Искусствоведческий текст как источник поэтической интерпретации садово-паркового объекта

Алябьева Л. Литературная профессия в Англии в XVI-XIX вв. М., 2004.

Антонов С.А., Чамеев А.А. Анна Радклиф и ее роман «Итальянец» // Радклиф А. Итальянец, или Исповедальня Кающихся, Облаченных в Черное. М., 2000. С. 378-379.

Бельский А.А. Английский роман 1800-1810-х годов: Учеб, пособие по спецкурсу для студ. филол. ф-та. Пермь, 1968.

Борисова Е.А. Русская архитектура в эпоху романтизма. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1997.

Веркрюйс Ж. Не только по вине Вольтера ... // История продолжается. Изучение восемнадцатого века на пороге двадцать первого. М.; СПб., 2001. С.286-327.

Гинзбург Л. О психологической прозе. Л., 1976.

Дайчес Д. Вальтер Скотт и его мир. М., 1987.

Долинин А.А. История одетая в роман: Вальтер Скотт и его читатели. М., 1988.

Лотман Ю.М. Архаисты-просветители // Избранные статьи: в 3 т. М., 1993. Т.З. С.356-367.

Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.

Орлов С.А. Исторический роман Вальтера Скотта. Горький, 1960.

Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня: пер. с нидерл. / общ. ред. и послесл. Г.М.Тавризян. М., 1992.

Щеблыгина И.В. Пейзажный парк XVIII века и зарождение национальной традиции // Вестник МГУ. Сер.8. История. 2000. № 2. С.61-71.

Beers Н.А. A History of English Romanticism in the Nineteenth Century. London, 1902.

Scott W. An Essay on Chivalry // Scott W. Miscellaneous Prose Works: in 7 vols. Paris, 1838. Vol.4. P. 195-262.

Speaight R. Scott and the Biographers //Ariel. A Review of International English Literature. Ed. by A. Norman Jeffares. The University of Calgary, 1971. Vol. 2.#3.P. 16-26.

Scott W. The Journal of Sir Walter Scott from the original manuscript at Abbortsford. In 2 vols. Edinburgh, 1890. Vol. I.

The Journal of Sir Walter Scott. Oxford, 1972.

А.Г.Разумовская (Псков)

ИСКУССТВОВЕДЧЕСКИЙ ТЕКСТ КАК ИСТОЧНИК ПОЭТИЧЕСКОЙ

ИНТЕРПРЕТАЦИИ

САДОВО-ПАРКОВОГО ОБЪЕКТА

Восприятие любого произведения, тем более -садово-паркового объекта, синтетического по своей природе, индивидуально. Человек, гуляя по парку, способен читать его как книгу, наслаждаясь открывающимися взору картинами, слуховыми и обонятельными впечатлениями, или извлекая наставле- ние, духовную пользу. Для чуткого и внимательного зрителя, каким является поэт, непосредственные переживания всегда служат толчком к размышлениям о волнующих его вопросах.

Одним из самых ассоциативных является парк Павловска, рассчитанный на свободное, незапро-граммированное восприятие. Не случайно столь многочисленны и разнообразны поэтические описания этого петербургского пригорода, чья ландшафтная организация оказывает сильное воздействие на чувства посетителей. Поэтому стихотворения В .Жуковского, М.Кузмина, А. Ахматовой, Г.Иванова, О.Мандельштама и многих других объединены повышенным эмоциональным зарядом. В них камерность переживаний соединяется с философским осмыслением жизни и смерти, любви и творчества.

«Великим творением знаменитого П.Гонзаго» и замечательным образцом пейзажного парка в мире назвал павловский парк В.Я.Курбатов, авторитетный специалист по истории садов, автор прославленных книг «Петербург: художественноисторический очерк и обзор художественного богатства столицы» (СПб., 1913), «Сады и парки» (Пг., 1916), а также «Детское село» (Л., 1925), «Стрельна и Ораниенбаум» (Л., 1925) и многих других. Самую сильную привязанность испытывал исследователь к Павловску, под обаянием которого была написана книга «Павловск. Художественно-исторический очерк и путеводитель» (Издание общины Св.Евгении Красного креста. СПб., 1909), не раз впоследствии переиздававшаяся. Украшенная иллюстрациями А.П.Остроумовой-Лебедевой, книга вызывала высокую оценку знатоков и любителей Павловска. Так, художник Е.Лансере, благодаря в одном из писем А.П.Остроумову-Лебедеву за «чудную книжку Павловск», пишет: «И мне очень нравится текст - так просто, так красиво, с таким настроением написано!»1.

