, необходимые для системного анализа и выделения основных групп исследуемой литературы, прослеживания тенденций развития историографии иностранной интервенции в последние годы.

Исследование ограничивается зарубежной научной литературой, а также несколькими научно-популярными трудами, упоминание которых необходимо для более полной репрезентации современного состояния историографии. Основное внимание уделено литературе, изданной в 2018–2021 гг. и в основном приуроченной к столетию Гражданской войны и иностранной интервенции в России. Вместе с тем для выявления историографических тенденций упоминаются также значимые работы, изданные до 2018 года.

Анализ. Зарубежные исследования интервенции до недавнего времени были сосредоточены на участии в ней отдельных стран – США, Великобритании, Канады, Австралии. Краткие обобщения политики и действий союзников давались и в трудах по дипломатической истории [27]. В этом смысле примечательна работа Я. Моффата, освещающая дипломатические перипетии вокруг решения о вмешательстве союзников в «русские дела» [19]. Моффат, как и большинство современных исследователей, уходит от представления об интервенции как о «крестовом походе» союзников против большевистской угрозы. Их вторжение в Россию было частью «исторического континуума, возникшего в результате Великой войны» и не может рассматриваться вне контекста отношений между союзниками и политической ситуации внутри держав Антанты, США и Японии [19, p. 265].

С другой стороны, пишет Моффат, сейчас трудно поверить, что Антанта, победоносный военный союз, потерпела «оглушительный провал» в России. Этот опыт наглядно показал, «что может произойти, когда отсутствует адекватное мышление и коллективный дух сотрудничества, особенно когда решения принимаются на основе личных убеждений и национальных целей» [19, p. 265]. Ведущие политики союзных стран – В. Вильсон, Д. Ллойд-Джордж, Ж. Клемансо и премьер-министр Канады Р. Борден – в политике на «русском направлении» руководствовались своими интересами и оглядывались на непростую политическую и экономическую ситуацию в своих странах. Их оценки кризиса в России порой кардинально расходились, что порождало противоречия и недоверие, игравшие на руку большевикам. «Провал как союзников, так и белых обеспечил антипатию и недоверие к Западу со стороны коммунистического руководства России в течение следующих 70 лет, наследие которого до сих пор находит отклик», – заключает автор [19, p. 274].

Появление основательного труда Моффата вселило надежду на развитие исследований интервенции уже в ходе столетия Граж- данской войны в России. Однако в научной периодике данный вопрос в последние годы остался почти незатронутым. Только Journal of Slavic Military Studies выделил для этой темы один из номеров за 2019 год. Во вступительном слове Л. Флейк отмечает, что интервенция была «хрестоматийным примером того, как не стоит вмешиваться военными средствами в гражданскую войну в другой стране. Слишком много комбатантов, слишком много конкурирующих программ и почти нулевая политическая и общественная решимость» [9, p. 550]. В этом смысле «впечатляющее вмешательство России в сирийскую гражданскую войну в 2015 г. служит поучительным контрастом»: были определены цели и использована соразмерная им военная сила [9, p. 550]. По мнению Флейка, пришло время для подведения «итогов интервенции» и ее отголосков за прошедшее столетие. В центре внимания авторов – не столько события Гражданской войны, сколько ее интерпретации политиками и обществами союзников.

Г. Фуллер указывает на решающий фактор британского военного флота в интервенции в Россию [10]. Об этом писал еще Р. Ульман в своем фундаментальном труде об англо-советских отношениях в 1917–1921 гг. [24, p. 349]. Однако, по замечанию Фуллера, Ульман «проигнорировал ключевую роль британских военно-морских сил», действовавших в Балтийском море [10, p. 553]. Даже если бы войска генерала Н.Н. Юденича взяли Петроград, им не удалось бы удержаться в столице без контроля над Кронштадтом. Англия не спешила ввязываться в военные действия на Северо-Западном фронте, ее формальной целью была защита прибалтийских государств. К осени 1919 г. премьер-министр Д. Ллойд Джордж «открыто поставил под сомнение целесообразность воссоединения России при старом режиме, что было бы равносильно восстановлению Российской империи» [10, p. 556]. Это стало одной из причин слабой поддержки англичанами второго наступления армии Юденича. Фуллер особо отмечает пропагандистское наследие британской операции на Балтике, в частности – советский фильм «Незабываемый 1919 год» (1951), изобразивший сталинскую интерпретацию событий. В самой Англии в разгар холодной войны дей- ствия королевского флота расценивались как защита независимых прибалтийских государств от большевистской и – шире – русской угрозы. Яркий пример – книга Дж. Беннетта о командующем 1-й эскадры контр-адмирале У. Коване [4], переизданная под другим названием в 2017 г. [5].