Увлечение работами Курбатова испытывали многие, в том числе Б.Лившиц, выполнявший, по определению М.Гаспарова, роль «культурного полпреда бескультурного бурлюковского футуризма». Как выявил исследователь, интерпретация Лившицем Летнего сада, как и Петербурга в целом, инициирована чтением книги Курбатова о столице [Гаспаров 1997: 229-237]. Также, по нашему убеждению, на его работе о Павловске основывался поэт в своем одноименном стихотворении:

Во цвель прудов ползут откосы,

А в портики - аквамарин, Иль плещется плащом курносый Выпуклолобый паладин?..

О, как решительно и туго Завязан каждый из узлов В твоем саду, воитель круга И дон-кишот прямых углов!

Еще уходит по ранжиру

Суконный бант на париках, А ты стремишь свою порфиру В сырую даль, в зеленый прах, -

Из Розового павильона,

Где слезы женские - вода, Следить, сошла ли с небосклона Твоя мальтийская звезда.

И царедворцы верят фавну, Клевещущему в лоно звезд, Что прадеду неравен правнук, По гроб избравший белый крест [Лившиц 1989: 81].

Как видим, парк воспринимается сквозь призму характера его первоначального владельца, императора Павла I. Исторически до 1788 г. в селе Павловском были размещены воинские подразделения с казармами и гауптвахтами, а черты идиллического поместья оно приобрело, когда Павел подарил село супруге Марии Федоровне. Но автор идет на временные сдвиги (это касается и того, что упоминаемый в стихотворении Розовый павильон был построен уже после смерти Павла, в 1811 г.), отстаивая свою точку зрения в размышлениях о судьбе России2. И здесь для него важным источником переосмысления парка становятся искусствоведческие труды В.Я.Курбатова.

Выдвижение на первый план визуальных впечатлений сближает стихотворение с курбатовским описанием парка. Сравним, например: «Долина Славянки от Каменного моста до конца парка, Краснодолинные пруды, пространство вокруг «Белой Березы» - все это ряд первоклассных пейзажей.

Новая Сильвия и местность вокруг храма «Любезному Супругу» это опять-таки примеры исключительно остроумных замыслов, особенно последняя по мрачному входу и дорожке, извивающейся в чаще и приводящей снова к тем же воротам.

Павловский парк во время прогулки, благодаря наслаждению, получаемому от самого парка, а не от памятников, в нем находящихся, не сравним ни с одним парком мира» [Курбатов 1909: 23]. Или: «Как ни прекрасно использована в декоративном отношении долина Славянки, все-таки задача архитектора-садовника там была менее трудной, чем в громадных участках парка, лежащих справа и слева долины, там, где местность совершенно ровная. Для достижения разнообразия пейзажа приходилось комбинировать расположение рощ, групп деревьев, просеки и пруды. Последние были использованы гениально, особенно, если принять во внимание, что устроены запрудою ничтожных ручьев» [Там же: 36]. И, наконец: «За Розовым павильоном и Константиновским дворцом расстилается обширная равнина. Посреди ея группа берез - “Белая Береза” и от них радиально расходятся аллеи. Между ними расположены многочисленные рощи, состоящие из хвойных и лиственных деревьев. Расположение рощ и отдельных деревьев так удачно придумано, что перспективы непрерывно сменяются, запас видов кажется неисчерпаемым и парк бесконечно большим. Наивысшее наслаждение можно получить, если обойти всю местность по полузапущенной извилистой дороге ’’Константиновской Аллее”, начинающейся недалеко от двух изб - “матросских до миков” у Розового Павильона, обходящей извилинами вокруг Белой Березы и заканчивающейся у Константиновского Дворца. Прогулка по этой дороге во время заката доставляет неисчерпаемое наслаждение любителю пейзажа» [Там же: 39-40].

Как видим, Лившицем используются такие ключевые образы из книги Курбатова, как пруды, портики храмов, Розовый павильон, извивающиеся и замкнутые в кольцо дорожки (правда, деревья и рощи, способные, по мнению исследователя, дарить посетителю огромное наслаждение, у поэта определены метафорой «зеленый прах»). Таким образом, «проницательный» читатель стихотворения имеет дело с природным пейзажем Павловска, его репрезентацией в работах Курбатова и с описанием этой картины в тексте поэта. Лившиц не стремится к адекватной передаче образа реального паркового ансамбля, хотя саму концепцию, заложенную в нем, обозначает точно: «О, как решительно и туго / Завязан каждый из узлов / В твоем саду...». Вспомним, что В.Курбатов в оценке павловского паркового ансамбля отметил именно удивительную цельность стиля при постоянной смене картин.

Поэт предлагает специфическое описание парка - глазами статуи Павла I (работа И.П.Витали), которая оживает благодаря заложенной в ней скульптором скрытой динамике: «плещется плащом курносый / Выпуклолобый паладин», «А ты стремишь свою порфиру / В сырую даль, в зеленый прах...». Скульптурный и ландшафтный образы перетекают друг в друга, оттеняя «рисунок» мышления героя. Историческая персона, склонная к милитаризации, раскрывается у поэта в необычном пристрастии к мальтийству, в императоре подчеркивается безразличие к земному и устремленность к небесному, идеальному. Потому организующим образом в стихотворении выступает звезда. Выше уже цитировался отрывок из книги В.Курбатова, в котором автор обращает внимание на «радиально расходящиеся аллеи» на пространстве «за Розовым павильоном». Таких звездообразных в плане уголков немало в павловском парке - например, район Двенадцати дорожек в Старой Сильвии или район Большой звезды, включающий в себя Круглый зал, Долину Прудов и остров Любви. В интерпретации Б.Лившица Павел предстает преданным своей Звезде рыцарем («паладином») и в какой-то степени уподобляется языческому богу лесов и полей - Фавну, обладающему пророческим даром. Не случайно венчает стихотворение образ звездного неба, к которому обращена речь героя.

Пейзаж дворцового парка («Во цвель прудов ползут откосы, /Ав портики - аквамарин») создан по законам живописной композиции, а не описательно, по законам смысловых связей. Опираясь на отмеченный Курбатовым эффект перспективы, возникающий благодаря затейливой разбивке парка, Лившиц передает иллюзию движения по местности с подъемами, террасами и спусками. Небо, вода, парковые павильоны - все как будто сдвинулось со своих привычных мест и наезжает друг на друга. Павел от дворцовых церемоний бежит к уединению «в сырую даль, в зеленый прах». Центральность его фигуры подчеркнута колористически: пурпур мантии контрастирует с зеленью деревьев и «цвелью прудов». Мозаичность мелькающих перед его взором парковых декораций усилена цветовыми пятнами пастельных, нежных тонов - синевато-зеленого («аквамарин» неба) и розового. Упоминаемый в стихотворении Розовый павильон, по-видимому, важен автору именно своей цветовой нюансировкой. На таком фоне густой красный цвет плаща императора намекает на его трагическую судьбу. Динамизм передается и в строках «Еще уходит по ранжиру / Суконный бант на париках», которые рисуют метонимически «сдвинутую» картину удаляющихся после аудиенции императора придворных. Стремясь к передаче субъективных ощущений, Лившиц, по его признанию, шел на «деформацию смысловой и эмоциональной сторон слова» [Цит. по: Лившиц 1989: 566]. Он использовал «иррациональные» аналогии, в которых опускаются логические связи между словами, и реформировал синтаксис. Но, переводя свои визуальные впечатления с помощью приемов футуристической поэтики в словесный план, Лившиц извлекает ключевые образы картины из текста Курбатова.

Так поэтическое произведение вобрало в себя не только непосредственные впечатления от пейзажа, но и искусствоведческие наблюдения Курбатова, пробудившие воображение Лившица, благодаря чему возможности эстетического переживания реального парка увеличились.

• ¹    Письмо А.П.Остроумовой-Лебедевой от 11.10.1929 г. //РО РНБ.Ф.1015. № 685. Л.16.

• ²    Стихотворение «Павловск», написанное в год начала Первой Мировой войны, включается в спор о путях развития России, показывая петровскую тему в ее историческом продолжении: «прадеду неравен правнук».