В целом роль Великобритании в интервенции в Россию традиционно привлекает наибольшее внимание. Отметим статью С. Бал-бирни о мятежах на Севере России в 1918– 1919 гг. среди местных российских воинских частей [2]. Автор подчеркивает «уникальную внутреннюю динамику» этого театра Гражданской войны. Здесь «не хватало сильной белой русской фигуры», какими были А.В. Колчак или А.И. Деникин, поэтому реальное руководство выпало на долю интервентов, в первую очередь британцев [2, p. 131]. По мнению Бал-бирни, эти мятежи «оказали ключевое влияние на ход операций кампании и ее окончательное завершение», так как «усугубили и без того нестабильные отношения между британцами и их местными русскими союзниками» [2, p. 144–145]. Сохраняется внимание и к деятельности У. Черчилля, традиционно считающегося ключевой фигурой в развертывании интервенции в революционной России. Особенно стоек этот образ в научно-популярной литературе. Наглядный пример – монография Д. Райта с говорящим названием «Секретная война Черчилля против Ленина» [30]. В книге содержится большой массив сведений об английских военных и моряках, участвовавших в Гражданской войне. Подробно описаны боевые действия британских войск на Севере России, в Сибири, на Дальнем Востоке и в Туркестане. Интересны данные о вербовке военных, их материальном обеспечении, фронтовом быте. Вместе с тем автор практически не учитывает дипломатический фон, политические процессы в России и Англии, соответствующие разделы очень коротки и содержат немало фактических ошибок. Как верно отметил М. Клобас, в книге, несмотря на название, практически не упоминаются ни Черчилль, ни В.И. Ленин [16, p. 27]. Работа Райта, несомненно, полезна тем, что привлекает материалы британских архивов, но ее значительно могло обогатить привлечение российских архивных документов.

Схожие выводы можно сделать и в отношении монографии Р. Уилоха, озаглавленной «Брошенные пленные Черчилля» и повествующей о службе в России группы британских офицеров и солдат [29]. В 1919 г. они были отправлены в Сибирь для оказания помощи армии Колчака в подготовке офицеров, организации снабжения и связи войск, охране железнодорожных перевозок. Британцы приняли активное участие в эвакуации Омска в ноябре 1919 г. и отступали вместе с белыми армиями на восток, претерпевая огромные трудности. В январе 1920 г. они были захвачены в плен войсками 5-й армии РККА и отправлены сначала на допрос в Москву, а затем, вместе с другими иностранцами, находились под арестом в Ивановском женском монастыре (с 1919 г. – Московский Ивановский Исправдом на Солянке) и Андрониковом монастыре. Лишь в ноябре 1920 г. им удалось вернуться на родину после достижения соглашения между советским и английским правительствами об обмене пленными. Среди них был и Брайан Хоррокс – будущий генерал-лейтенант британской армии, командующий 30-м армейским корпусом, участник ключевых сражений в Северной Африке и на Западном фронте Второй мировой войны. Можно согласиться с Уилохом в том, что английские военные стали своего рода «разменной монетой», их годичное нахождение в плену действительно отражало состояние англо-советских отношений. С другой стороны, автор не привел доказательств того, что именно Черчилль был повинен в задержке в обмене пленными. Дж. Смил небезосновательно отмечает, что книга Уилоха «страдает несколько вводящим в заблуждение названием, предназначенным для увеличения продаж» [25, p. 720]. Тем не менее, как и Райт, Уилох ярко повествует о фронтовой повседневности, показав Гражданскую войну в России со стороны иностранцев, что до сих пор довольно большая редкость.

Участие Австралии в интервенции редко привлекает внимание исследователей, в основном потому, что многие австралийцы воевали в составе британских сил. Д. Коннор выделил четыре направления австралийских войск в России: развертывание семи военных кораблей Королевского австралийского флота в Черном море в ноябре – декабре 1918 г.; служ- ба около 100 австралийцев в составе 45-го батальона королевских стрелков и 201-го специального батальона пулеметного корпуса, направленных на Север России; участие 48 австралийских офицеров и сержантов в операции британских сил в Закавказье и на Ближнем Востоке (так называемый Данстерфорс, по имени командующего генерал-майора Лай-онелла Чарльза Данстервилля) [6]. Также несколько австралийских офицеров были прикреплены к Британской военной миссии в Сибири. После окончания Первой мировой войны австралийское правительство стремилось как можно быстрее вывезти все войска из России, оглядываясь на непростую внутриполитическую ситуацию в собственной стране. Так, в марте 1919 г. в Брисбене произошли столкновения между военными, вернувшими с европейских фронтов, и социалистами, в том числе представителями русской общины. Тем не менее эти события не получили значимого развития, не повлияли на межнациональные отношения и не ухудшили отношения с Лондоном.

Внутриполитический фактор повлиял и на позицию Канады в интервенции. Эта тема была подробно освещена в монографии Б. Исит-та (2010), по мнению которого участие канадских военных в интервенции было свернуто под давлением рабочего и профсоюзного движения внутри страны [14]. Я. Моффат подверг критике эту точку зрения, ставя Иситту в вину игнорирование собственно Гражданской войны в России [18]. В статье для Journal of Slavic Military Studies [20] Моффат не отрицает влияния интервенции в Россию на политические процессы в Канаде. Решение об отправке канадских солдат в Сибирь действительно было причиной образования профсоюза и проведения всеобщей забастовки в Виннипеге в 1919 году. Однако решение о выводе канадских войск из Сибири было принято только тогда, когда стало ясно, что большевики одерживают верх [20, p. 568]. Это оказало сильное влияние и на участие Великобритании в интервенции. Возможно, Моффат несколько преувеличивает значимость этого шага Канады, опуская другие причины сворачивания британских сил в Сибири. С его точки зрения, важнейшим последствием отказа Канады участвовать в интервенции было формирование независимой от Лондона внешней политики. Таким образом, вмешательство союзников в Гражданскую войну в России «хотя и провалилось как операция, но оказало длительное и положительное влияние на Канаду как нацию» [20, p. 569].

Исследование участия Соединенных Штатов Америки в интервенции редко пополнялось в последние годы серьезными научными трудами. В историографии господствует мнение о большом влиянии США на общий ход интервенции. Р. Флейк отмечает, что «сдержанность и в конечном итоге нерешительная поддержка американского президента Вудро Вильсона отражали позицию всех партнеров по коалиции, которые не видели прямой выгоды для своих стран» [9, p. 550]. Сомнения американских властей осветил Г. Крич в статье о попытках русского промышленника П.П. Батолина уговорить Вашингтон начать «экономическое вмешательство» в Гражданскую войну [7]. Батолин считал, что «тысяча бушелей пшеницы... оказала бы большее политическое влияние, чем миллион слов» и призывал американцев распространять зерно среди крестьянского населения Вологодской и Ярославской губерний. По его замыслу, это подняло бы популярность союзников и нанесло бы по советской власти чувствительный удар [7, p. 75]. Однако Батолин не предложил четкого плана действий и не смог добиться личной встречи с Вильсоном. В конечном счете администрация президента не предприняла быстрых шагов по увеличению помощи России. Тем не менее, отмечает Крич, идеи «экономической интервенции» Вашингтон позднее не раз брал на вооружение, доставляя продовольствие, например, в Прибалтику и голодающее Поволжье [7, p. 79–80].

Заметной новинкой стала книга Дж. Нельсона об экспедиции «Полярный медведь» – американском экспедиционном корпусе в Северной России [21]. В сентябре 1918 г. 339-й пехотный полк прибыл в Архангельск. Британское командование направило полк для наступления на юг. После первоначальных успехов в октябре 1918 г. наступление остановилось, а зимой части Красной армии нанесли несколько мощных контрударов. В июне 1919 г. большая часть экспедиционных сил была вывезена в США. Интересная и увлекательная, кни- га Нельсона – скорее историческое эссе с минимальным привлечением источников и литературы. Как и в случае с вышеупомянутыми книгами Д. Райта и Р. Уилоха, это издание рассчитано на массовую аудиторию, не знакомую с «приключениями» американских солдат в далекой России. При этом Американский экспедиционный корпус «Сибирь» уже давно не привлекает внимание исследователей, и столетие Гражданской войны в России не изменило ситуацию. Можно упомянуть лишь статью Д. Хауза для спецвыпуска Journal of Slavic Military Studies, в которой кратко охарактеризовано американское участие в интервенции и повторяется популярный вывод о ее «оглушительном провале» [13].

В то же время заметно активизировались исследования дальневосточного театра интервенции. Значимым событием стало появление в 2011 г. монографии П. Данскомба «Японская интервенция в Сибирь, 1918– 1922 гг.». Автор не ограничился изложением военной кампании, но провел большое исследование внешней и внутренней политики Японии в этот период. В частности, освещены оживленные дискуссии в японском обществе о целесообразности вмешательства в российскую Гражданскую войну, показаны противоречия в правительстве и влияние вывода английских, французских и американских войск на позицию Токио. Данскомб отмечает, что японская интервенция часто рассматривалась современниками и историографией как «почти причудливое явление, возникшее в результате множества разрозненных событий» [8, p. 214]. Автор, напротив, считает, что интервенция в России «представляет собой важное “недостающее звено” в развитии японского империализма и внутриполитических институтов» [8, p. 214]. П. Берингер в статье о разведывательной деятельности американских железнодорожных экспертов в Сибири и Маньчжурии в 1917–1922 гг. отметил, что успех Вашингтонской конференции в сочетании с «неоднократными неудачами военных в достижении победы на российском Дальнем Востоке» вынудили японское правительство отказаться от поддержки экспансии в Маньчжурии [3, p. 367]. Однако провал японской интервенции в Сибири «не смог разубедить милитаристов в их основных убеждениях и методах», что предвещало новые попытки экспансии и новые конфликты [3, p. 385].

Значительное внимание японской интервенции уделил И. Саблин в монографии, посвященной истории Дальневосточной республики (ДВР) [23]. Как отмечает автор, международное военное присутствие, которое сопровождало антибольшевистскую борьбу на Дальнем Востоке, «сделало ситуацию в регионе отличной от большинства других частей бывшей империи». Интервенция Японии «превратилась в катализатор оборонительного русского национализма, который не рассматривал большевиков в качестве главного врага» [23, p. 82]. Это работало против антибольшевистских сил и склоняло умеренных социалистов к компромиссу, так как многие из них «предпочитали единство российского государства гражданским свободам при контролируемом извне режиме» [23, p. 85]. И Саблин, и Данскомб называют этот «оборонительный национализм» одной из причин ухода японских войск с российского Дальнего Востока. В свою очередь, С.В. Гришачев и В.Г. Дацы-шен считают, что вмешательство Японии в Россию было «лишь одним из аспектов глобальных событий, совпавших с Первой мировой войной и послевоенным переустройством мира». Шаг Японии был «просто результатом ее неспособности точно понять направление развития и реалии российского общества». Токио сделал ставку на белых прежде всего потому, что они «пообещали выполнить ранее взятые финансовые, экономические и военные обязательства» [11, p. 149].

Результаты. Столетие Гражданской войны и военной интервенции в России прошло для зарубежной историографии в целом без особенных прорывов. В немногочисленных монографиях и статьях раскрываются новые детали принятия решений союзников по «русскому вопросу», отношения союзников, их тактика и стратегия. Часть потенциально интересных сюжетов (например, боевые действия британских и американских войск на Севере России) неоднократно упомянута в научно-популярных изданиях. Их появление отражает интерес зарубежного читателя к теме малоизвестной интервенции союзных армий в далекую Россию. Однако крупных научных трудов в «юбилейные» 2018–2021 гг.

практически не было, новейшие исследования по этому вопросу (как, например, труды Я. Моффата и П. Данскомба) появились ранее. В определенной степени это связано с общим падением исследовательского интереса к российской революции. Если «юбилей» 2017 г. еще привлек внимание историков, то на Гражданскую войну и интервенцию запала уже не хватило. Тем не менее эти сюжеты остаются перспективными из-за большого количества белых пятен и проблемных точек, значительного массива неисследованных архивных документов, а также в целом невысокого уровня кооперации отечественных и зарубежных историков в изучении этой драматичной эпохи в истории России. Наконец, тема не потеряет актуальность, так как иностранные интервенции – по-прежнему неотъемлемая часть международной политики.